Кэтрин Коути - Длинная Серебряная Ложка Страница 26

— Какая нам лафа! Постой, мамзелька, не спеши.

Бандиты, перемигиваясь, закружились вокруг девушки, будто стервятники. Вдоволь натешившись, они остановились, а громила направил на фроляйн Лайд заточку. Вопреки ожиданиям, лезвие не сверкнуло в свете фонаря, потому что было покрыто бурой коростой. Ржавчина, наверное. Хотя вряд ли.

Благодаря этому поступку, бандиты тут же поднялись в ее рейтинге негодяев. Но проверка еще не закончена.

Фроляйн Лайд дернулась вправо, и бандит скопировал ее движение. Влево — то же самое.

— Ишь, шустрая, — заметил белобрысый. — Нравятся мне такие кошечки. Кис-кис-кис!

— Но-но, не дергайся. Сама виновата, нечего шляться где ни попадя, — ухмыльнулся итальянец, как видно, главный специалист по виктимологии.

— Если вам нужны деньги, то их у меня нет, — заявила фроляйн Лайд, чтобы разрешить возможные недоразумения. Быть может, бандиты скажут «Жаль, а мы так на это рассчитывали, потому что наши дети плачут от голода.» Тогда она их отпустит, хотя и не без сожаления. Вместо этого люмпены загоготали.

— Дались нам твои гроши! У нас сегодня и так навар хороший. Будешь ласковой, еще и сама заработаешь!

Еда норовила запрыгнуть в тарелку, да так резво, что приходилось ложкой отбиваться. «Первое, второе, и десерт,» рассудила вампирша. От ужина ее отделала последняя формальность. Она принципиально не кусала никого младше 18ти. А в здешних краях старики и молодежь на одно лицо, с тем же хриплым кашлем и опухшими коленями. Насчет верзилы она не сомневалась, но белобрысый и итальянец ее беспокоили.

— Ты, — она ткнула в первого. — Сколько тебе лет?

Опешивший парень захлопал белесыми ресницами.

— Ты че, опись населения проводишь?

— Сколько?

— Да пошла ты!

— Я жду.

— Ну 19.

— Отлично. Тебе?

— Я почем знаю, — итальянец поскреб затылок. — Мамка говорила, что я родился в тот день, когда Гарибальди взял Палермо.

— Это было в 60 м. Так ты родом из Сицилии? — не удержалась она.

— Мои старики оттуда, только им пришлось драпать — папаша мой поцапался с местным доном. Потом скитались по всей Италии, пока не осели в Триесте. Я тогда совсем еще мелким был.

Голод, железными когтями раздиравший ее изнутри — и голову, и тело — на время отступил. Она услышала, как волны перешептываются с кипарисами, и увидела золотую ленту, которую солнце перебросило для нее через все море. Именно так выглядел ее последний закат. На самом деле, она его не запомнила, просто нафантазировала, собрала воедино все приятные образы и всунула в тот вечер.

— Наверное, каждый день ты купался в море.

— Было дело.

— А я вот никогда не видел моря, — белобрысый задумчиво пошевелил ухом. — Я ваще ни разу из города не выбирался.

— Тю, нашел о чем жалеть. Вода там жирная от нефти, вонючая, мусор повсюду плавает, чайки орут как оглашенные…

— На самом деле, чайки кричат довольно мелодично, — возразила вампирша. — Мне нравилось просыпаться под их крики.

— Ты там тоже была?

Фроляйн Лайд кивнула.

Бандит вдруг расплылся в улыбке. Зубы его были такими черными, что создавалось впечатление, будто их вообще нет.

— Да ну! А по-нашенски болтаешь? Parli italiano?

— Un pochino .[15] Я люблю этот язык. На нем разговаривает женщина, заменившая мне мать.

— Крестная, что ли?

— Можно и так сказать, — чуть поморщившись, ответила фроляйн Лайд. — Я посетила Италию прошлой весной. Красивая страна, и люди добрые. А еще мне очень нравилось тамошнее вино и тирамису. Мама готовила тебе тирамису?

— Какой там! Мы с хлеба на воду перебивались. Правда, однажды я залез в кондитерскую лавку и так этого тирамису нажрался, что пузо свело. Но кондитер, гад, меня сцапал и легавым сдал. Ну ниче, я как вышел из кутузки, сразу его лавочку подпалил!

— А че такое тирамису? — поинтересовался белобрысый.

— Ну как тебе объяснить. Оно… как облака.

— Че, серое и течет постоянно?

— Нет, такое воздушное! Внизу печенье, сладкое аж кишки слипаются, а поверху этот… как его…

— Творог, кажется, — пришла на помощь девушка. Хотя сама она уже не была уверена.

— Ага, — глубокомысленно протянул белобрысый. — А че такое творог?

— Это продукт из кислого молока, отжатого от сыворотки. Бывает крупно- и мелкозернистый, жирный, полужирный и совсем обезжиренный, — выпалил верзила, доселе хранивший молчание. — Че вы на меня вылупились? Между прочим, у меня мать была молочницей. Но отчим пропил и корову, и тележку… Ну все, хорош разговоры разговаривать! Давайте, что ли?

Итальянец и белобрысый воззрились на своего товарища так, словно он оказался переодетым полицейским.

— Да ты че, с дубу рухнул? — завопил белобрысый, стараясь дотянуться кулаком до его носа, что было проблематично даже стоя на цыпочках. — Она мировая девчонка! Понял? Она не такая как все!

Фроляйн Лайд мысленно с ним согласилась. Выражение «не такая как все» отлично ее характеризовало. Во всех смыслах. Но дело, кажется, принимало пренеприятный оборот.

— Хоть пальцем ее тронешь, и я тебе кишки выпущу! — посулил итальянец. — Она со мной разговаривала, понял? Ей было интересно! Мною никто никогда не интересовался! Ну кроме тех легавых на прошлой неделе, но они-то вынюхивали куда я брюлики спрятал, а тут другое! И про мамку, и про тирамису… и ваще. Думал, сдохну, и ни одна собака не заплачет! А тут…

Верзила попятился.

— А че сразу я? Я хотел спросить, может, ее до дому проводить? А то еще пристанет какая-нибудь гнида.

Итальянец просиял.

— О, это мысль! Вы, синьорина, можете спокойно по улицам ходить, — галантно обратился он к фроляйн Лайд. — Мы всем нашим прозвоним, какая вы из себя, и никто вас не обидит! А если все же прицепится кто, скажите что Марио Форти ему уши отрежет, перцем посыплет и засунет в… в карман, в общем, засунет.

— Марио дело говорит. И на меня сошлитесь. Меня Бледным Густавом звать, — белобрысый вытер нос и неуклюже ей поклонился. — А хотите и про мою мамку послушать? Она однажды целую неделю дома ночевала! — добавил он с гордостью.

— А я — Кирпич, — прогундосил верзила.

Вампирша медленно протерла глаза, не веря происходящему. Никогда прежде она не сталкивалась с таким тотальным невезением.

— Разве вы не собираетесь ничего со мной делать? — спросила она почти умоляюще. — Ну там взять меня силой?

— Побойтесь Бога, фроляйн! — укорил ее Кирпич. — Будто с вами так можно! Нееет, вы барышня деликатная. Сразу видно, что хороший человек.

Так, подумала она, какое сегодня число? Нужно уточнить, чтобы потом вычеркивать его из календаря все последующие годы. Несчастливый день, если что.

И с каждой секундой он становилась все хуже.

— Негодяи! Немедленно ее отпустите!

Задыхаясь и держась за правый бок, к ним бежал доктор Ратманн. В глазах бандитов что-то неуловимо изменилось, и перед фроляйн Лайд стояли уже не трое мальчишек, сплоченных мыслями о молоке, а заматеревшие преступники.

И у них по-прежнему был нож.

Доктор Ратманн сразу же отодвинул девушку в сторону, после чего принял боксерскую стойку — иными словами, выставил перед собой кулаки и как следует набычился. При его небольшом росте и склонности к полноте, это выглядело весьма забавно. По крайней мере, бандиты сразу же уловили комизм ситуации.

— А эт че за фраер?

— Небось, при часах и бумажнике!

— Сейчас, мил человек, мы тебя пощипаем!

— Подите прочь!

— Ой, какие мы смелые. А если не пойдем, че тогда? — и Кирпич помахал в воздухе заточкой.

— Я позову полицию! — ответил доктор и, не теряя ни секунды, привел свою угрозу в действие. — ПО-ЛИ-ЦИ-Я!!!

— Ори, пока дыхалку не порвешь, — великодушно разрешил бандит. — Сюда ни один фараон не сунется.

Хрюкнув, он расхохотался. К нему тут же присоединились подельники, и в раскатах смеха потонуло тихое треньканье шпилек, которые одновременно выскочили из прически девушки и упали на мостовую. В тот же момент смех замерз во всех глотках.

— аааааааАААА!!! — завопил Кирпич без перехода. Белобрысые лохмы Густава зашевелились. Марио поднял руку чтобы перекреститься, но забыл с какой стороны начинать. Все трое замерли на месте, парализованные ужасом. Это был не обычный, повседневный страх, как то загреметь в каталажку или погибнуть в пьяной драке. Это был страх из детства, который прячется под кроватью, выглядывает из приоткрытого шкафа, населяет каждую причудливую тень, шорох, собачий вой за окном. Страх перед чудовищами, что приходят за плохими детьми. А в глубине души каждый знал, что он был очень, очень плохим ребенком и давным-давно заработал на личного монстра.

И монстр пришел.