Алексей Онищенко - Сплошное свинство Страница 28

Мы бежали вдоль состава. Вагоны медленно приходили в себя после экстренного торможения. Пару раз я заметил кровь на стеклах. Что делать, в плацкартных вагонах и ехать сложнее, и падать больней.

Локомотив возвышался над рельсами огромной темно-зеленой глыбой. Едва взглянув на него, я понял причину резкого ускорения. Лобовое стекло было разбито вдребезги. Кабина дымилась. Внутри все горело.

— Цистерна, — прохрипел сзади меня Свин.

Он прибежал к локомотиву чуть позже нас. Неожиданный кросс не входил в его привычные занятия — я вообще не помнил, когда Свин бегал в последний раз. Поэтому сейчас моему офицеру пришлось, мягко говоря, туго. Из груди вырывалось сиплое дыхание. Уши нависали над мокрым рылом двумя безвольными лопухами. Огромные ноздри пятака жадно вбирали в себя свежий воздух.

— На сортировочной станции рванул состав с нефтью, — объяснил Свин, отдышавшись. — Взрыв был такой силы, что колесо одной цистерны пролетело около километра по воздуху и попало в кабину нашего локомотива. Оба машиниста погибли на месте, один из них упал на рычаг увеличения скорости или как там это называется… Надеюсь, переговорное устройство не пострадало.

Я взялся за поручни и закинул тело на площадку локомотива. На меня пахнуло гарью и жаром. Прикрывая лицо рукой, я подобрался к кабине. Свин надеялся зря. Никакое переговорное устройство в этом пекле уцелеть не могло. Сквозь всполохи огня я смог различить только обуглившийся труп машиниста. Точнее, его половину. Острые колеса превратились в безжалостный нож, располовинивший все на своем пути. Попав в приборы, этот нож вызвал короткое замыкание. И теперь вся электроника, включая переговорное устройство, превратилась в плавящуюся смесь пластика и металла. Даже если бы я стал рисковать жизнью и попытался бы забраться в кабину тепловоза, переговорного устройства в ней уже не существовало.

— Плохи дела, — признал я, спрыгнув на землю. — Внутри — сплошной Везувий. Есть другие планы?

— Попытайся найти начальника поезда, — сказал Свин Лидии. — У него должна быть рация или что-то в этом роде. Если нет — звоните в диспетчерскую по мобильному телефону. Скажите, чтобы срочно остановили товарный поезд на этом участке. Он идет следом за нами. И тормозить ему некогда, учитывая рельеф местности.

Я согласился со Свином: железная дорога в этом месте шла вдоль берега моря полукругом. Прямых участков не было. Так что машинист следующего за нами состава вполне мог заметить наш поезд слишком поздно. Тем более что график был нарушен и все наверняка пытались наверстать упущенное время.

— Осталось минут пять, не больше, — подтвердил мои мысли Свин. — Ну чего же ты стоишь, милая? Давай, быстрее двигай попкой, от тебя зависит жизнь всех пассажиров.

— Господи, пусть мне это только снится, — перекрестилась Лидия и бросилась исполнять приказание.

— Я помогу ей, — предложил я Свину.

— Нет, — отрицательно покачал головой он. — Ты мне нужен здесь. Дело в том, что у нас есть еще одна проблема. На этот раз уже впереди.

Я опустился на корточки. Когда Свин работал — мешать ему не стоило. Он знал все лучше меня. И если он говорил, что впереди нас ждет еще одна проблема и я должен ее решить — значит, так оно и было.

— Мне надо вселить твое сознание в тело одного человека там, на Узловой, — сказал Свин. — Постарайся предотвратить то, что сочтешь нужным.

— Хорошо, — согласился я и лег на гальку. Когда сознание покидает тело, лучше расслабиться, а не стоять на ногах.

— И помни, — хрюкнул Свин, — это он виноват в том, что произошло. Так что не задавай себе вопросов. Просто действуй.

С этими словами он наклонился над моим телом. Из его глаз протянулись две голубые светящиеся нити. Они вошли в мое существо, завладев моим сознанием. И я перенесся в нужное Свину место.

Тело, ставшее моим кратковременным прибежищем, принадлежало мужчине средних лет. Он работал обходчиком железнодорожных составов на станции Узловая-Товарная. Как и требовали служебные нормативы, мужчина был одет в темный комбинезон, телогрейку и ярко-оранжевую накидку. На голове — оранжевая же каска, на ногах — сапоги.

Я подсоединился к памяти мужчины и выяснил, что звали его Василием. Обычное, ничем не примечательное имя. И такая же обычная жизнь. Школа — железнодорожный техникум — двадцать лет неспешных прогулок вдоль составов с молотком в руках. Первый год эта работа утомляла. Начиная со второго она стала надоедать. После первой пятилетки Василий заметил в своем сознании странные изменения. Работа заняла в его голове основное место. Все остальное, а именно: женитьба, рождение сына, редкие отпускные периоды, во время которых он обычно уезжал в деревню к родителям, превратилось в нечто нереальное, проходящее мимо слабыми, болезненно дрожащими миражами. Даже изменяя жене, он не мог отделаться от мысли, что все это — сон. По причине отсутствия у Василия свободной жилплощади, измены происходили тут же, на Узловой, в каптерке с кастеляншей, которая этой каптеркой заведовала. Достаточно удобно: не надо быть никому обязанным. Но и здесь, на старых матрацах, под рядами однообразно пахнущих телогреек, поглаживая бок своей пассии, Василий понимал, что и это — сон. И это пройдет, не оставив следа в душе. А что останется? Останется работа. Километры прогулок на своих двоих. Скрип гравия под ногами. Резкий запах машинного масла от колес вагонов. Подошел, нагнулся, ударил молотком, убедился в отсутствии трещин. Разогнулся. Еще несколько метров — и снова нагнулся, снова ударил молотком и снова убедился. И так всегда. Всегда. Всегда.

Однажды Василий был в церкви (святил куличи вместе с женой) и услышал там проповедь. Полный батюшка с длинными волосами и намечающейся проплешиной говорил что-то о вечной жизни. Общий смысл сказанного для Василия остался загадкой: священник обильно пересыпал свою речь церковнославянской вязью, в которой обходчик с узловой станции был не силен. Но одно словосочетание запало ему в душу. Жизнь Вечная. Ни больше, ни меньше. Батюшка произносил эти слова на подъеме, дрожащим голосом, с блестящими глазами. И Василий понял, что святой отец плохо представляет себе то, о чем говорит. Жизнь Вечная не стоила того, чтобы ею восхищаться. Она пахла гарью и поскрипывала гравием. Но все же она была вечной, в этом Василий соглашался со священником. Все на свете может измениться: политический строй, государственный язык, валюта. Вырастут и уйдут дети. Умрет жена, умрет Нинка-кастелянша, умрет наконец и сам Василий. А вечная жизнь — останется. Подошел, нагнулся, ударил молотком… В каком-то смысле это было бессмертие. Василий не знал, радоваться этому факту или нет. Он понимал только, что уже сейчас обрел бессмертие, ибо его самого как такового уже не существовало. Когда-то, учась в школе, в техникуме, он о чем-то мечтал, переживал, печалился. А теперь — нет. Существовало только тело. И внутри его жила работа, она же Жизнь Вечная. Подошел, нагнулся, ударил молотком…

Сегодня, впрочем, незыблемая истина подверглась сомнению. Или почти сомнению. Узловой станции, какой ее помнил Василий всегда, больше не существовало. Только море огня и огромные, словно в аду, клубы дыма. Покореженные цистерны. Пылающие здания с сыплющимися оконными стеклами. Свистящие в воздухе ошметки металла. Жизнь Вечная изменилась, трансформировалась, преобразилась. Василий, правда, и теперь не знал, нравится ему это или нет. Ни плохо, ни хорошо. «Интересно» — вот нужное слово. Также интересно то, что одной из причин этого преображения являлся он сам.

На втором пути горел пассажирский состав. Пятнадцать вагонов пылали подобно елочным игрушкам. По-другому быть не могло: поезд оказался в самом эпицентре взрыва, рядом с нефтехранилищем. Пассажиры при таком раскладе шансов не имели вовсе. Пламя буквально въелось в сонный уют вагонов и выжгло все. к чему прикоснулось. Несколько объятых огнем фигурок все-таки выскочили из лопнувших окон. Но и они, сделав пару шагов, упали на землю и задергались в конвульсиях. Василий глубоко сомневался, что хоть одна живая душа из пятнадцати вагонов осталась жива после взрыва.

В отблесках пламени Василий заметил три фигуры. Лечо, Валдис и Серега. Чеченец, эстонец и русский. Полный интернационал — одним словом. Они тоже были причастны к крушению Жизни Вечной.

Сначала Василий познакомился с Серегой. Обстановка знакомства соответствовала старым русским традициям: тесный зал сохранившейся еще с советских времен пивной, дармовое угощение, неспешный разговор «за жизнь» в перерывах между обсасыванием воблы. Тогда еще не прозвучало никаких предложений. Затем на сиену вышел Лечо. Он угостил Василия не пивом, как Серега, а водкой, причем весьма хорошей. И невзначай поинтересовался, доволен ли Василий жизнью. Обходчик затруднился с ответом. Жизнь Вечная существовала вне оценок и категорий типа «доволен — не доволен». Лечо заметил эту отрешенность. Последнюю точку поставил Валдис. Он предложил Василию «отчень ви-и-годное дело». Несколько рейсов со свертками под охраняемые цистерны — и пятнадцать тысяч долларов в карман.