Альберт Иванов - Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова Страница 25

— Гляди-ка, ожил, — деланно изумился баритон. — За что, говоришь? — и резко свистнул, подзывая своих.

Джона выволокли из будки, сорвали рубаху и разложили на палубе: «За что? Ах, за что! — сыпались на голую спину удары бича. — Падаль! Мразь! Дезертир! Чистеньким захотел остаться? Живым? А нас, значит, под пули?..» — И удары, удары, пока он не потерял сознание.

Очнулся Джон в той же будке.

Вместо баритона за дверью сидел тенорок, очевидно, сменивший его на посту.

Джон невольно отметил, что баржа идет не вниз по реке, а против течения: сор и сучья у ближнего берега быстро несло прочь, да и свисающие в воду ветки кустов скосило гоже в обратную сторону. Это могло бы пригодиться, чтобы найти дорогу к пещере и к тому колодцу, если бы сумел освободиться от веревки, если бы умудрился незаметно выскользнуть, если бы воспользовался привязанным за кормой «ликом или попросту нырнул в воду…

Если, если, если…

Джон сознавал: что бы с ним ни случилось, куда бы он ни попал, где бы он ни находился, — ничего хорошего судьба ему не готовит. Предполагаемый дружок уже висит на синем дереве, а синих деревьев здесь много. В какое бы время или пространство он ни угодил через этот проклятый колодец, в конечном счете его ждет та же участь. И никому ты ничего не докажешь. Все объяснения, весь этот жалкий лепет вызовут лишь издевательский смех вояк над дезертиром, якобы симулирующим помешательство.

Он с трудом сел, прислонясь связанными руками к стене, и вздрогнул. Пальцы уколол гвоздь!

Большой толстый гвоздь торчал острием из доски. Вероятно, когда прибивали снаружи, забыли загнуть изнутри, потому что концы других гвоздей были плашмя вдавлены в дерево.

Джон, не сводя глаз с часового, начал осторожно скрести веревку…

Она то и дело соскакивала с острия, и он раздирал кожу. Но принимался тереть вновь и вновь. Упорно, как муравей.

Иногда везло, и разрывалась целая плетеная косичка с таким, чудилось, треском, что он замирал, сдувая с губ катившийся пот. И еще он мучительно чувствовал, как одновременно с нитками лопаются и кровоточат подсыхающие ссадины на спине.

Сколько прошло времени, пока освободились руки, он не знает. Помнит, что стало смеркаться…

Уже давно баритона сменил на посту бас; за дверью угадывалась его обмякшая фигура, он спал, уронив голову на грудь и похрюкивая носом.

Несколько минут Джон массировал кисти рук, сначала тер ими, точно деревяшками, по бокам, затем стал шевелить пальцами, потом круговыми движениями — растирать запястья. Наконец руки вновь ожили.

Джон бесшумно подполз к двери. Она закрывалась на деревянный колышек с той стороны. Чем сдвинуть? Пальцы никак не пролезали в щель. Тогда его озарило, он вытянул брючный ремень — пряжка пролезла. Миллиметр за миллиметром, не дыша и прислушиваясь к дыханию спящего баса, он выдвигал колышек из железных скоб.

Свершилось! А он уж хотел с размаху высадить дверь и, пока спохватился б охранник, кинуться в реку. Да только вряд ли бы вышло что-нибудь путное, даже в сумерках было видно, как бороздят воду уродливые носы серых крокодилов. То ли он их раньше не замечал, то ли сейчас попали в такое зубастое место.

Необходимо завладеть яликом. Единственная преграда — часовой. Нет, не единственная, Джон тронул дверь, петли скрипнули. Терпение… Не было даже слюны, чтоб их хоть как-то смочить. Он смазал петли собственной кровью, разбередив ссадину на плече.

Дверь отворилась почти бесшумно. Обмякший бас по-прежнему сидел у стены будки, выводя носом вкрадчивые рулады. Винтовка свободно лежала на вытянутых ногах.

Действовать хладнокровно, как на учении морских пехотинцев: раз, два, три, четыре, пять, шесть. Раз — схватил винтовку.

Два — ударил часового по голове.

Три — выдернул у него кинжал из ножен.

Четыре, пять — подтянул, спрыгнул в ялик.

Шесть — отсек канат.

Баржа скрылась за поворотом реки…

Весел в лодке нет, лихорадочно догреб руками до берега. Еле сдержался, чтоб не дунуть в джунгли, а ялик для отвода глаз пихнуть на течение. Нет, далеко не уйдешь. В джунглях одна дорога — по воде.

Срубил кинжалом длинный шест. Снова в ялик. Напился из реки — черт с ними, с амебами. Скорей, скорей, скорей! Опустить шест, воткнуть, оттолкнуться — опустить, воткнуть, оттолкнуться — опустить, воткнуть… Черные тени от зарослей протянулись до середины реки. Оттолкнуться, вновь опустить… Попал на быстрину, подхватило, уже только правил шестом, чтоб не кружиться. Минут через десять далеко позади прозвучал гудок.

— Эка, хватились! Ищи мустанга в прериях, — усмехнулся Джон. — А у вас как говорят?

— Ветра в поле, — сказал я. — Ну, давай, давай дальше!

А дальше — всю ночь несла ялик река. Много времени Джон терял, когда в темноте натыкался на отмели или на кроны затопленных деревьев. Ему непременно надо было держаться быстрины: и для скорости, и, главное, чтоб не завело куда-нибудь в боковые потоки. Тогда прости-прощай тот глинистый откос с заветной пещерой.

Он, конечно, боялся, а вдруг его незаметно пронесет мимо нужного места, но все же надеялся — не проскочит. Соизмеряя по удаляющимся от лодки верхушкам деревьев на лунном небе скорость ялика со скоростью баржи, он решил, что она у них почти одинакова. Баржа плыла вверх по реке, судя по солнцу, с десяти утра примерно до шести вечера, пока он с нее не удрал, — в тропиках темнеет быстро. Ну, пусть двигались часов восемь. Выходит, и ему, чтоб добраться до места, необходимо столько же. Это если идти по середине реки. Но ведь сносит и приходится выгребать на фарватер. Значит, набавь еще часа три-четыре. Следовательно, он окажется напротив пещеры никак не раньше пяти утра.

Светать стало рано… Оглянувшись на повороте, он внезапно увидел над дальними деревьями черный дым. Не успеть!

Даже если б и мог помогать лодке — а на середине шест не доставал до дна, — все равно бы вскоре его непременно настигли. Вниз по течению баржа шла особенно ходко, дым неотвратимо приближался…

Заметив уходящую вправо протоку, Джон поспешно свернул к ней. Остервенело отталкиваясь шестом, он продрался по каким-то лотосам через мелководье, вспугивая дремавших крокодилов, и попал на глубокую спокойную воду.

Уплывая петляющей протокой, похожей на старицы родных флоридских рек, не будь этих буйных синих деревьев, он думал, что спрячется, отсидится здесь хотя бы с неделю: не станут же они так долго ждать у той пещеры. А может быть, они и не собираются его там караулить — зачем? Ну, раньше-то они считали, что он, скрываясь от них, спрятался в том подземном лабиринте. Почему им и теперь думать, что он опять туда сунется? Бомба и та в одно место не падает. Но ясно — что наведаются они к пещере обязательно. Раскинут мозгами: если он якобы тогда сумел от них так ловко улизнуть, что пришлось выманивать хитростью, отчего бы ему не повторить старый трюк?! Во всех случаях туда потом надо будет подбираться крайне осторожно, чтоб не нарваться на возможную засаду.

Поздно, слишком поздно Джон вспомнил, что оставил след на лотосном мелководье. А те разодранные сине-белые цветы и водоросли, когда он продирался в протоку? Нет, не пропустит погоня это место — тут и слепому видно, кто-то проплывал.

Он внезапно воспрянул духом: баржа там не пройдет. Ни за что. А вдруг у них есть другая лодка? Вдруг она стояла где-нибудь на палубе и он ее не заметил… У них была другая лодка!

И уж ее-то он заметил, когда она показалась вдали на прямом отрезке протоки, молча пыхнув дымком, и пуля взвизгнула у щеки.

Он вспомнил про захваченную с собой винтовку баса, поднял ее, прицелился и дернул за спусковой крючок в виде птичьей лапы. Приклад отдал в больное плечо, но звука выстрела он опять не услышал. Что за дьявол! Бесшумные ружья? Прямо как во сне…

Лодка позади завиляла. Попал? Или они хитрят, сбивают с прицела?

Отложив ружье, он навалился на шест и с ходу завернул в боковое ответвление протоки. Если оно закончится тупиком, подумал он, тогда пропал. На берегу, в непроходимых зарослях, загонят, как зверя. Как человека! Зверь-то, может, и уйдет.

Новая протока была прямая и ровная, словно канал.

Канал и есть. Берега были укреплены осыпавшимся пористым камнем, таким же древним, как и в колодце форта.

И тут, как в том подземном проходе у выхода из пещеры, он опять ощутил на руках, лице и босых ногах холодное покалывание, словно разорвал невидимую колючую паутину. Что-то промерцало, искрясь, перед глазами и так же внезапно исчезло. Лодка будто бы поднималась вверх на горбу огромной волны, хотя путь впереди, казалось, оставался ровным и гладким. Выше, выше… И вниз!

Когда ялик с Джоном плавно скатился по ту сторону водяного бугра, его уже ждали…

По краю угрюмой заводи, напоминающей взятый в камень бассейн со стертыми ступенями, неподвижным полукругом стояли люди — в касках, черной форме и в отливающих антрацитом сапогах. На плечах у них виднелись белые ромбы, короткие плотные руки лежали на вороненых стволах. Вокруг толпился странно черный тропический лес, перевитый белыми лианами. А на вершине гнущегося, будто резинового, тонкого дерева болтался на веревке человек в лохмотьях, вновь до боли напомнивший Джима из тридцать пятого батальона.