Анастасия Завозова - Вальпургиева ночь Страница 27

— Может, не надо, а? Может, с этого момента расстанемся друзьями?

Виталис повернулся ко мне и выразительно подолбил себя по голове:

— Думай, что говоришь! Нас же стражники видели — уже весь замок знает, что ты не монах, а переодетая девица! Уже все знают, что убить нас не удалось, — значит, нас будут искать. Ты нездешняя, тебя заловят, только за калитку выйдешь… — Тут Виталис замолчал и озадаченно на меня уставился. — А мне-то до этого какое дело? Чего я о тебе пекусь?

— Инстинкт…— вздохнула я. — Ладно, замяли. Мне от тебя все равно отставать нельзя. Но… зачем в склеп лезть? Там же покойники…

— Откуда? — Виталис еще раз треснул себя по лбу. — Готфрид усыпальницу только в прошлом году закончил строить, еще все живы. Зато там сухо и более-менее тепло. Студить с первым покойником будут…

Надеюсь, первыми будем не мы. Как-то пожить еще хочется. Меня вообще занимал вопрос: а что дальше? Ну нашла я пажа, он уже предупрежден, вооружен (спинка от стула в руках до смерти напуганного мужчины — грозное оружие!), уже даже горит желанием защищать свое тельце, чего и требовалось добиться… Что еще нужно? Хоть бы Ула почесался прилететь, чувствую себя просто в каком-то информационном вакууме…

Внутри склепа действительно было сухо и тепло, Вот только темновато. Оно и верно — окошки будущим квартирантам вроде бы и ни к чему. Когда Виталис закрыл дверь, мы оказались просто во тьме. Кажется, там было несколько ступенек, ведущих вниз… Слава богу, что паж шел первым! Последовавший вопль и сочное пожелание добра, любви и счастья тем, кто сваял эти ступеньки, подсказали мне, что при спуске надо быть поосторожнее. В общем, я вполне достойно спустилась вниз, даже ни разу не споткнувшись.

Споткнулась я, уже спустившись. О пажа, который, по-прежнему продолжая живописать всех ближайших родственников строителей усыпальницы, валялся на полу, обхватив руками пострадавшую ногу.

— Эй, ты цел? — с опаской спросила я, пытаясь нащупать парня ногой.

— …а того, кто полировал эти ступеньки, чтоб на всю жизнь скрючило, так и растак…— донеслось снизу. — Эй, осторожно! Ты же мне ногой в ребра тыкаешь!

— Ой, пардон! — Я убрала ножку и застыла на месте, боясь пошевелиться. — Может, ты немножко встанешь, или мы так и будем торчать у входа?

Ворча, паж откатился в сторону и сел. Понемногу мои глаза привыкли к темноте, и я с интересом заоглядывалась по сторонам. В кои-то веки довелось побывать в старинном склепе, к счастью, не в качестве постоянного проживающего.

Ничего интересного, насколько я смогла разглядеть. Кажется, здесь абсолютно пусто… Готфрид даже гробиков для красоты еще не наставил. Темно, тихо, только-вот… из дальнего конца склепа раздавалось какое-то странное шуршание.

— Виталис, как ты думаешь, здесь могут быть мыши? — опасливо спросила я, на: всякий случае залезая обратно на ступеньку.

Паж зевнул:

— Откуда? Хотя… все возможно.

— Там что-то шуршит! — истерично выкрикнула я, поскольку шорох становился все сильнее и громче.

— Тебе кажется! — опять зевнул паж. — А когда кажется, креститься надо…

— Когда крестишься, еще больше кажется! раздалось вдруг откуда-то из дальнего угла.

Я почувствовала, что мое сердце прочно подружилось с мочевым пузырем. Хотела заорать от страха, но не успела. За меня это сделал Виталис. Заверещал так, будто на гвоздь напоролся, и кинулся было к двери, но не учел, что я плотно застряла на пороге…

В общем, с ног он меня сбил, но взять барьер не смог. Я вольготно развалилась на ступеньках компактным калачиком, молясь, чтобы Виталис в припадке ужаса не передавил мне внутренние органы. Зацепившись за рясу, Виталис, не переставая визжать, хлопнулся на ступеньку рядом со мной.

Из темноты выползло нечто и нависло над нами, сверкая блестящими зелеными глазами….

— Дай в пятачок этому поросенку! — скомандовало существо хриплым голосом. — У меня от его визга в ушах звенит! Ты ему, часом, ничего не отдавила?

— Виталис, брось визжать! — зашептала я. — Оно нервничает…

Виталис поперхнулся воплем и обиженно заявил:

— А меня в расчет брали? Кто здесь больше всех страдает?! Да я…

— Дело глаголешь, кутенок! — Из темноты высунулась тонкая грязная ручка и мощно припечатала пажа между глаз. — Вот и отдохни, болезный…

Виталис обмяк где-то сзади и жалобно засопел. Я на всякий случай начала ныть:

— Пожалуйста, пожалуйста, мы не хотели ничего плохого… В бегах мы, понимаете, спрятаться негде, простите, что потревожили, сейчас я все заберу и мы уйдем! В крайнем случае, убейте меня сразу, пытки не для моей тонкой душевной организации, это может вызвать стресс или маниакально-депрессивный психоз…

Глаза пару раз удивленно моргнули.

— Че? Запужала я тебя, че ли?

— Че ли! — обиженно отозвалась я. — Думаете, приятно в склепе на ваши глаза наткнуться?

Глаза сосредоточенно заморгали, потом куда-то пропали.

— Щас!

Послышалась какая-то возня, сопение, грохот, и вдруг прямо передо мной зажегся огонек, осветив порожки, Виталиса и темную фигуру. Фигура аккуратно поставила горящую плошку передо мной на пол, взяла еще одну, похожую, старательно на нее подула, и та вспыхнула ярким пламенем. Потом проделала то же с третьей…

Теперь помещение склепа было более-менее освещено. Я смогла разглядеть прямо перед собой нечесаную и немытую тетеньку, одетую в драное платье и валенки. Волос местная хранительница усыпальницы не стригла явно со дня рождения, поскольку те спадали до пола и. цеплялись за валенки. Интересно, она при ходьбе не падает? Приспособилась, наверное…

То, что передо мной стоит очень сильная ведьма, я поняла еще по тому, как она зажигала огонь. Только обладая очень большой магической силой, можно сознательно преобразовывать окружающую тебя энергию. Даже у тетки Розы, сейчас самой сильной в нашем роду ведьмы, это получалось только после хорошей ссоры с дядей Алексиусом. В последний раз вспыхнул бюст Цицерона — гипсовую голову великого оратора вместо лавров увенчало синее пламя. Дядя тогда заорал благим матом и: самоотверженно принялся шлепать ручками по лысине своего кумира… Копоть до конца так и не оттерли, бюст до сих пор похож на наглядное пособие со стенда противопожарной безопасности.

Неужели это она? Наша прародительница? Я еще раз оглядела деву. Волосы вроде рыжие, конечно, — если их помыть. Глаза зеленые, ну с ними-то я уже пообщалась. Нос вроде наш, интересно, кому же из предков мы обязаны столь оригинальной его формой? Раньше мы грешили на некую девицу из нашего рода, Лукерью, которая еще в 1658 году выскочила замуж за заезжего грека Ангелоса Мордопопулоса, смоталась с ним в Грецию, а потом ее внучек, заскучав в теплой Элладе (идиот!), вернулся на историческую родину. А теперь выясняется, что такие характерные греческие шнобеля, не обиженные размером, в нашем роду встречаются аж с четырнадцатого века. Ну и ну! Если копнуть, выяснится, что какой-нибудь сторазпрадед собственноручно бил морду Гектору при взятии Трои…

— Ну и че? — прервала мои размышления ведьма. — Всю обсмотрела? Родню че, не признаешь?

— А… мм-м… а, — залепетала я. — Простите, я что-то не совсем… Вы-то откуда знаете?

— Оттуда! — Девица хлопнулась на ступеньки рядом со мной, предварительно утеплив их своими волосами. — Камни кинула, они сказали — жди родичей. Ты сама откуда? Тетки Епистимы дочь? Или Малашки Кривой? Да не, откуда у Кривой дети, разве че глаза кому отвела? А-а, ты, наверное, та самая внучка бабки Сосипатры, что о прошлый шабаш веселящего зелья обожралась! Ох и веселилась дева, так ржала, хохот аж во Пскове-граде слышали… Не, та вроде не кучерявая была…

Я едва успевала соображать, слушая обо всех этих Малашках и Сосипатрах. (Господи, что за имя? У кого-то из моих предков фантазия была чернее битума…)

— Я… вообще-то мы на шабаши не летаем! — вдруг вырвалось у меня.

— А кто летает? — удивилась ведьма. — Да там одни алкашки убогие. Мазью из болиголова с салом намажутся да пойдут чудить. Скука смертная! Я тебе про наш шабаш говорю — разве не бывала ни разу? От как соберемся мы все в избе у бабки Веры. Перво-наперво я, потом Манька, еще Малашка Кривая, без нее куда, к полуночи тетка Епистима с выводком подлетает, бабку Сосипатру приносят, она сама только пожрать встает, а еще Макридка, Цыца, Ивашка с Глашкой, Верка, еще Верка, все Верки в общем, Зимка, да только лучше б она не приходила — верно моя мать говорит, что тетка Вера, когда ее рожала в сугробе, точно отморозила…

В моей голове вдруг весьма некстати завертелась песенка на мотив известного рекламного ролика: «Безупречны от природы, безупречны от природы… Дети — уроды! Дети — уроды!», но я сдержалась, чтоб не загорланить ее во всю диафрагму. Что же это такое получается? Если все эти Малашки-Глашки тоже из нашего рода, то… неужели нас так много? И традиция семейных сборищ, для удобства именуемых шабашами, — это что, тоже древний обычай? И откуда нам тогда вести родословную? То есть от кого? Да их до Аделаиды было как собак нерезаных, то есть ведьм нежженых… И почему Ула сказал, что это наша прародительница, если есть и тетка Вера, и бабка Вера, и еще какая-то Сосипатра? И зачем так много Вер? Фантазия на Сосипатре кончилась? Голова у меня пошла не то что кругом, а квадратом. Я прямо-таки чувствовала, как она распухает.