Олег Шелонин - Операция "У Лукоморья" Страница 28

— Чего? — открыл клюв Никита Авдеевич.

— Еще понятней, — вздохнул капитан. — Слушайте сюда! — Илья многозначительно поднял указательный палец вверх. — Вы имеете уникальную возможность без особых затрат получить готового мирового судью. — Палец капитана нацелился в сторону Горыныча. — Он един в трех лицах. Левая прокурор, Правая — адвокат и наконец Центральная — судья.

— Здорово! — обрадовалась Левая. — А кто такой прокурор?

— А кто такой адвокат? — спросила Правая.

— Гм, — крякнул Илья. — Ну… адвокат — это защитник, ясно? Ну а прокурор — это совсем даже наоборот, нападающий… как в футболе…

— А на кого он нападает? — Зубастая морда Левой излучала неподдельный интерес.

— То есть как это на кого? Ты чем слушаешь? — рассердился Илья.

— Дело для нас новое, папа, — внушительно заявила Центральная, — народ хочет разобраться.

— Ну разве что так, — пробурчал капитан. — На подсудимого он нападает, ясно? Может, тебе объяснить, кто такой судья?

— Я догадываюсь, — задумчиво произнесла Центральная.

— А чем платить-то будем? — заволновался Чебурашка. — У меня каждая копеечка на счету. Мы тут вон какой погром учинили. Знаешь, сколько денежек на ремонт потребуется?

— Сколько? — полюбопытствовал Илья.

— Много, — отрезал Чебурашка.

— Веский аргумент, — понимающе кивнул капитан, — и, главное, точный.

— Жадный ты, Чебурашка, — обиделась Центральная Ей очень понравилась новая должность, придуманная Ильей.

— Я не жадный, я хозяйственный, — пискнул в ответ домовой.

— И невоспитанный, — поддержала ее Левая.

— А я-то думала, мы здесь все кореша не разлей вода, — разочарованно пробурчала Правая. Саламандра при этих словах нервно вздрогнула.

— А может, он за харчи судьей поработает? — Похоже, Чебурашке стало стыдно.

— Нет, — решительно отрезал Илья. — Это унизительно. Ты знаешь, чем свободный человек отличается от раба? — Чебурашка отрицательно покрутил головой. — Раб работает за еду, а свободный человек — за деньги.

— Так то человек, — тихонько пробормотал домовой. К счастью, Горыныч его не расслышал.

— Совсем вы в этих делах неопытные, как я погляжу. Судебный аппарат это такая хитрая машина, в которую, ничего не вкладывая, можно еще и прибыток в казну получить.

— Это как это, как это… — заволновался Чебурашка.

— Да вот так это, — засмеялся Илья, глядя на ерзающего от нетерпения домового. — Есть такое понятие в суде: истец и ответчик. Хочет, например, истец, чтобы дело в его пользу суд решил, он судье денежку несет.

— А если и ответчик тоже принесет? — заинтересовалась Центральная.

— Так это ж еще лучше, — сообразила Правая, — у нас тогда вдвое больше денежек будет.

— А кто больше денежек даст, тот и процесс выиграл, — закончила общую мысль Левая.

— А казна-то посадская что с этого получит? — продолжал волноваться прораб.

— А налоги на что? — подсказал Илья. Чебурашка облегченно вздохнул и глубоко задумался, что-то сосредоточенно считая в уме. Похоже, он уже прикидывал процентную ставку налога, оценивающе поглядывая на внушительную тушу Горыныча.

— А ежели из разбойного приказа кого на правеж пришлют? Что с варнака-то возьмешь, акромя его жизни поганой? — поинтересовался Никита Авдеевич.

— Вот ее и возьмем, — обрадовалась Левая, плотоядно облизываясь. Заодно и о харчах вопрос решится.

Правая и Центральная одобрительно закивали.

— Да-а-а, — протянул Илья, почесывая затылок. — При таком подходе к делу варнакам никакая апелляция не поможет.

— Зато порядок в посаде будет, — возразил Никита Авдеевич.

— Мужики, примите в компанию, а?

Илья повернул голову. Около парадного входа в посад стоял толстенький коротышка с огромным животом.

— Соловей! — гаркнула Левая. — Какими судьбами?

— Это надо же кого к нам занесло! — удивилась Правая.

— Ты вроде обратно в Муромские леса намылился? — Центральная вопросительно уставилась на разбойника.

— А, — безнадежно махнул рукой Соловей-разбойник. — Раздумал. Репутация у меня там… это… того…

— Подмоченная, — подсказал Илья.

— Во-во.

— А это не тебя я пару дней назад на дереве видел?

— Меня, — признался Соловей.

— И что ты там делал?

— Да так… э-э-э… на природу любовался… птички поют… хорошо, засмущался Соловей.

— Знаем мы этих птичек. Они поют, а ты подпеваешь. Как свистнешь… Наслышаны о твоих подвигах, — сердито кукарекнул Никита Авдеевич. — Папа, не нужна нам эта птичка. Правая рука у Кощея был.

— Уж больно ты сердит, воевода. — Илья с любопытством разглядывал легендарного Соловья-разбойника. — Горыныч вон тоже на Кощея пахал, а посмотри какой кореш оказался.

Петух недовольно засопел, но промолчал.

— Мнения разделились, — продолжил капитан. — Будем решать вопрос голосованием.

— Это как? — поинтересовалась Саламандра.

— А так. Вот ты, Авдеич, считаешь, что Соловью-разбойнику у нас делать нечего?

— Да! — решительно тряхнул гребешком петух.

— Значит, ты против. А ты, Саламандра, что скажешь?

— А ничего, — бодро заявила ящерка.

— Значит, воздержалась. Горыныч?

— За!

— Против!

— За!

— Ты гляди, и тут мнения разделились, — удивился Илья. — Это кто там против был?

— Я, — сунулась вперед Левая. — Он, зараза такая, вечно меня Кощею закладывал.

— Не закладывал, а информировал, — обиделся Соловей. — Ты всегда Центральную и Правую на всякие глупости подбиваешь. Порядок-то должен быть али нет?

— Надо же, разбойник о порядке печется, — засмеялся капитан. — В этом что-то есть. Вообще-то закладывать нехорошо. Братва обычно за это мочит. Ну а что скажет прораб?

Чебурашка испуганно захлопал глазами:

— Так он же разбойничать начнет. В посаде воровство будет. Хозяйству знаешь какой убыток?

— А суд-то на что? — радостно вопросила Центральная, обнюхивая Соловья-разбойника.

— Отставить. — Негромкая команда Ильи показала, кто хозяин в доме. Все замерли в ожидании. — Значит, говоришь, разбойничать начнет?

— Обязательно, — убежденно заявил домовой.

— Эх, молодо-зелено. Все-то вас учить надо. — Илья укоризненно покачал головой. — Русь она и есть Русь. В посаде-то небось и без Соловья-разбойника воровали? Скажешь, не так?

— Так, — вынужден был признать Чебурашка.

— Да и грабят, бывало, в темных переулках, — вздохнул петух. — Озорует молодежь.

— А знаешь, кто лучше всех ловить разбойников да воров будет?

— Кто? — заинтересовался Никита Авдеевич.

— Соловей-разбойник. Кто лучше его все их воровские ухватки знает? Разбойный приказ ему в подчинение отдайте, и в посаде в момент порядок наведется. Слышь, Соловей, пойдешь ментом, если в компанию примем?

— Пойду, — радостно затряс лохматой головой Соловей-разбойник.

— И своих забижать не будешь? — опасливо пропищал Чебурашка.

— Не, не буду. Вы мне, главное, покажите, кто свой, и я его сразу не обижу, — выпучив от усердия глаза, заверил Соловей-разбойник.

— Это что ж такое получается? — возмутилась вдруг Саламандра. — Мне испытания устраивают всякие, а этому пузырю надутому сразу и место возле папы, и должность при посаде. Где ж справедливость?

— Правильно! — поддержал ее Чебурашка. — Пусть докажет сначала, что достоин…

— Справедливо, — закивали головы.

— Не возражаю, — согласился Илья. — Ну и какое испытание ему назначим?

Все задумались.

— Кощею какую-нибудь пакость сделать, — предложил Никита Авдеевич.

— Стибрить у него чего-нибудь, — неуверенно предложила Саламандра.

— Уже было, — махнул рукой Илья. — Кощей теперь настороже. Посылать туда Соловья — все равно что на убой. Да и сколько он туда топать будет? Нет, не пойдет, — забраковал идею капитан. — Вот что, мы так до заката думать будем. Предлагаю принять его в качестве кандидата с испытательным сроком, ну, скажем… сутки. До завтрашнего утра, значит. Покажет себя настоящим бойцом и товарищем — примем окончательно. Ну а нет… — Илья развел руками. — На нет и суда нет.

— Почему нет? — обиделась Левая.

— А мы на что? — напомнила Правая.

— Ежели нет, то мы его того… за милую душу, — облизнулась Центральная.

— Боюсь, Соловей, — засмеялся Илья, — при таком раскладе у тебя есть только один выход.

Какой у Соловья был выход, он уточнять не стал, но петух и Чебурашка при этих словах почему-то задумчиво посмотрели на «бомболюк» под хвостом Горыныча.

— Топай сюда, — приказал капитан. Соловей-разбойник не заставил себя ждать.

Настроение у Ильи было приподнятое. Окончательно протрезвевший, он прекратил душевные самокопания и принял за аксиому: «Я нормальный». А раз так, то: