Аноним Эйта - Васка да Ковь (СИ) Страница 28

— Двойное убийство. — Не отказала в себе удовольствии поправить Васку Ковь, и улыбнулась, услышав с кровати испуганное «ах». — Ты знатный маньяк, Васка и известный в парочке городов извращенец. Так и липнет к тебе эта погань…

— А еще — документированный безумец. — Согласились из-за двери, — не хочу в придачу заделаться похитителем детей, знаешь ли. Я запомнил накрепко: не стоит недооценивать силу бумаг.

— Ты прав.

Все-таки не деньги.

Ковь махнула Люте рукой — мол, пиши. Занавески она подпалила совершенно случайно, так, искорки с пальцев сорвались, и тут же потушила — под ее строгим взглядом огонь умер, не успев разгореться. Вышитые на занавесках обережные знаки, к счастью, не пострадали. Отлично, не хватало еще сжечь по дурости то, что могло еще послужить.

Действие обезболивающего, кажется, кончилось. От Лютиного спокойствия мало что осталось.

Наблюдая, как Люта суетится, выискивая среди связки ключей на поясе нужный, как не может попасть дрожащими руками в замочную скважину, как с трудом поворачивает ключ и все-таки открывает запертый ящик шкафа, почувствовала что-то вроде злорадства, но волевым усилием ее в себе задавила. Нельзя сейчас ей зла желать. Нельзя.

— Знаешь, кто счастливый папочка? — Спросила скорее для того, чтобы подбодрить саму себя, и Васка поддержал шутку.

— Какое-то блудливое отродье Ха?

Он всегда зрил в корень.

— Угадал. Лесовик. И он пойдет за нами.

— Мало того, что мы не в ладах с людьми, так еще и последнюю клиентуру потеряем?

— Ну-ну, не кипятись. Зато тебя перестанут доставать русалки… ой, наверное, это, все-таки, грустная новость?

Васка хмыкнул.

— Надену черное и буду рыдать по их хладным объятьям. Как думаешь, мне пойдет? А если глаза подведу черным, как тот парень из бродячего цирка? Помнишь, факелы глотал? — и, уже серьезно, — Ковь, ты решила?

— Угу.

— Тогда я пойду, разберусь с теми делами, что остались?

Ковь кивнула, потом поняла, что вряд ли Васка мог этот кивок увидеть, сказала:

— Хорошо бы. У тебя еще часов… пять, шесть, десять, двенадцать — роды, конечно, вторые, но тут как повезет. И… молока бы.

Будь она одна, она бы, наверное, сбежала. А потом жалела бы об этом. Лучше сделать, чем не сделать и жалеть. Хотя… как они справятся, как… может, ну его? Васка поддержит, но понимает ли он, что именно… а она — понимает? А…

Протяжный стон Люты выбил из головы все лишние мысли: она распахнула дверь, рявкнула в коридор:

— Горячей воды мне несите, быстро!

И занялась делом.

Но сначала, все-таки, тщательно пересчитала подписи в Лютиной писульке, а потом, воровато оглянувшись, надколола палец. Мало ли…

В голове было пусто-пусто.

Васка поднимался, уверенный, что уговорит Ковь на все плюнуть и уехать из этого поганого города. Спешил. Прочь, прочь, скорее прочь от как бы вроде бы добрых тетушек с их фальшивыми улыбками, фальшивым гостеприимством и дурной привычкой перекладывать на хрупкие (на самом деле нет) плечи случайно (тоже нет) попавшей к ним постоялицы самую настоящую ответственность.

Но где-то на полпути его осенило. Он встал как вкопанный, борясь с жутким желанием побиться лбом хоть бы и о перила.

Магичка, которую никто в городе не знал и не запомнил. Наемник тех же характеристик.

Ковь никто не видел рядом с домом Люты, потому что в последние несколько дней она их него не выходила. Его видели, но всегда можно сказать, что он чему-нибудь учил Фылека… да и про Ковь можно сказать тоже самое…

Повитух нет. Свидетелей рождения живого ребенка, то есть, тоже.

Вряд ли Люта хотела бы их убить, убить как раз проще обычную повитуху. С Лютиными-то познаниями даже так, что никто ничего и не заподозрит. Сердечный приступ, падучая — мало ли что случается с честными повитухами? Достаточно подобрать пожилую, и никто не будет докапываться до причин смерти старухи. Главная-то ясна — старость…

То есть что? Есть магичка, есть рыцарь, есть ребенок, про которого никто не знает, жив он или мертв. У рыцаря есть… ну, предположим, деньги: наверняка целая куча народа видела ту серебрушку, вовремя он решил показушничать, нечего сказать. Да и постоялый двор они выбрали не самый дешевый… У Кови… у Кови… Что Люте могло понадобиться от Кови? Навыки повитухи? Вряд ли только они, да и Люта не могла не понимать, что навыки, скорее всего, так себе. Значит, важно то, что Ковь — магичка. Может, ребенок волшебный? Почему бы и нет, ситуация настолько бредова, что можно предположить что угодно, лишь бы понять все правильно…

Рыцарь, магичка, волшебный ребенок в городе солнцепоклонников.

Волшебный ребенок не сможет долго жить в городе солнцепоклонников? Да уж, проблем у него будет побольше, чем у обычного…

А у рыцаря есть деньги, магичка и лошади — все это легко спасет волшебного ребенка от проблем.

Итого? Ну, тут элементарно. Волшебного ребенка милая женщина Люта всучит им не нытьем как катаньем. Даже не им: достаточно убедить сердобольную Ковь. Та, конечно, весьма цинична для девушки, но дети ее слабость. А Ковь — слабость рыцаря, у которого есть деньги, а значит — возможность вывести чужого волшебного ребенка из города солнцепоклонников…

А потом будет принимать соболезнования от соседок. Гарра дала — Гарра взяла. Что еще говорят? Слишком поздно, как она решилась, неудивительно, что ребенок родился мертвым… что поделаешь, жалко, горе-то какое…

Васка тряхнул головой, отгоняя непрошеные воспоминания. Нет на них времени.

Главное, что в гибели ребенка никто ничего подозрительного не увидит.

Вот почему Люта обрабатывала именно Ковь. Васка бы все равно от нее никуда не делся, так что зачем зря тратить на него время?

Биться о перила он не стал. Буквально взлетел по лестнице, услышал обрывок какой-то фразы, приник к двери и сообщил:

— Ковь, эта тварь тебя опоила.

— Я ничего не пила…

Васка многое расслышал в этом голосе. Растерянность. Страх. Неожиданную решимость. Очевидно было: он проиграл Люте в сухую и вряд ли сможет что-то сделать.

Слишком уж хорошо Люта подготовилась. Вряд ли он смог бы Ковь переубедить, так что он даже не стал пытаться. Поддержал как мог, уколол Люту напоследок, посоветовав Кови затребовать у нее бумаги, но это была жалкая попытка. Укус загнанной в угол полуживой крысы.

Что же, ладно. Их использовали. Ничего страшного, кроме, конечно, растоптанной гордости. Если все так, как он предположил, то они просто отдадут младенца какой-нибудь сердобольной женщине в близлежащей деревне вместе с остатками денег и забудут это дело как страшный сон. Пусть Ковь поступит по совести, он поможет.

Так что спускался он уже вихрем. Едва не споткнулся о топчущегося у входной двери мальчишку.

Мысли в голове бились назойливыми мошками. Плодились, бесполезные, пустые, лишние, перескакивали с предмета на предмет, с молитв всем известным богам на беспокойство о человеке.

Вот мальчишка… Васка посмотрел в его обескровленное лицо и понял, что не сможет пожелать его матери и не рожденной еще сестрице смерти. Это и избавило бы от многих проблем. Но нет. Потому что вот он, мальчишка. Стоит. Трясет его.

— Чего стоишь?

Куда он пойдет, если что случится? Останется с отчимом? Долго не выдержит…

— Это, ну…

Васка хлопнул себя по лбу.

— Твой отчим в бабье дело не полезет?

— Не-е-ет… — Всхлипнул мальчишка.

Васка взял его за плечи и легонько встряхнул.

— Значит, ты будешь главный, понял? Раз уж Кенсвен такая размазня и на дело… своей… своих рук… — Не стоит мальчишке знать про грехи своей матери, — смотреть боится, то ты должен быть главным. Не реви! Не реви, сказал, некогда.

Уверенность — главное. Фылек должен поверить. Васка старше, Васка укажет, что делать.

Сверху очень вовремя раздалось громкое: «Горячей воды мне несите, быстро!» — и Васка встряхнул Фылека еще раз.

— Слышал? Нужна вода. Кроме тебя этого никто не сделает. Пошел! — и проводил его тычком с спину.

Главное, не дать задуматься.

Мальчишка бросился на кухню.

Потом, конечно, прорыдается. Не придется драпать сразу, так Васка даже покивает сочувственно этим рыданиям. Есть с чего. Может, в кошмарах ему этот день сниться будет, а что делать? И правда же, кроме него и некому…

Надо было второй глаз Кенвену подбить. Какая подлость: кроме мальчишки — некому. Но — некогда.

Васка отвернулся, пинком открыл дверь и с наслаждением вдохнул свежий воздух. Помедлил секунду… и побежал в сторону постоялого двора.

Хозяйка, кажется, хотела извиниться? Ну так пусть извиняется молоком. Вроде, за конюшней был небольшой овин. Должна быть коза или овца какая-нибудь, дойная. Лишь бы была, лишь бы была, Ха-милостливый, лишь бы была! Пусть будет у хозяйки такое маленькое забавное чудачество, хлев в черте города, а в нем дойная коза, пусть будет!