Сергей Мусаниф - Второе правило стрелка Страница 25

— Это поправимо, — сказал Прокруст. — Ложитесь. Он указал куда-то в центр деревянной конструкции.

— Это прокрустово ложе, — сказал Силен. — Самая знаменитая эллинская деревянная конструкция. После троянского коня, естественно. Если ты туда ляжешь, то вряд ли ты уже встанешь.

— И много уже людей сюда легло и не встало?

— Достаточно.

— Тогда почему они все это терпят? Почему этот тип до сих пор не нейтрализован?

— Его за Тесеем застолбили.

— Не понял.

— Я тебе потом объясню. Он на нас уже косится.

Прокруст нетерпеливо хрустел костяшками пальцев и искоса поглядывал на Реджи.

— Больной, а вам известно, что перед операцией разговаривать вредно?

— О какой операции идет речь?

— Это я могу сказать только после диагностики. А диагностику я могу начать только после того, как вы больной, займете свое место.

— Он тебя вытянет, если ты окажешься коротким, — вполголоса сказал Силен. — Или укоротит, если наоборот.

— Мне это не нравится, — сказал Реджи. — Мне кажется, что я совершенно здоров.

Стрелок помнил, как опасно ввязываться в локальные разборки мифических миров, и надеялся обойтись без стрельбы. Он не сомневался, что сможет уложить Прокруста. И еще он не сомневался, что после этого здесь может появиться новый миф.

Реджи не нужна была лишняя реклама.

— Здоровых людей нет, — отчеканил Прокруст. — Есть недообследованные.

— Старая хохма, — сказал стрелок.

— А я думал, что ее сам сочинил. Впрочем, это не имеет значения. Ложитесь, пациент.

— А если не лягу?

— Тогда я вынужден буду принять меры, — сказал Прокруст, вытаскивая из-под своего ложа здоровенную дубину. — Вплоть до наркоза. Больной, вам следует понять, что врач должен причинить пациенту боль, чтобы потом ему стало хорошо.

— Только хорошо тебе будет уже в царстве Аида, — добавил Силен. — Если ты понимаешь, о чем я.

— Согласия больного на операцию мне не требуется, — сказал Прокруст и замахнулся дубиной.

Реджи выстрелил.

Пуля пробила бицепс Прокруста. Самозваный мануальный терапевт завопил от боли и уронил дубину себе на правую ногу, после чего принялся комично прыгать на левой. На десятом прыжке он обо что-то споткнулся и рухнул на землю. Падение оказало положительный эффект, ибо удар выбил воздух из его легких, и Прокруст перестал орать.

— Упс, — сказал Силен.

— Милосердия! — взмолился Прокруст.

— Изволь, — сказал Реджи и выстрелил ему в голову. Следующими пятью выстрелами он привел в полную негодность деревянное пыточное приспособление, после чего перезарядил револьвер и сунул его в кобуру.

— Не подумай, что я хочу сказать что-то плохое, тем более теперь, когда увидел, как ты обращаешься с этой штукой у тебя на поясе, — сказал Силен. — Но должен заметить, что у тебя странное представление о милосердии.

— Я подарил ему быструю и безболезненную смерть, наверняка более легкую, чем та, которую он готовил для меня, — сказал Реджи. — Я называю это милосердием, и это не обсуждается.

— Как скажешь, — сказал Силен. — Просто твоя позиция в этом вопросе очень напоминает мне позицию некоторых наших богов. А почему же ты сразу не выстрелил ему в голову?

— Потому, что у него в руке была дубина, — объяснил Реджи. — Даже если б я убил его первым выстрелом, он мог бы завершить удар чисто по инерции, и тогда мне тоже пришлось бы туго.

— Удивляюсь, как быстро ты успел все это сообразить, — сказал Силен.

— Я и не соображал, — сказал Реджи. — Это рефлекс.

— Странные у тебя рефлексы.

— Обычные, — сказал Реджи. — Нам очень долго вдалбливали их в голову.

— Все-таки зря ты его убил.

— Ты не понимаешь, — сказал Реджи. — У меня не было выбора. Пока мы просто разговаривали, этого еще можно было избежать. Но после того как он достал свою дубину, а я в него выстрелил, из простых случайных собеседников мы превратились во врагов. А я очень редко оставляю за своей спиной живых врагов, особенно если существует возможность сделать их мертвыми.

— Должно быть, за твоей спиной тянется целая вереница трупов.

Реджи обернулся. Они отошли от развалин прокрустова ложа уже метров на двести.

— Вроде бы не тянется, — сказал он.

— Это я фигурально выразился, — объяснил Силен.

— А почему ты считаешь, что мне не следовало его убивать?

— Это долгая история, — сказал Силен. — У нас в Элладе сложилась весьма непростая ситуация. Скажи, что делает героя героем?

— Полагаю, подвиги.

— Правильно полагаешь. А что делает обычного героя великим героем?

— Если следовать формальной логике, великие подвиги.

— Снова правильно. А что требуется для совершения великих подвигов?

— Тут я в некотором затруднении. Видишь ли, я никогда не рассматривал героев как отдельный класс и плохо ориентируюсь в их потребностях.

— Для совершения великих подвигов нужны великие чудовища или великие злодеи, которых надо сразить. — Силен говорил тоном человека, вынужденного объяснять несмышленому ребенку очевидные вещи. — Именно отсюда вытекают все наши сложности.

— Я все еще не понял, — сказал Реджи.

— Нашим миром управляют боги, — сказал Силен. — В целом они похожи на людей, только бессмертные. Они амбициозны, кичливы, коварны и конкурируют между собой. В последнее время боги стали считать престижным наличие героя, совершающего подвиги в их славу и честь. Некоторые спариваются со смертными, чтобы в жилах героев текла божественная кровь, некоторые покровительствуют уже более-менее сложившимся героям. Но каждый делает ставки на своего. Это как лошади, понимаешь? Что-то в этом роде. Между олимпийцами идет постоянная конкуренция. Чей герой круче, чей герой навалял больше трупов, чей убил самого здорового монстра. С каждым годом героев становится все больше.

— И что? — спросил Реджи.

— Им же надо кого-то убивать, — сказал Силен. — А если учесть, что каждый герой за свою жизнь убивает в среднем гораздо больше одного злодея или чудовища, генерация врагов общества тает с угрожающей быстротой. Каждый бог пытается застолбить для своего любимца как можно больше монстров и злодеев, чтобы сделать своего героя величайшим. Понимаешь, о чем я?

— Похоже, начинаю понимать.

— Прокруста застолбили для Тесея, — сказал Силен. — Тесею сейчас лет десять, и он достигнет героического возраста еще лет через семь-восемь. За это время Прокруст должен был набрать нужную репутацию и переместиться из этого захолустья ближе к большим городам. Тогда его убийство вполне можно было бы засчитать Тесею за подвиг. А ты взял и убил Прокруста, значит, у Тесея теперь будет одним подвигом меньше.

— Это порочная практика, — сказал Реджи. — Из твоих рассуждений я сделал вывод, что Эллада может спокойно переварить только определенное количество героев, которое уже явно превышено. С Прокрустом или без, вашим героям скоро некого будет убивать, и тогда случится катастрофа.

— Например? — насторожился Силен.

— Доказывая свою крутизну, герои начнут убивать друг друга, — объяснил Реджи. — Может быть, даже развяжут самую грандиозную в вашем мире войну. И дети тех, кто сегодня сражается плечом к плечу, переколют друг друга копьями. И все во славу богов.

Глава 4

Подвиги бывают разные.

Богатыри осадили своих коней в нескольких сотнях метров от центрового лукоморского дуба.

— Вон оно, чудище, — сказал Алеша Попович тоном подростка, показывающего своего обидчика старшему брату.

Нечто отдаленно смахивающее на собаку дрыхло в тени дуба, совсем рядом с необъятным стволом. Илья Муромец спешился, взял в руки свою палицу, приказал младшим богатырям прикрывать его сзади и вмешаться в бой только в самом крайнем случае, и аккуратно, на полусогнутых, двинулся к чудовищу.

Когда богатыря и монстра разделяло всего двадцать метров, Цербер проснулся.

— Bay, — сказал Цербер при виде богатыря. — В смысле гав. Здоровенный какой мужик. Слышь, парень, у тебя родственников за границей нет?

— Я сирота, — сказал Муромец.

— Странно. Ты очень напоминаешь мне одного парня с моей родины.

— Ты мне зубы не заговаривай. Я — лицо государственное и здесь по делу.

— Вот как? — удивился Цербер. — Выкладывай.

— Как тебя зовут?

— Тебе зачем?

— Для протокола.

— Цербер меня зовут. Может, слыхал?

— Вопросы здесь задаю я. Назови цель визита в нашу страну.

— Туристическая. А фиг ли ты ничего не записываешь, протоколист?

— У меня память хорошая. Значит, ты у нас турист?

— Ага.

— А чего кота загрыз?

— Но, во-первых, при виде кота сработал мой первобытный инстинкт, — сказал Цербер. — А во-вторых, хороший человек попросил.