Николай Казаков - Искатель. 2000. Выпуск №6 Страница 25

— Ну что? — нетерпеливо спросил изобретатель. — Надеюсь, сейчас вы не сможете сказать, что мое изобретение непрактично или не нужно человечеству?

— Разумеется, скажу, — буркнул я. — Кстати, как вам удалось преуспеть в создании столь великолепной виртуальной реальности? Сначала я подумал, что это гипноз…

— Да вы что, Шекет? — возмутился Бурбакис. — Я изобретаю планеты, и вы это знаете! Иные реальности — не мой профиль!

— Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, что Бурбакида распознает желания живых существ и создает их — в недрах планеты для этого достаточно необходимых веществ.

— Нет, — с сожалением сказал я. — Не могу дать положительного решения по вашему изобретению. Во-первых, счастье для всех и разом — жуткая штука, вы этим убьете всякое стремление человечества к прогрессу. Во-вторых, вы что, будете продавать дома на своей планете за деньги? Если да, то именно деньги заменят человечеству счастье — они станут единственной целью существования. И, в-третьих, счастье, поставленное на конвейер, тут же перестанет быть счастьем, надеюсь, вы это понимаете? Нет, господин Бурбакис, я вынужден…

— Шекет, — удивился Бурбакис, — вы действительно не хотите счастья? Не говорю о других — хотя бы для себя?

— Это взятка? — осведомился я.

— Ни в коем случае, — пошел на попятную Бурбакис. — Мне бы и в голову не пришло…

— Вам многое в голову не приходит, — сухо сказал я. — Вы, изобретатели, ограниченный народ. Кроме идеи, пришедшей вам в голову, не видите ничего. О последствиях пусть думают другие. Я не только вас лично имею в виду. Думал ли о последствиях Маркони, изобретая радио? Или Даймлер, изобретая проницатель пространства?

— Это называется разделением труда, — попытался объяснить Бурбакис.

— Так я подумал вместо вас и решил не давать патента на планету счастья, — заявил я.

— Вы ретроград! — воскликнул изобретатель. — Я буду жаловаться!

— Желаю вам счастья в этом вашем начинании, — любезно сказал я и вернулся к составлению договора, предоставив Бурбакиса его судьбе.

ИСТОРИЧЕСКИЙ МУЗЕЙ

Когда безумный изобретатель планет в пятый раз явился ко мне на прием, я понял, что нужно использовать неконвенциональное оружие.

— Как я рад вас видеть, дорогой господин Бурбакис! — заявил я. — Спешу, однако, сообщить, что ваши планеты не подпадают под определение безумных изобретений и потому не подлежат экспертному рассмотрению в нашем институте.

— Вы решили, Шекет, избавиться от меня раз и навсегда? — презрительно сказал Бурбакис, как ни в чем не бывало, располагаясь на диване, предназначенном для опасных посетителей. Особенностью этого предмета мебели было то, что в случае, если клиент начинал сильно жестикулировать, отстаивая свое уникальное мнение, поверхность дивана становилась вязкой, и бедняга начинал тонуть, будто в болотной трясине.

— Так вот, — продолжал Бурбакис, — изобретение, которое я намерен запатентовать, только такой ретроград, как вы, способен не назвать гениальным. Кстати, планета называется Терра Бурбакиана, и не нужно спрашивать, почему я назвал ее так, а не иначе.

— Я и не собираюсь, — буркнул я. — Ваша скромность мне известна. Повторяю: ваши изобретения не являются безумными, и потому…

Я поднялся и подошел к сидевшему на диване Бурбакису с намерением схватить изобретателя за воротник и выставить в коридор. Именно в этот момент клиент начал размахивать руками с такой силой, что диван разверзся как хляби небесные, Бурбакис провалился в его бездонную глубину, а я, потеряв точку опоры, рухнул сверху, лишь теперь поняв, что попался на элементарную провокацию.

Мы барахтались в недрах дивана, вопили не своими голосами, неожиданно я рухнул куда-то и едва не сломал себе обе ноги. Приподнявшись, я обнаружил, что нахожусь в рубке управления звездолета господина Бурбакиса, и машина набирает скорость, унося нас обоих в межзвездное пространство.

— Как вам это удалось? — мрачно поинтересовался я, когда мы с Бурбакисом привели себя в порядок, смыв с одежды и кожи липкую диванную жидкость.

— На всякое изобретение, Шекет, всегда найдется контризобретение, — самодовольно заявил Бурбакис. — Имейте в виду, я могу придумывать не только планеты. Все очень просто. Узнав о секрете вашего дивана, я заменил программу, благо хранится она не в компьютере Института безумных изобретений, а в мировой информсети. В результате этот предмет домашнего обихода выплюнул нас обоих туда, где мы с вами сейчас и находимся.

— Если ваша планета окажется недостаточно безумной, — предупредил я, — патента вам не видать, а судебного иска вы не избежите ни при каких обстоятельствах.

— Как знать, Шекет, как знать… — пробормотал изобретатель, довольно потирая руки.

Терра Бурбакиана, если смотреть на нее из космоса, оказалась милой планетой, напоминавшей Землю. Впрочем, это обстоятельство не могло меня успокоить. Наверняка коварный изобретатель снабдил свое детище свойствами, способными довести до белого каления даже такого спокойного и уравновешенного человека, как я.

Звездолет опустился на лесной опушке, и я первым делом проверил, с какой скоростью здесь распространяется звук. Мой крик, усиленный динамиками, отразился от кроны дерева, неподалеку от которого мы совершили посадку, и я услышал собственный голос, искаженный и потому далекий от совершенства.

— Со звуком все в порядке, — ехидно сказал Бурбакис. — Пошли, Шекет, а то пропустите самое интересное.

Мы вышли из звездолета, и я увидел… Это было зрелище не для слабонервных, и потому я опущу слишком натуралистические детали. Скажу лишь, что передо мной был огромный ящер, который уплетал за обе щеки ящера поменьше. Повернув голову, ящер издал боевой клич, оставил жертву в покое и вперевалку направился ко мне, решив, должно быть, что Шекет представляет собой более лакомое угощение. Я выхватил лучевик и выстрелил не задумываясь. Луч не успел высверлить в воздухе огненное отверстие, как ящер исчез, будто его и не было, а вместо него я увидел опиравшегося на трость джентльмена, произносившего речь перед толпой своих сторонников. Прежде чем я успел понять, что происходит, лазерный луч ударил джентльмена в грудь, и бедняга упал, разрезанный пополам, на руки подоспевших слушателей.

Вторично опущу натуралистические подробности, скажу лишь, что крови было столько, что даже я, находившийся на расстоянии не менее пяти метров, обнаружил капли на своем рукаве. Отбросив лучевик, я бросился вперед и оказался… Нет, не берусь описать это словами, поскольку детали могут опять-таки оказаться слишком натуралистическими. Ощущение было таким, будто в аду кипели в котлах миллионы грешников, а я сидел на помосте и помешивал варево огромной разливной ложкой. От воплей у меня заложило уши, но мне почему-то показалось, что в этом гвалте отчетливо выделяется голос моего клиента господина Бурбакиса. Я ничего не имел против того, чтобы он оказался в одном из котлов, но мне нужно было как-то выпутываться, я понимал, что столкнулся со зловредным характером нового изобретения и без автора мне не справиться.

Не справиться — мне?

Бурбакис наверняка только этого и ждал!

Не дождешься, подумал я и, желая вышибить клин клином, без раздумий бросился в один из котлов — в тот, из которого, как мне казалось, доносился вопль Бурбакиса.

В тот же момент я оказался на огромном лугу, где взад и вперед носились кони и люди. Кони были в латах, а люди — в набедренных повязках, но с оружием, напоминавшим древние русские палицы. Люди с гиканьем кидались на лошадей, а те уворачивались, но звуки ударов показывали, что ловкостью они не отличались. Один из сражавшихся, размахивая палицей, ринулся на меня, сверкая глазами. Оружия у меня больше не было, но и отступать я не привык, а потому принял боевую позу, выставил вперед ладони и принялся ждать нападения.

Гладиатор налетел на меня, будто астероид на метеоритную пушку, и, конечно, получил удар, от которого палица отлетела в одну сторону, а бедняга — в другую, но сам я с трудом удержался на ногах, сделал шаг назад и…

Оказался в толпе на стадионе. Народу было столько, что меня сжали со всех сторон, я с трудом мог пошевелиться, и мне ничего не оставалось, как смотреть на игроков, бегавших по полю за огромным голубым мячом. Игра была похожа на футбол, но футболом не являлась, поскольку у каждой команды было всего по четыре игрока, один из которых летал над полем на небольшом махолёте и ловил мяч, когда тот высоко поднимался в воздух.

Я огляделся по сторонам. Никто не обращал на меня внимания, и я смог рассмотреть зрителей этого странного матча. Вообще говоря, это были не люди. Слишком длинные носы, слишком маленькие уши, а руки вообще оказались далеко не у всех, что, однако, не доставляло никому беспокойства.