Антон Антонов - Меч Заратустры Страница 25

Это были действительно очень бедные бароны – за неимением крестьян они сами копали свои огороды. Однако это у них получалось плохо, и рыцари кормились преимущественно охотой и рыбалкой.

Конрад тут же загорелся идеей обучить баронов немецкому языку и обратить их в католичество. Но тут он встретил конкуренцию со стороны Жанны Девственницы, которая, в свою очередь, вызвалась научить «немцев» говорить по-французски с тайной перспективой их обращения в альбигойскую ересь.

А поскольку традиционно бедные бароны поклонялись духу короля Хлодвига из рода Меровингов, который был одновременно германцем и вождем франков, от коих ведет свое происхождение Франция, то исторические фехтовальщики охотно согласились учить оба языка сразу и поддерживать любую ересь, лишь бы не иметь дела с Нестором, который по вине язычников уже трижды приходил сюда склонять рыцарей к праведной жизни.

– Нестор – хороший человек, – возразил великий князь Олег Киевич, который усвоил эту истину со слов поповой дочки Веры, на которой хотел жениться Илья Муромец.

– Вот и забери его себе! – весело огрызнулись бароны, которым законоучитель досадил тем, что проклял рыцарские забавы, как бесовские игрища.

И тут во весь рост встал вопрос, что делать с Варягом. Считать ли его пленным бандитом, который достоин суда и кары, или же благородным князем, против которого просто восстали подданные. А это дело житейское – с кем не бывает.

И Жанна предпочла второе. Ее саму однажды казнили, и воспоминания об этом мешали предводительнице валькирий вершить суровый суд.

Но если Олег – не бандит по кличке Варяг, а князь из рода Киевичей, то необходимо установить, где находится та Русь, в которой надлежит ему княжить. И определить границы, переход через которые будет означать объявление войны со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Какие это могут быть последствия, Варяг в полной мере испытал на своей шкуре.

Там, где не действует логика, неизбежно наступает день сурка и начинает чудить нечистая сила – вроде того лешего, который непонятным образом занес Олега Воронина на тридцать километров к северу от того места, где он начал пить.

Безумие порождает безумие, и на безумной земле трудно сохранить здравый рассудок.

Варяг потерял уже практически весь свой отряд пьяными, похмельными и сумасшедшими и сам поехал крышей на почве алкогольного психоза. А не пить он тоже не мог, потому что в этом случае сошел бы с ума еще быстрее и уже навсегда.

И он покорно выслушал приговор валькирий и рыцарей, из которого следовало, что Русь находится к северу от Москвы. Именно там с незапамятных времен (вот уже больше полугода) селился сплошь православный люд и никто никогда не восставал против власти Варяга. И если он будет вести дела не по-бандитски, а по-княжески, то не восстанут и впредь.

Третейский суд Орлеанской королевы был не суров, но справедлив. И когда Иоанн Рюрикович и Александр Романов стали заявлять свои претензии на власть, Жанна задала естественный вопрос:

– А с какого перепугу? Я вас не знаю и никто вас не знает. Доказательств вашего царского происхождения нет, а если бы и были – это еще ничего не решает.

Иоанн VII в ответ предложил дать голову на отсечение, что он действительно Рюрикович, что было довольно-таки опрометчиво в окружении валькирий и рыцарей, вооруженных мечами. Но Александр IV его переплюнул, предъявив в доказательство царского происхождения советский паспорт, где черным по белому написано, что он действительно Александр Николаевич Романов.

Но королеву Жанну это не переубедило.

Тем не менее, обоим было сказано, что Русь велика и обильна, и неизвестно, как далеко она простирается на север. И если претендентам удастся повести за собою людей, то ничто не мешает им основать свои государства на свободной земле.

А большую императорскую корону из меди и стразов Жанна Девственница оставила у себя на хранение.

Она сочла ее появление добрым знаком и не скрывала надежды увенчать священной реликвией голову Императора Запада.

32

Это не одно и то же – гореть заживо привязанным к столбу и прорываться сквозь огонь к спасению. Беспомощность жертвенной овцы и борьба дикого зверя за жизнь – разные вещи. Даже когда боль одна и та же, нестерпимая и жуткая, срывающая на крик самых крепких мужчин.

Крепкие мужчины из отряда Гюрзы были отрезаны огнем в коридорах третьего этажа МГУ. Когда они решили, что лучше будет все-таки вернуться на четвертый и попытать счастья в прыжках с высоты, оказалось, что путь туда уже закрыт. В коридорах толпились люди – те самые, которые совсем недавно носились по этим коридорам с факелами и в исступлении зажигали все, что горит, не заботясь о путях к отступлению.

Теперь они не могли подняться наверх, потому что вниз бежали другие, которые забрались еще выше и там тоже баловались с огнем, а теперь со всех ног улепетывали от дела рук своих.

Ликвидировать помеху было для мастеров рукопашного боя делом считанных минут, но развеселившийся огонь бежал быстрее.

Казалось, будто сам сатана дунул из преисподней своим огненным дыханием или чересчур горячий джинн вырвался на волю.

А силы людей Гюрзы от жара и дыма начали сдавать, и им было уже не так просто разбрасывать по сторонам перегородивших проход дачников и фанатиков.

Они прорвались на лестницу, когда под ногами уже загорелся пол, и нескольких бойцов пришлось нести – они уже не могли идти сами. А это сильно замедляло движение.

Сам Гюрза задыхался, но тащил напарника пока не понял, что тот уже задохнулся совсем. Угарный газ не знал пощады и не делал различия между суперэлитой и слабосильными идиотами.

Но те, кого убил дым, еще легко отделались.

А Гюрза упал на четвертом этаже буквально в десяти метрах от окна, и был еще в сознании, когда волна огня настигла его.

В этот миг он вспомнил, что колдунью Радуницу в конце концов избавили от мучений и пристрелили раньше, чем огонь убил ее. Но Гюрза на это рассчитывать не мог. Стрелять было некому и нечем.

Его рев, переходящий в вой, услышали даже на улице, но не обратили особого внимания. Такие крики доносились из многих окон.

А толпа внизу ликовала. Гибнет черный храм сатаны, горит ясным пламенем логово проклятых очкариков. Будут знать безбожные ботаники, как выводить чумную саранчу на погибель посевам.

Но что удивительно – чуть поодаль ликовали и сатанисты. Они ясно видели – это сам Люцифер восстает из преисподней на месте своего храма в облачении из огня и дыма.

А демониады и вовсе решили, что настал их час. Нет лучшего средства истреблять все живое, чем огонь.

Они пытались поджигать траву и деревья, но деревьев вокруг университета практически не оставалось – ими топили котлы парогенератора, который снабжал высотку электричеством. А трава не хотела гореть, и тогда демониады выбрали другую цель.

Они стали поджигать дома, жилые и административные – все подряд. А здесь, возле университета, многие квартиры еще были заняты, и хотя жильцы в массе своей разбежались или попрятались, кое-где в квартирах еще оставались люди.

Но это не остановило поджигателей. Вслед за демониадами на окрестные улицы выплеснулись и фанатики, которых вел блаженный Василий. Теперь ему в голову ударила новая блажь – уничтожить все еретические книги, которые еще остались в городе.

В полном согласии со словом учителя его верные ученики поджигали только книги. но они не трудились выносить их из квартир, так что за книгами следом загоралось и все остальное.

А большая толпа, которая вообще уже не искала смысла в творимом разрушении, глядя на новые пожары, заполыхавшие вокруг, просто понеслась по городу, поджигая все подряд.

Тех, кто пытался вразумить толпу, били и топтали, как пособника врагов. Поэтому самые разумные старались просто оторваться от безумной массы и затеряться на просторах города.

Одни устремлялись к своим квартирам, в которых они жили до большого исхода, другие – к чужим жилищам, которые можно пограбить раньше, чем до них доберется огонь, а третьи уходили прочь из города, к своим дачам, ставшим за прошедшие месяцы более родными, чем городские дома.

Толпа редела и рассыпалась, но от этого не становилось лучше. Маленькие группы поджигателей даже опаснее большой лавины. Правда, звериный инстинкт толпы с ее распадом слабеет, и людям легче опомниться, однако в то время, когда десятки тысяч начинали приходить в себя, тысячи продолжали сметать все на своем пути и разливать по улицам огонь.

Это было страшнее, чем бомбежка Ковентри, и грозило перерасти в Хиросиму.

Воистину самое страшное оружие массового поражения – это человек, потерявший контроль над своими инстинктами. Недаром говорят некоторые ученые, что человек – это просто хищная обезьяна, свихнувшаяся на почве насилия.