Андрей Белянин - Не надо, Азриэлла! Страница 24

У Крёстной тонкие руки, покрытые лёгким загаром, руки знатнейшей из знатных, но без аристократической белизны. Как странно…

— Тебе не кажется странным, что принцесса, будущая королева, может быть столь несвободна?

— Не кажется. Так было, есть и будет. Либо ты принцесса, либо ты кто-то другой. Например, Золушка.

— Да… Принцесса-Золушка звучит глупо. Крёстная разводит руками, изображая растерянность, но на губах её играет лукавая полуулыбка.

Хотя часы не бьют полночь, но разговор пора заканчивать. Иначе Принцессы хватятся — и паника, которая возникнет в результате, сравнится только с кануном

Всемирного потопа. А потом будет столько разговоров…

— Значит, нет никакого способа? — спрашивает Принцесса уже с высоты своего седла.

— Есть, — говорит зеленоглазая очень серьёзно. — Стать Принцессой, но не забыть о том, что ты когда-то была Золушкой. — Ей самой становится неудобно от ненужного пафоса собственных слов.

— Прощай, Крёстная.

— Прощай, детка!

Шелестят кусты, и скворец скандалит из зарослей неловкую всадницу, которая торопится обратно — к своему Принцу, к своей жизни, другой жизни.

Крёстная водит тонким пальчиком по коре старого ясеня.

— А захочешь забыть, не получится, — шепчет она тихо и грустно-прегрустно. — Напомнят. Рано или поздно.

Может быть, она различает в шелесте листвы резкий мужской голос, надменный и в этот миг полный презрения: «Ты хоть помнишь, кем ты была? Золушкой». Но эти слова прозвучат ещё не скоро. А может быть, вообще никогда не прозвучат.

Хотя вряд ли.

Александр Сивинских

Конец сезона ранамахии, или Abovo

В агрегате, предназначенном для стрельбы, было килограммов восемь весу. Оптика напоминала средних размеров гимназический телескоп. Благородного красноватого оттенка лаковый приклад украшали арабески и серебряные накладки.

— Что, вот из этой дуры? — весело спросил Ваня и покачал четырёхрычажный арбалет на руке.

— Да, — суховато ответил Кирилл Матвеевич. — Из этой. И поменьше иронии, ваша светлость. Мы и без того сильно упростили традицию. Раньше…

— Знаю я про ваше «раньше», — отмахнулся Ваня. — Четырнадцать лет долбили, вызубрил, как «Отче наш».

— Позволю заметить, ваша светлость, это «раньше» более ваше, чем моё. Мой род служит короне не дольше полутора веков.

— Где вас только тогда откопали, заноз, — пробормотал Ваня и с нарочито тягостным вздохом начал снаряжать магазин.

Болты были тяжёлыми, с завёрнутыми кульком лепестками наконечников. В полёте они раскроются — также как и оперение. Загудит, завоет пугающе в специальной свистульке воздух. Находиться на противоположном конце траектории — страшно. Ваня хорошо знал об этом. Вот, например, третьего дня, во время манёвров… Стрельба по их позиции велась болтами с тупыми гуттаперчевыми головками, и всё-таки Митя Елпырин, друг и кузен, от испуга натурально распла-

кался. А ведь давно не малыш, шестнадцать лет! Впрочем, и восемнадцатилетнему Ване стоило больших трудов сохранить непроницаемое лицо, когда с неба посыпались жутко завывающие арбалетные стрелы.

«Боже, царя храни…» — верноподданнически закурлыкал телефон у Кирилла Матвеевича.

На лице Кирилла Матвеевича возникла смущённая гримаса. Он переступил с ноги на ногу и втянул голову в плечи, стараясь не оказаться к царевичу спиной и в то же время укрыть от него трубку. А с нею — и тайну переговоров.

Ваня ребром ладони вколотил магазин в приёмник арбалета.

— Секретничайте без опаски. Я не слушаю, — громко сказал он и отошёл шагов на пять.

Прицелился в кривую осинку (целеуказатель мигом отсчитал метраж, ввёл поправку на ветер) и плавно, как учили, спустил крючок. Отдача оказалась сильнее, чем ожидалась. И гораздо сильнее, чем у пневматического самострела. Басовитого гудения тетивы слышно не было, врут романы, лишь железно лязгнули рычаги лука.

Болт пробил стволик навылет. Из-за спины донеслись сдержанные рукоплескания.

— Не нужно оваций, — довольно улыбаясь, попросил Ваня. — Что, папенька звонил?

— Да. Его величество интересуется, каков ваш настрой, — сообщил Кирилл Матвеевич. — Ваши братья, Николай Александрович и Василий Александрович, уже пустили стрелы. Ждут только вас.

— И прилетели их подарочки, разумеется, к Соне и Варьке?

Кирилл Матвеевич молча кивнул. Ваня покачал головой:

— Надеюсь, никто не пострадал. Николаша — известный снайпер.

— Его величество на сей счёт меня не проинформировали. Послушайте, Иван Александрович, может быть?..

— Хорошо-хорошо, — сказал Ваня и направил арбалет в сторону леса.

— Я не то хотел сказать… Осмелюсь предложить ещё раз. Может быть, всё-таки проедем к усадьбе Феодоры Карловны?

— Ни за что! — сказал Ваня бесшабашно и выстрелил.

Ошибки не было. Сканер показывал ровнёхонько на поганую лужу. Надеяться, что там обитает девица-красавица, было бессмысленно.

«Может, хотя бы русалка?» — почти без надежды подумал Ваня.

Он передал арбалет горестно причитающему Кириллу Матвеевичу, расправил высокие голенища охотничьих сапог и полез по чавкающей грязи. Напрямую. Уже на четвёртом шаге поскользнулся и едва не упал. Шапка свалилась. Подбирать её не имелось ни малейшего желания. Ругая себя последними словами (от особенно крепкого сочетания немедленно начали гореть уши) за то, что не сообразил вырезать батог, Ваня лез, и лез, и лез к чёрной яме. Было совершенно ясно, что никакой невесты тут не отыщется. Даже последней утопленницы. И то: сводить счёты с жизнью куда как приятнее в глубоком омуте, в чистых струях.

Однако упрямство младшего царевича успело войти при дворе в поговорку.

Добрался.

Разило от лужи — ох. Не то чтобы смрадом ретирадного места, но и далеко не ландышами. Ваня наскоро сполоснул в торфяной воде руки, завертел головой. Сейчас ему хотелось одного — забрать стрелу и вернуться домой. Пусть на хлеб и воду. Потому что папенька грозно обещал: без невесты вернёшься — месяц поститься будешь!

«Да хоть два месяца, — думал Ваня. — Но пегую лошадь Агнессу, выученицу немки Феодоры Карловны, которая столь любезна родителям, — к чертям! К бесам! Пускай на ней хворост для адских печей возят, на дуре».

— Эй, журавль! Простоволосый!

Ваня вздрогнул, вытянул шею, заглядывая в тёмную воду. Неужто всё-таки утопленница?

— Не туда смотришь. Здесь я, здесь. Твою стрелу калёную стерегу. От тритонов и пиявок. Вдруг позарятся, х-хе.

Ваня наконец сумел определить направление звука. Да вот беда, за бородатой кочкой, что одиноко торчала там, откуда доносился ломкий девчачий голос, сумела бы спрятаться разве что комнатная собачонка.

Пряталась — жаба. Крупная, если не сказать здоровенная.

— И никакая не жаба, — обиделась тварь, когда царевич, не сдержавшись, проговорил в полный голос вертящееся на языке слово. — Тоже мне юный натуралист! Какой-нибудь пипой суринамской не назвал — и то счастье. Давай забирай свой снаряд, и адье! Дитя паркетов…

Ваня присел на кочку и сообщил, что уйти так просто не может.

— Только не «надо мне морочить голову рассказами о поисках невесты, идёт? — склочным голосом сказала «никакая не жаба».

— Не идёт, — тоскуя, возразил Ваня, — Ищу невесту.

— Ты что, голубь, серьёзно?

— Не извольте сомневаться.

Некоторое время они смотрели друг на друга молча. Потом в голос захохотали.

Кирилл Матвеевич, наблюдавший за сценой в оптику арбалета, яростно плюнул, затопал ножками и нехорошо выбранился, поминая в первую очередь собственную душу и лишь во вторую — Ванину матушку. Которую отчего-то полагал распутной.

— Вы низкий человек, — отчётливо сказал Ваня — Будь вы постарше, вызвал бы на дуэль и продырявил насквозь.

Митя Елпырин вскинул подбородочек с прыщиками, зазвенел:

— Вот как, ваша светлость! А что мешает продырявить меня сей же час? Вам ведь что угодно сойдёт с рук.

— Уходите, князь, — вместо ответа сказал Ваня, делая шаг прочь.

Потом порывисто обернулся й протянул Мите раскрытую руку. На ладони лежал случайно обнаруженный сегодня слугами пакетик, выпавший из кармана макинтоша старого друга. «Мышьяк. От крыс, мышей, пупырчатых жаб и др. вредителей» — значилось на пакетике.

— Что это? Извольте пояснить, каких вредителей вы намеревались травить в моём доме? — Ваня до боли сжал кулаки. — Стыдно, князь. Ведь вы дворянин.

— Вы приказываете людям обыскивать мою одежду?

— Не смейте, не смейте! — с горечью и отвращением воскликнул Ваня. — А сейчас покиньте дом. Немедля. В приёме вам с нынешнего дня отказано. И велите высечь портного. Он нерадив, у вас дыра в кармане.