Саша Суздать - Замкнутые на себя Страница 25

Уже вечерело, когда Сергей поднялся из кровати и прикрыл Элайни одеялом. Выйдя на улицу, он зашёл к глеям, которые собирались выбираться на ночную охоту, но там Алиды не было: она доила корову. Зайдя в хлев, Сергей спросил:

— Не замёрзла?

— Не замёрзла, а измаялась, — пожаловалась Алида.

— Все хорошо, — сказал Сергей, принимая у неё ведро.

Они вместе зашли в дом и увидели Элайни, присевшую на кровати.

— Разве уже вечер? — поразилась она: — Я что, весь день проспала?

— Соня моя любимая, — прижал её к груди Сергей.

— А ты что, на охоту не летал? — удивилась Элайни.

— Не одной тебе отдыхать, — парировал Сергей, а Элайни счастливо захихикала и повисла у него на шее.

Возле двери стояла Алида и тоже счастливо улыбалась. Как будто грелась на солнышке.

Зима оказалась снежная и перекрыла все пути-дороги, так что столица Емен была отрезана от всех провинций. Единственным напоминанием о какой-то власти в стране было появление трёхглавого змея в небе, который, снижаясь над городами и деревнями, имел привычку полыхнуть огнём. Такое странное напоминание о власти оказалось действенным, а приучил змея к такому изъявлению чувств сам король Ерхадин, когда осматривал с высоты свои владения.

Иногда Ерхадин садился на главной площади, наполняя городок переполохом и зажигая жизнь в дремлющей глуши. Тогда его встречали, как короля, угощали, что-то докладывали, и тешили его самолюбие, показывая, что он — Ерхадин, является тем оплотом власти, вокруг которого вертится колесо жизни в королевстве.

Возвращаясь из таких поездок, он был весел, балагурил и шутил со всеми, иногда закатывал пиры, а Барриэт не могла нарадоваться на его улыбающуюся половинку лица. Но чаще его настроение покрывалось мраком, и в такое время Барриэт искренне желала, чтобы он куда-нибудь улетел и не вернулся.

Её отдушиной был Варевот, который улаживал всякие дела легко и непринуждённо, как будто и проблемы не было. К тому же к Барриэт он относился по-братски, так как их объединяло время, когда они были маленькой сплочённой группой противопоставленной всему миру. Была какая-то тонкая черта, которую они не переступали, но находиться возле неё каждому из них было приятно и комфортно.

То ли от скуки, то ли от избытка свободного ума, но однажды Ерхадин, находясь в Емене, взял ровную доску и принялся показывать Барриэт знаки письма. Её так позабавили и заинтересовали загадочные значки, что она не успокоилась, пока не выдавила из него все, что он знал. Ерхадину пришла мысль, что для королевства будет польза от письма, и он принялся учить своих воинов. Но вскоре устал, так как пришлось заколачивать знания плёткой, и уроки превратились в истязания.

Тут снова помог Варевот, который, как и Барриэт, схватывал всё на лету. Он испросил разрешение у Ерхадина набирать способных детей, чтобы учить их с детства волшебству и письму, а когда вырастут — отправлять на службу королю. Ерхадину мысль понравился, и он, порывшись в прошлом, извлёк оттуда название такого обучения — «академия». Так, от скуки Ерхадина, в королевстве появилась Академия Маргов.

У змея по всем шеям и хвостам пошёл роговой гребешок, он явно заматерел, хотя втрое увеличившийся ум не возрос качественно. Его физическое изменение доставляло ему неизменное удовольствие, и он хвастался своими появившимися гребешками перед всеми, кто попадался на пути.

В последнее время король очень мало спал: стоило ему закрыть глаза, как в голове возникала картина Всадника и медной лошади под ним, на которую вскакивал Ерхадин и кричал: «Гони!» — но Всадник поворачивал к нему усатую голову и демонически хохотал, заползая ему внутрь. Ерхадин откидывался назад, чтобы спрыгнуть, и едва успевал отпрянуть от зубастой пасти огромного чудовища, всего покрытого роговыми гребешками, так похожими на украшение Гарика. Чувство неотвратимости и безысходности заполняло всю душу, и он просыпался в холодном поту, а Барриэт долго прижимала его голову к себе, гладила и успокаивала, и в её руках он умиротворённо засыпал.

Емен казался прозрачным и хлипким и Ерхадин почему-то всегда бросал взгляд на север, где мрачной, но надёжной стеной стояли горы, ещё не достигшие той высоты, чтобы их вершины побелели от снега, но достаточной, чтобы остановить любого врага.

Его всегда манило туда, и однажды зимним утром Ерхадин вышел на улицу и позвал с собой Парабаса:

— Полетели?

Они взгромоздились на отяжелевшего Гарика, и он грузно взлетел.

— Куда, — оборачиваясь, спросил Горелый.

— Не твоё дело, — огрызнулся на него Парабас, щурясь на Ерхадина.

— Может тебя съесть? — поделился с ним мыслью Горелый, рассматривая его с гастрономическим уклоном.

— Зачем же, — возразила Горелла, оборачиваясь, — славный мальчик.

— Летим вон туда, — оборвал их спор Ерхадин, мазнув рукой в сторону севера.

Головы змея посмотрели вперёд, и он принялся усиленно махать крыльями, набирая высоту, откуда открылась широкая панорама раскинувшейся внизу земли. Покрытые снегом леса и поля безбрежным одеялом стелились до самой дали, упираясь в зубчатую цепь, обозначающую в воображении Ерхадина край света. Кое-где к небу тянулись утренние столбы дыма из труб, расплывающиеся вверху замысловатыми узлами, и испорченные пересекающими их воздушными течениями.

Внизу проплыл город Саро, но Ерхадин не стал опускаться и тратить время на бесполезную церемонию встречи короля, только Гарик соорудил салют из трёх глоток, дав знать горожанам, что их помнят и любят — по-своему. Вскоре местность накукожилась предгорьями и они полетели вдоль реки Тогны к её верховьям. Миновав её исток, змей летел между гор, оставляя за собой ущелья и долины, а, иногда, попадая в туман, полагался только на свою интуицию.

Наконец, неожиданно, сразу за поворотом раскинулась длинная долина, вдоль которой текла река Лея, полноводная, не замёрзшая, тёмным призрачным зеркалом отражая в себе всякую птицу и небо — серое и лохматое. В этом месте в неё вливалась неизвестная речушка, название которой Ерхадин не помнил, образуя с Леей непрямой угол, весь заросший лесом, из которого торчала верхушка какой-то скалы.

Подлетев ближе, Ерхадин увидел, что он ошибался, и не скала, а верхушка странного здания торчала между деревьев, поражая воображение своей мощью и вычурной геометрией.

— Садись, — крикнул Ерхадин змею, и тот пошёл на снижение, выискивая место для посадки. Вблизи здания поляны не нашлось, и змей устремился вниз, между деревьями, сшибая с веток снег.

— Осторожнее, — запоздало закричал Парабас, сваливаясь со спины змея прямо в сугроб.

Отряхнувшись от снега, Ерхадин отправился к дому, проваливаясь чуть ли не по пояс в сугробы. Парабас обречённо плёлся сзади, а змей, пригревшись в снегу, даже не двинулся:

— Мы тут подождём, — озвучил Горелый решение троицы.

Здание было каменным и снизу казалось неимоверной высоты. Высокие узкие окна были из другого прозрачного материала, но явно не из слюды, используемой повсеместно. Здание имело несколько этажей, только сосчитать их не было никакой возможности: они были насажены друг на друга в виде пирамиды и вблизи перекрывали друг друга. Внушительная громада здания понравилась Ерхадину, и он попытался открыть двери, скорее похожие на ворота.

— Помоги, — Ерхадин позвал Парабаса. Схватившись за большое железное кольцо, они принялись тянуть, но только согрелись, не сдвинув дверь ни на йоту.

— Гарик, — позвал Ерхадин змея. Тот неохотно двинулся вперёд, протаптывая к зданию пешеходную аллею.

— Чего? — отозвался Горелый. Ерхадин молча привязал верёвку к двери и накинул её на змея. Тот дёрнул, и дверь со скрипом отворилась.

— Делов-то для мухи, — хмыкнула наглая голова, и змей ввалился в здание, ничуть не нагибаясь. Зал был просторный. Посредине находился большой камин, а по его бокам две лестницы, ведущий на второй этаж. Потолок был в два этажа, остальные ярусы не прослеживались. Парабас метнулся во двор и притащил пару стволов сухостоя. Змей, как соломинки, их переломил и их тут же бросили в камин. Ерхадин взмахнул рукой и зажёг огонь. Дым немного подкоптил потолок, но потом устремился в широкий дымоход, открывая бойкое пламя.

Возле камина пылились пару кресел из морёное дерево, очень древних, а их обивку покрывал тонкий слой пушистой пыли. Ерхадин придвинул одно из них к очагу, стряхнув его, уселся, вытянув ноги к огню и удовлетворённо вздохнул: казалось, сбылась его скрытая мечта. Змей пристроился рядышком, а Горелый, повернувшись к Парабасу, прошипел ему на ухо: — Ещё дров принеси.

— Не гоняй мальчика, — укоряла его Горелла, с улыбкой поглядывая на Парабаса.

Ночевать они остались в здании, согретые камином и прислонившись к тёплому змею.

Утром следующего дня Ерхадина разбудил крик. Открыв глаза, он поднял голову и оглянулся. Змей беззаботно спал, а его три головы похрапывали в разных углах: Гарик держал голову возле Ерхадина, Горелый закинул себя на спину змею, а Горелла, как помнил Ерхадин, задремала возле Парабаса, который обнял её за голову.