Андрей Белянин - Не надо, Азриэлла! Страница 26

Старуха — фиолетовый брючный костюм, гофрированная манишка, сапожки со стразами и нога на ногу — приняла его, восседая в креслах и покуривая вонючую трубочку с тонким мундштуком. Ване показалось, что со времени их последней встречи Феодора Карловна ещё больше почернела и высохла. Сейчас она не просто напоминала ведьму, как прежде, а натурально была ею.

— Что, колуппчик, фаша сфетлость? — нарочно коверкая речь, спросила немка и добро улыбнулась, обнажив белёсые дёсны и жёлтые от кенийского табаку зубы. — Агнессу фам позфать?

Ваня, наклонившись к самому лицу карги, отчеканил:

— Баронесса, я не в том настрое, чтобы шутить. Советую воздержаться от подобного тона. Вам, должно быть, известно о моём горе. Способны ли вы помочь в поисках?

Феодора Карловна выпустила в его сторону струю сизого дыма и рассмеялась отвратительно:

— Отчего ж не помочь? А знаете ль, царевич, какую цену я запрошу? — Акцент из её речи исчез совершенно. Как и показная доброта из линий страшного лица.

— Не полцарства ли? — спросил Ваня, готовый ко всяким пакостям со стороны старухи.

— Мы, кажется, уговорились не острить, — прошипела ведьма. — Да и на что мне ваше полуцарство? Брать, так всё целиком. — Она встала и направила трубочку Ване в грудь. — Честь отдадите?

— В каком смысле, уточните, — спотыкаясь на согласных, проговорил Ваня.

— В аристократическом, разумеется! — ещё гадостнее, чем прежде, захохотала немка, тряся головой. — Станете подонком ради любимой?

— На что вам моя честь, баронесса? — Титул Феодо-ры Карловны Ваня буквально продекламировал. — Свою потеряли?

Ведьма словно не заметила оскорбления. Или не сочла это оскорблением?

— О, мин херц! Сие — ценная штучка, если знать толк. Брильянт, да какой! Я их давненько собираю, один к одному. Такие экземпляры имеются — что ты! Не желаете ль взглянуть на коллекцию?

Она прошествовала к бюро, достала из-под одежды ключ с замысловатой бородкой, открыла один из ящиков. Вынула шкатулку, откинула крышечку. В шкатулке, в бархатных гнёздах, покоились прекрасные камни. Некоторые были прекрупными. Около полудюжины углублений оставались незаполненными.

— Вот, полюбуйтесь особо на крайний самоцвет. Последнее приобретение. А какова огранка! Эта честь принадлежала вашему кузену, царевич. Князю Дмитрию Елпырину. Мальчик проигрался в прах. Из-за каких-то двадцати тысяч империалов мог потерять честь в глазах света. Предпочел отдать её мне, посчитав, что это всего лишь оборот речи. Сейчас служит на побегушках у какого-то брачного афериста. Долг, кстати, так и не вернул, спустил на скачках. Зато уже без прежней робости и сомнений. — Феодора Карловна отставила шкатулку. Не закрывая. — Что, ваша светлость, готовы ль на торг?

— А любовь… не пострадает?

— Настоящая — нет. Зато в походе беспременно будет сопутствовать удача. Да какая!

— Тогда готов, — сказал Ваня твёрдо. Он был уверен, что честь, выкованная десятками поколений великих предков, его не оставит. Никогда.

— Эй, харя мохнатая! Ну-ка, стоять на месте, а то!.. — грозно прикрикнул Ваня и ткнул арбалетом в шею медвежонку.

Тот съёжился и захныкал.

Медведица остановилась, шумно дыша и яростно сверкая очами.

— Чего тебе… д-д-д-добрый молодец? — Последние слова дались ей с видимым трудом.

— А ну проси, чтоб не стрелял, не сиротил детушек! — кривляясь, посоветовал Ваня и подгрёб к себе ногой грязный и растрёпанный шерстяной клубочек. Клубочек норовил откатиться и часто-часто моргал жёлтенькими глазками. — Скажи, дескать, ещё пригодишься. Ну, давай.

— Отпусти ребёнка, сволочь. Что велишь, сделаю.

— А забожись, — веселей прежнего сказал царевич, — Да живо, а то у меня палец затёк. Не приведи господь, дрогнет.

— Чтоб мне всю жизнь лапу сосать, — прорычала медведица с ненавистью.

Ваня, осклабившись, достал левой рукой телефон и бросил зверю.

— Когда понадобишься, звякну. А сейчас стой на месте. Без движения. Возле опушки парня твоего отпущу. О'кей?

— Это девочка, идиот, — сказала медведица ему в спину.

Волк метался в круге и выл. Флажки трепетали. Ваня потягивал гранатовый сок из фляжки и уговаривал:

— Ну-ну, серый, хорош дурить. Всё одно ведь не выскочишь. Сядь на хвост, разговор есть.

— З — загрызу!

— Вот ты меня загрызёшь! — Ваня показал волку кукиш, издевательски подвигал пальцем. — Стоп, я ска-залГ Слушать меня. Давно с гончими не сталкивался? Сейчас в два счёта тятькину свору организую. — Он подпустил в речь фальшивого дружелюбия: — А у тебя ведь логово вон под тем выворотнем, да?

— Ну ты и дерьмо! — сказал волк поражённо и наконец остановился.

— Тц-тц-тц, — прищёлкнул языком Ваня. — Как смело. По-волчьи.

— Живодёр! Фурманщик! Нав-ав-авуходоносор! Р-разорву в прах!

— Поговори, ага. Испытай мои нервы. — Царевич поднял к глазам руку, изучил чистоту ногтей. И вдруг гаркнул: — А ну лечь, бобик! На брюхе ползти!

Волк заметно вздрогнул. Непримиримая дикость в глазах сменилась ясно видимым ужасом. «Как этот ферт узнал, что я на четверть собака? — думал он. — Как?!» Ответа не было. Волк с отчаянием понял, что проиграл.

— Что ты от меня хочешь? — с тоской провыл он.

Проблем с поимкой селезня не намечалось — охотничий сокол Тимур не зря считался лучшим из лучших в Европе. Зато со щукой… Ваня исполосовал блесной весь затон, выловил трёх судаков и огромнейшего голавля, но щука не попадалась. Тогда он прибегнул к последнему средству. Электроудочка была строжайше запрещена в царстве. Он сам как-то раз бросил в пруд браконьера, промышлявшего таким варварским способом, после чего опустил в воду провода и замкнул контакт…

Но сегодня было не до законности.

Когда ударил разряд, рыбы всплыло великое множество. Ваня направлял лодку только к самым знатным экземплярам. Он торопился — электрошок штука короткая. Особенно для крупняка.

Торопился не напрасно. Щука — голубое перо уже мало-помалу приходила в себя. Плавала не кверху брюхом, а на боку, слабо двигая плавниками и хвостом. Царевич зацепил её подсаком, вытряхнул в лодку. Вместе с ней выпала какая-то маленькая блестящая рыбёшка, похожая на рыбку-звездочёта из аквариума. Впрочем, Ване было недосуг изучать гримасы природы — пусть даже столь привлекательные с виду.

Он потрепал щуку за жабры. Глаза у той обрели некоторую осмысленность.

— Слушай внимательно, — сказал царевич, — повторять не стану. Да это и не в твоих интересах: пересохнешь. Выбор у тебя невелик. Или я отношу тебя на сто шагов от воды и оставляю возле муравьиной кучи. Уверен, эти крошки сперва прогрызут твоё брюхо и выедят икру, а уж после… Впрочем, обойдёмся без физиологической откровенности. Или ты обещаешь достать для меня что угодно хоть со дна моря. Поняла — кивни.

Щука дёрнула хвостом.

— Годится, — сказал Ваня. — Ты вообще говорящая? Щука молча вздрогнула всем телом.

— Не беда, главное — меня понимаешь. Выбираешь, разумеется, сотрудничество и возвращение в родную стихию?

Щука с остервенением закивала, треща начавшей подсыхать чешуёй.

Ваня удовлетворённо потёр руки и вывалил щуку за борт. Когда он покидал лодку, забытая золотенькая рыбёшка прошептала ему вслед:

— Отпусти ты меня, королевич. Дорогой за себя дам я откуп…

Ваня не услышал. Он скинул ногой в воду надоевший путеводный клубочек ведьмы Феодоры и размашисто зашагал к возвышающемуся невдалеке дубу, дудя под нос: «…мы наступаем, и враг бежит, бежит, бежит!»

В кроне дуба празднично поблёскивал кованый сундук.

Кощей схватился за грудь и рухнул на колени, по-старушечьи причитая:

— Ой-ой! Что же это? Как же? Иванушка, золотое сердце, не губи. Брось, брось баловаться с яичком. Ой, аккуратнее, ради всего святого!

Он бухнулся лбом в мозаичный пол и молитвенно протянул к Ване руки.

— Позвольте, но что для вас свято, милейший? — высокомерно осведомился царевич и приблизился вплотную.

Кощей смотрел на него снизу вверх. Сапог царевича очутился рядом с Кощеевой ладонью. Ваня секунду подумал и поставил на унизанные перстнями пальцы кованый каблук. Легонько надавил.

— Так что-с?

— Жизнь, жизнь свята!

— Чья жизнь? — Ваня надавил сильнее.

— Всякая, всякая! У-уй, рученька моя!..

— А любовь, семья, супружество?

— Я давно холост, — прокуковал Кощей. — Только доченька и осталась.

— Вот мы и подобрались к предмету нашей приятной беседы, — сказал Ваня. — Верните мне Машу, вы, зауропод, и разойдёмся миром. Яйцо ваше драгоценное, — царевич ядовито осклабился, — останется неприкосновенным.

— Вернёшь? — мягчайше спросил Кощей.

— Я что, на ваш взгляд, выгляжу душевнобольным? — спросил Ваня.