Сергей Панарин - Побег из Шапито Страница 26

Циркачи всерьёз повздорили.

– Как ты мог, Парфюмер?! – бушевал Гуру Кен. – Кто тебя за язык тянул? Мы же договорились, что Колючего обижать нельзя. Здесь вообще никого нельзя обижать!

Скунс сосредоточенно играл желваками. Мех зверька вздыбился, хвост нервно подёргивался, словно антенна, которую оттягивает и отпускает чей-то палец.

– Я всего лишь сказал пацану, что он может быть свободен, – заявил Вонючка Сэм.

Вклинился Эм Си. Он отчаянно жестикулировал и будто вколачивал каждое слово:

– Не дам соврать, не могу молчать, стану правду излагать, йо! Разрешите начать, йо! Парфюмер, ты обидел Колючего, нашего друга лучшего. Сказал: «Иди, на гитарке бренчи, новые аккорды учи. Ты не ровня нам и не мешай заниматься делами». И ещё много всякого ты сказал, жаль, я не записал.

– И ты, Брут, – проворчал Сэм. – Да, он мне не нравится. Он начал общение с попытки нас надуть, забыли? И потом… А если бы вы каждую ночь просыпались из-за того, что вам кто-то добренький подложил под бок огромную шишку?

– Йож имел хотеть подшутить, – вступился Петер. – Я буду вынужден напоминать тебе, как ты сделать Кольючему химический атака. Такой обида не в айн момент забывается.

– Да в гробу я эти шуточки видел! – взбесился скунс.

– Всё равно, ты не должен был его оскорблять, – твёрдо сказал кенгуру. – Во время эвакуации именно ёж показывал тебе, где ковырнуть на предмет личинок и прочей снеди. Да, Колючий – хулиган и лукавый задира, но он с удовольствием нас сопровождал. Жаль, что ты этого не оценил. Чего пузырь надул? Или я не прав?

– Прав, не прав. Не люблю я его, – буркнул Вонючка Сэм и ушёл в шалаш.

Гуру Кен вздохнул:

– Вы, парни, как хотите, а я пошёл извиняться перед Колючим.

Кенгуру оставил друзей.

В этот момент к шалашу прибежали зайчата, около десятка.

– Здрасьте, – поприветствовали они Ман-Кея и Петера.

– Гуттен таг, – чинно ответил петух. – Маленький косой поклонник прибыл выразить мне восторги?

Зайчата переглянулись.

– Честно признаться, нет, – робко сказал самый смелый. – Мы к Ман-Кею.

– О! – Гамбургский тенор был уязвлён до глубины души, но вида не подал, отошёл в сторону, якобы в поисках гусениц.

А шимпанзе слегка удивлённо обратился к посетителям:

– Хай, братья, что могу дать я таким ребятам классным? Йо, ответьте, старику Эм Си не ясно.

Косые замялись:

– Мы краем уха слышали о рэпе, и вроде вы его постоянно читаете. А в Тамбове рэпа нету. Вот мы и хотели бы попросить вас, ну, научить, что ли…

– А! Круто-круто-крутотень, вы решили не наводить тень на плетень, а познать хитросплетения речитативные, поймать вибрации позитивные. Будем, будем, детвора, веселиться! До утра, до утра клубиться, рэпу учиться!

И Ман-Кей стал грузить зайчат премудростями и идеологией рэп-движения. Первый урок Эм Си закончил программной композицией о себе, любимом. Новообращённые помогли ему, выстукивая ритм лапками.

Вру, вру, вру, в рубахе парень.Рад, рад, рад, родился.Вру, вру, вру, в рубахе парень.Рад, рад, рад, родился.Я родился во фраке,в африканском мраке.Враки,что я сын макаки.Шим —пан —зелено-молодо молодо-зелено!Хотите, чтобы спели вам?Нате, мы и спели вам!Я весел, талантлив, почти гениален!Не просите, нет, чтобы я остановился.Вру, вру, вру, в рубахе парень.Рад, рад, рад, родился.

Зайчата запрыгали от восторга, договорились о следующем уроке и побежали к родителям.

Ман-Кей зачарованно сказал петуху:

– Петер, рубишь фишку? Я счастлив, даже слишком, ведь у меня есть ученики теперь! Это круто, поверь!

– Нихт сомнений, – произнёс тенор. – Но я бы хотеть иметь счастье наблюдать воспитанников строгий классический вокал.

Гуру Кен долго слонялся по лесу. Он был за холмом, прошёлся по дну большой низины, выбрел на берег озера, но нигде не встретил Колючего. Воистину, высматривать ежа в бору – всё равно что искать иголку в стоге сена.

Наконец, австралиец увидел Серёгу. Волк куда-то спешил, и кенгуру его окликнул.

– А, боксёр, – на бегу сказал серый хищник. – Гуляешь?

– Нет, Колючего ищу. Ты не знаешь, куда он мог деться?

Серёга остановился и проворчал сердито:

– Знаю. Он молчит, но я понял, что он грандиозно на вас обижен. Я пока не ведаю причины, но если вы задели моего друга незаслуженно, я поразмыслю над тем, чтобы на несколько минут забыть о дипломатической неприкосновенности и наказать виновных так, как посчитаю нужным.

– Подожди, подожди. – Гуру замахал лапами. – Я ищу Колючего, чтобы извиниться. Помнишь, что ты говорил о лидерстве и ответственности?

– Ну.

– Я пытаюсь исправить ошибки друзей. Взять ответственность.

Волк как бы поднял брови, размышляя над словами боксёра:

– Хорошо, попробуй. За мной.

Серёга прибежал к пригорку, покрытому зарослями юных берёзок. Гуру не отставал. Волк молча мотнул головой, мол, лезь наверх, и потрусил по своим делам. На прощание он посмотрел австралийцу в глаза. Кенгуру почудилось, будто Серый пожелал ему удачи.

Гуру Кен полез в чащу и почти сразу же услышал бренчание гитары и невесёлый, с хрипотцой, фальцет Колючего:

В тёмном лесе ветер свищет,от бобра добра не ищут,от добра бобра ведь тоже,так сказал мне волк Серёжа.

В небе пасмурном зарница,на просторе реет птица.Над главою непокорнойты не вейся, ворон чёрный.

Ты, Колючий, туп, как дятел,ты, Колючий, явно спятил:ты к ним с честными устами,а они с чем под хвостами?

Кенгуру взобрался на пригорок, вышел из-за берёзок:

– Колючий, ты прости нас, пожалуйста, а?

Ёж смерил австралийца долгим и каким-то отсутствующим взглядом.

– А, Гуру, садись типа, – промолвил наконец шпанёнок. – Петь будем.

Глава 5

Прохор был невысок, сутуловат, смугл лицом, которое заросло щетиной, кудрявыми волосами и бакенбардами. Этими чертами лесник напоминал одновременно Эм Си Ман-Кея и великого русского поэта Пушкина. Корреспондент Павел Гришечкин не видел шимпанзе, поэтому сразу вспомнил Александра Сергеевича.

Правда, тамбовский Пушкин выглядел слегка бомжевато и неизысканно. Стихов не декламировал, хотя и был страстным болтуном. Журналист решил, что словоохотливость развилась у лесничего из-за отсутствия собеседников.

Конечно, попробуй-ка поживи месяцами в одиночку. Невольно обрушишь на первого же встречного всё накипевшее. Прохор усадил гостя за стол, поставил чайник, достал сушки. Павел подумал, что эти сушки, возможно, помнят времена Наполеона.

– Это хорошо, мил-человек, что ты именно сейчас припожаловал, – чуть шепелявя, говорил лесник. – Ведь сейчас самые такие зори да соловьи, когда душа распахивается и хочется воспарить над этой всей грешной землёй да улететь к чертям на кулички отсюдова, а то пенсию и ту зажали, гроши платят да по линии лесохозяйства никаких шишей не хватает, но кормушки-то зимние лосю никто не отменял, и соль самому приходится покупать, только соли-то мало, но я тебя всё равно накормлю завтра таким шашлычком, прямо с перчиком, ты даже не волнуйся, всё покажу, раз ты у нас пресса, ведь места-то тут историцкие, мил-человек, поэтому ты про государственную денежку обязательно в своей газетке пропечатай, мол, никаких средств не хватает, а вечерком пойдём вечернюю зарю поглядим, ведь аж крылья форменные вырастают, когда смотришь…

– Я… Мне… Тут… Это… – пытался вставить Павел Гришечкин, но у него не было никаких шансов.

Наконец корреспондент окончательно разозлился и заорал:

– Отец!!! Послушай меня!!!

Прохор замер, глядя на гостя шальными глазами. Потом справился с шоком, залопотал:

– Нервные вы там, в городе своём, мил-человек, вот недавно тоже один приезжал, между прочим, из обкома или, как там сейчас, из администрации, пузом тряс, щеками махал, руками, бардак, мол, развели, а как я ему расклад пояснил, так он понял, что сам же и виноват, и ты не кипятись, как чайник со свистком, главное – дотерпи до вечерней зорьки, тут тебя и накроет…

– Замолчи! – взмолился журналист, чуть ли не падая на колени. – Мне нужно знать, были ли тут в округе кенгуру и обезьяны.

– Опаньки, сынок, да ты никак сдвинулся? – Прохор засуетился, будто мог врачевать психические недуги. – Тут, в туеске, был у меня травяной сбор, он успокоит, поспишь, а завтра чуть свет пойдём утреннюю зорьку встре…

– Хватит уже зорек!!! – заорал корреспондент, краснея от ярости и стыда за своё поведение.

Лесник захлопнул рот.

– Папаша, выслушай меня ради всего святого, – почти прошептал Гришечкин. – В селе были замечены кенгуру и обезьяна. Не мной замечены. Повторяю: не мной. Эти звери… Я в курсе, что им тут не место. Так вот, они живут в твоём лесу. Вчера я пошёл в лес, но там была абсолютная тишина, словно всё зверьё ушло. Что творится у тебя, папаша, ты можешь объяснить? Официально, для прессы? А потом мы пойдём смотреть твои дурацкие зорьки.