Надежда Первухина - Право Света, право Тьмы Страница 25

— Ты что это в такую рань заявился, поп? — изумленно поинтересовался колдун Танадель и зевнул, выпустив изо рта верткую огненную саламандру. Саламандра сползла колдуну на колено и вцепилась в голенище высокого сапога, поглядывая раскаленными глазками то на господина, то на его невзрачного противника. — Мы же вроде договорились, что дуэль у нас завтра в полдень…

— Я не могу больше ждать! — воскликнул отец Емельян. — Я готов положить свою жизнь за то, чтобы ты, поганое колдовское отродье, больше не топтал землю! Ты вызвал меня, а теперь я вызываю тебя! Сражайся и познай силу моего Бога!

Танадель посмотрел на противника внимательно.

— Да, поп, чувствуется, что ты изменился. Наглости в тебе стало больше.

— Это не наглость, а смелость и ревность о божественной справедливости! — воскликнул отец Емельян. — Что же ты медлишь? Начинай битву! Пусть Свет сойдется с Тьмой, и посмотрим, кто одолеет и кто будет прав! С тобой — твоя магия, со мной — моя молитва! Аминь!

— Аминь так аминь, — пробормотал колдун. — Что ж… Приступим.

И Танадель, резко взбрыкнув ногой, на которой сидела саламандра, отправил сверкающую зверушку прямо в лоб молитвенно раскинувшему руки протоиерею Емельяну.

…Надобно сказать, что Желтый мыс в этот роковой утренний час не был столь пустынен, как показалось бы то стороннему наблюдателю. Ибо в здешних густых зарослях крапивы притаился, стоически не обращая внимания на жестокие ожоги, мученик пера и диктофона, борец за бескомпромиссную правду, приверженец тотальной гласности, незабвенный журналист Сидор Акашкин. Сидору вообще пришлось за последние часы совершить и испытать немало. Во-первых, путем примитивного подкупа некоторых алчных лиц из администрации мэра Акашкин выяснил, что у Изяслава Радомировича в полночь назначена приватная встреча с таинственным колдуном Танаделем и встреча эта пройдет в кофейне «Терафим». Задолго до полуночи неуемный журналист исхитрился попасть в кофейню. Здесь уже Акашкину посодействовал не подкуп, а шантаж, потому что имелся у вездесущего Сидора мощный фотокомпромат на шеф-повара «Терафима». Так что Сидор, талантливо перевоплотившись в скромную уборщицу, в полночь трудолюбиво полировал листики стоявшей в самом дальнем углу кофейни пальмымонстеры, умудряясь быть незамеченным и в то же время ловить каждое слово, исходившее из уст двух заинтересовавших его персон. И чем больше он слушал, тем сильнее заливало его мозг журналистское сладострастье. Наступал его звездный час! Он им всем покажет! Они еще узнают Сидора Акашкина, они еще горько пожалеют о том, что гнали его, притесняли и насылали на его горячее журналистское сердце порчу и корчу! О, как он будет неумолим в своем новом публицистическом опусе! Он напишет о продажности и мягкотелости мэра, он обличит приезжего колдуна в проповеди идей антигуманного магического терроризма! Он шокирует мирных обывателей Щедрого картиной оккультного апокалипсиса, который грядет на их ничего не подозревающие души! Вот оно, настоящее дело для журналиста! И после этого он, Сидор Акашкин, не будет прозябать в провинции, о нет! О нем услышат в Москве и Питере, обличительность его пера, пафос его статей и величие его журналистского гения оценят по достоинству продажные мастодонты «Московского Комсомольца» Л «Спид-инфо». Оценят и поклянутся уйти на пенсию, говоря со слезами: «Поверг ты нас в смятение и стыд, о талантливый Акашкин! Будь же ты самым замечательным журналистом эпохи, славь завоевания российской демократии своим непредвзятым пером!» А потом сам президент вызовет Акашкина и наградит смиренного труженика журналистики звездой Героя!..

Однако Сидор не просуществовал бы на этой враждебной земле больше пяти минут, если б не понимал, что мечты мечтами, а надо рассуждать трезво. Как понял он из разговора мэра и колдуна Танаделя, дело у них кончилось ничем. Правда, часть разговора шла по-французски, но это Сидора не останавливало. У него была богатая фантазия, не сдерживаемая никакими лингвистическими препонами. Так что перевод Акашкин домыслил просто логическими методами. Одно было непонятно: то ли мэр вел какую-то свою игру, то ли всерьез хотел, чтобы Танадель оставил в покое православного священника. Для Сидора Акашкина, впрочем, все это было несущественно. Он дослушал до конца разговор двух колдунов (да уж, невысок юровень их магического могущества, если они даже не могут определить, что за ними ведется наблюдение!), перестал терзать тряпкой пальму и с талантом, присущим только бестелесным теням, просочился через служебное помещение к черному входу «Терафима». Оттуда он передислоцировался в ближайшие кусты и понаблюдал за тем, как чиз Кофейни вышли мэр и Танадель.

— Done, vous continuerez le jeu, monsieur Tanadel?[10] — спросил Изяслав Радомирович, открывая дверь своей машины.

— Oui, monsieur le maire[11], — ответил колдун неповторимым насмешливо-гордым тоном.

Акашкин в кустах мысленно взял себе на заметку, что надобно срочно купить самоучители по всем основным европейским языкам. Ведь если его ждет оглушительный успех и карьерный рост, то не исключено, что станет Сидор Акашкин и международным корреспондентом. А мэр меж тем сказал:

— Merde! Что я должен сделать, чтобы вы не насылали на этот город новых испытаний?

Танадель усмехнулся.

Акашкин в кустах пожалел, что нет у него с собой верного «Никона»: какой мерзкой бы вышла фотокарточка с этим ухмыляющимся самонадеянным колдуном! А Танадель меж тем сказал:

— Господин мэр, убедите вашего священника участвовать в поединке. Je ne vous demande pas plus grand[12]. Пока не требую.

Сидор видел, как Изяслав Радомирович кивнул, сел в машину и отбыл в направлении улицы имени Космонавта Попова. Акашкин знал, что на этой улице живет любовница мэра, особа безнравственная и двуличная. На эту особу Акашкин тоже понемногу собирал компромат — глядишь, пригодится. Но пока следовало понаблюдать за Танаделем. Сидор ждал, что колдун напустит на себя невидимость или мгновенно телепортируется, словом, уйдет из-под обзора оккультным манером. И что тогда делать магически необученному журналисту? Но в эту ночь судьба явно расщедрилась на подарки доселе нелюбимому Акашкину. А именно: колдун Танадель размеренно и спокойно зашагал, как все люди, по пустынной улице города. Шагал, шелестя своей мантией,,и, видно, за шелестом этим не замечал, что буквально по пятам за ним крадется представитель свободной прессы жорода Щедрого.

Колдун пришел на Желтый мыс (естественно, следом прокрался и Акашкин и засел в крапиве), постоял, любуясь ночными окрестностями, хотя было бы чем любоваться — пустырь он пустырь и есть… А далее Акашкин стал свидетелем того, как колдун Танадель взял да и трансформировался в ржавый комбайн марки «Дон».

Корреспонденту стало неуютно. Ночь, пустырь, железная махина (она же в исходном состоянии колдун) с угрожающе поднятой вверх жаткой, поблескивающей под неверным светом луны отнюдь не тупыми лезвиями… Да еще крапива. Да еще бессердечные щедровские комары, так и норовящие изжалить Сидора Акашкина до смерти. Однако Сидор знал, что журналистика требует жертв. Так что он готов был стерпеть и крапиву, и комаров, и безрадостную пустынность сего места. Ибо его нюх подсказывал: не спеши уходить, Сидор! Будет, будет тебе такая информация, какая, не снилась всем лауреатам Пулитцеровской премии!

И Сидор Акашкин замер в крапиве, жадно вглядываясь и вслушиваясь в темноту.

О боги! Боги журналистики, если вы только есть, спасибо вам от имени верного раба вашего Сидора Акашкина!

…Он не зря ждал! Он не зря вынес многочасовую пытку крапивой и комарами! Он не напрасно мок под неожиданно хлынувшим с хлябей небесных дождем!

Ибо настало утро и принесло НОВОСТЬ!

И звучала НОВОСТЬ так:

— Что же ты прячешься, Танадель? Я пришел сразиться с тобой во имя моего Бога! Или ты струсил перед лицом истины?!

Акашкин осторожно высунулся из своего крапивного укрытия и чуть не ахнул. Под струями дождя бесстрашно стоял человек в рясе, в нем Сидор по наитию признал того самого священника — отца Емельяна Тишина, из-за которого вчера в городе разгорелся весь этот сыр-бор. В голове журналиста вспыхнули строчки и стали складываться в воспаленный, горячечный текст новой ГЕНИАЛЬНОЙ статьи.

Начало, к примеру, такое: «Каково это — стать свидетелем события, которое, без сомнения, можно назвать событием века?! Вашему корреспонденту выпала такая честь — стать первым свидетелем потрясающей битвы между силой магии и силой религии. Он видел их вблизи — двух противников, двух вечных врагов — колдуна и священника. О как были грозны их взоры, как яростна речь и как величественны жесты!» Тут Сидор побольше вылез из крапивы, справедливо полагая, что его появления никто уже не заметит — священник стоял к нему спиной, а колдун-комбайн только что закончил обратную трансформацию. И ему, судя по виду, было не до осмотра окрестностей. Акашкин весь превратился в зрение и слух, дабы не пропустить ни одного слова из исторического диалога двух дуэлянтов. Он трепетал от предвкушения славы, и происходило это до тех пор, пока Танадель не метнул в священника саламандру.