Исин Нисио - Nekomonogatari(Black) Страница 28

Когда он сказал об этом, я снова взглянул на экран своего телефона. До этого меня интересовала только дата, так что я не обратил внимания, но когда взгляд упал на пропущенные звонки и сообщения, голова пошла кругом.

Звонки: 146.

Сообщения: 209.

У-у-ужас.

Ух ты… ещё до просмотра журнала я подумал, что все они пришли от Карен и Цукихи…

Ужас, ужас, ужас.

А раньше они звонили всего раз и слали пустое сообщение.

– Да это настоящее преследование.

Боже мой.

А я и правда соня.

Из-за того, что меня так трясло во сне, я не смог нормально выспаться. Хоть они и не смогли меня разбудить, но всё равно заслуживали похвалы за столь усердные попытки, даже когда мы были так далеко. Почему бы им уже не умереть.

– В отличие от старосты-тян, у тебя есть семья, которая беспокоится о тебе – ты должен возвращаться, Арараги-кун.

– Нет, я…

Хм?

В смысле «в отличие от старосты-тян»?

Что он хотел сказать?

Я был уверен, что, добравшись сюда и сообщив о случившемся, я и словом не обмолвился о семье Ханекавы. Это было просто выражение или догадка?

Видит меня насквозь?

Он думал о родителях Ханекавы как о жертвах, так что вполне мог так сказать.

Или нет.

Сейчас важно не это.

– Погоди, Ошино. Забудь о ране. Я не могу вернуться домой, поджав хвост, когда Ханекава превратилась в это. Мартовская кошка, или как там её, я должен поймать и изгнать её…

– На весенних каникулах, – со вздохом перебил меня Ошино, – староста-тян спасла тебя – а в этот раз ты хочешь сделать то же самое для нее? Я прав, Арараги-кун?

– Прав…

Я с сомнением согласился из-за того, как он это подал. Он странно смешал подтверждение и уверенность, присыпав сарказмом и злобой. Но я согласился.

Я правда так думал.

Когда он так сказал, почему-то показалось, будто он закрыл глаза на правду, но всё было именно так.

– Когда твой друг в беде, спасти его абсолютно естественно, – сказал я, вспоминая беседу с Мартовской кошкой, которая беседой не была.

– Хм. Это не твои слова, Арараги-кун – это слова старосты-тян. Как там было? Если я не могу умереть ради него, я не могу назвать себя другом – так, кажется. У старосты-тян система ценностей времён трёх королевств. Мы клянёмся умереть вместе, пусть и дни нашего рождения различны – так [70]? Если бы она жила в ту эпоху, она бы стала великим командующим.

– Не сравнивай девушку с генералами.

– Однако, Арараги-кун, это невозможно. Вообще. Никак, – сказал Ошино, будто поставив ультиматум. – Ты не можешь сделать того, что делает староста-тян. И не только ты – ни я, ни кто-либо другой. Никто, кроме старосты-тян.

– Ты уже должен понять, – коснувшись моего плеча, продолжал Ошино. – Когда твои друзья в беде, спасти их – абсолютно естественно. Возможно, это так. Однако, Арараги-кун, естественно делать естественные вещи – прерогатива избранных. Обычный человек вроде тебя или посредственность вроде меня неспособны на это. Ты хочешь быть как староста-тян, хочешь вернуть ей долг, хочешь подражать ей, я понимаю. Однако – это то, чего ты не должен делать.

– То, чего я не должен делать…

– Это запретная игра, – сказал Ошино. – Она – еще больший Кайи, чем настоящие Кайи. Чудовищнее чудовищ. Если начнешь ей подражать, жди беды.

– Подражать ей… Слушай, я не об этом говорил.

– Об этом. Но оставим психологические споры.

Ошино переместил руку с плеча мне на голову.

Как будто…

Как будто успокаивал маленького ребёнка.

– Дело в том, что всё уже случилось. С этой минуты это работа для профессионала. Любителю, тем более несовершеннолетнему, пора уйти за кулисы.

– …

– Арараги-кун. Наверное, ты чувствуешь ответственность. Нужно было отговорить ее хоронить кошку, я должен был лучше слушать – наверное, ты сейчас о чём-то таком думаешь. Лично я не считаю, что ты должен нести ответственность. Но и не надеюсь, что ты ни о чём не пожалеешь или не задумаешься. Однако – даже если бы ты был целиком и полностью ответственен за случившееся, это не значит, что ты должен решить проблему.

– Как…

– Как нейтральная сторона, я уважаю место ответственности, но в человеческом обществе, если не сказать мире, не всё работает по такому принципу. Ты не должен думать, что говоришь справедливые слова. Даже если ответственный человек не возьмёт на себя ответственность, всё решится само по себе. Таково общественное мнение.

Тебе необязательно каждый раз выкладываться на полную.

«Тебя никто к этому не обязывает», – сказал Ошино голосом, не допускающим возражений.

– И весной, когда ты стал вампиром, ты выкладывался на полную. Хотя спрячься ты в руинах и отсидись, по чистой случайности всё могло бы разрешиться само собой.

– Не… – я не мог принять слова Ошино. – Не могло. Ладно, пусть могло, но я должен был что-то сделать. Как и в этот раз.

– Что-то сделать? Возможно. Однако в этот раз ты не сможешь.

– …

– В этот раз ты ничего не можешь сделать, Арараги-кун, – подчеркнул свою мысль Ошино. – Я легкомысленный человек. По мне не скажешь, но мне жаль, что ты был так тяжело ранен. Я хотел предотвратить беду, но не должен был давать тебе задания. Я провалился как нейтральная сторона. Проигнорировал теорию и пошёл против своей политики. В этот раз ты был ранен по моей вине. Я извиняюсь перед твоими родителями.

Арараги-кун, ты сделал больше, чем должен был.

Не казалось, будто он утешал меня, и серьезности не чувствовалось.

Скорее, его веселило моё чувство бессилия. Потом он торжественно объявил:

– Арараги Коёми-кун. С этого момента ты ничего не можешь сделать. Ты ничем не можешь помочь старосте-тян. Даже если ты хочешь, ты не сможешь. Дело не в чувствах, а в умении и силе. Если хочешь, я скажу прямо. Не стой у меня на пути.

008

Не имея возможности возразить ни по сути, ни по мелочам прямым, если не сказать грубым, словам Ошино, я покинул заброшенное здание, поджав хвост.

Ничего удивительного.

После того, как я был вампиром всего две недели, пусть эти недели и были адскими, в моём теле остались лишь едва заметные побочные эффекты. В такой ситуации я ничего не мог сделать.

Вот что называется «связать руки».

Я не был специалистом или профессионалом – с этой минуты это место принадлежало только ему, Ошино Меме.

Просто друг.

Ничего… не смог сделать.

Нет, это ещё одно оправдание.

Защита.

Я просто задирал нос.

Правда была проще. Ведь сама Ханекава не просила у меня помощи.

Не Ошино.

Не Ошино отказался от моей помощи, а Ханекава.

Не вмешивайся.

Не показывай, что хоть что-то знаешь.

Она упорно, резко отказывалась.

Никто ничего не обсуждал и не шел на компромисс.

Как и сказал Ошино, если я что-то и мог сделать, так это не путаться у него под ногами.

И по способностям, и эмоционально, и по обязательствам.

В данный момент я не должен был что-либо делать.

Я должен был держаться подальше от всего этого.

Но даже в этом случае, хотя я всё понимал умом, хотя я был готов принять это, я не мог ничего поделать с тем, что у меня кололо в груди. Сразу после того, как я вышел из заброшенного здания, пропало и желание идти домой.

Не желая возвращаться в дом, где меня тепло встретили бы сёстры, я повернул руль в противоположном направлении.

Я направился туда, где встретил Мартовскую кошку.

Зачем?

Я не пытался что-то сделать.

Я не думал, что если направлюсь туда, то снова встречу Мартовскую кошку Ханекаву.

Я не собирался снова с ней встречаться.

Я знал, что сделанного не воротишь – просто хотел завершить задание, прерванное на середине.

Короче говоря, найти дом Ханекавы.

Даже мне было абсолютно ясно, что теперь это бессмысленно, но почему-то я не мог себя остановить.

Наверное, я всё ещё был в замешательстве.

Наверное, то, что Ханекава пострадала из-за Кайи, или то, что я увидел её с кошачьими ушами и в одном нижнем белье, свело меня с ума.

Да и не был я настолько чувствительным, чтобы после исчезновения Ханекавы в ночи и состояния ее родителей беспокоиться за необитаемый открытый дом.

Я быстро прибыл на место, и, рассеянно поискав, неожиданно легко нашёл искомые апартаменты.

Табличка с именем Ханекава.

Под табличкой были написаны имена родителей, а рядом, чуть в стороне, имя Цубаса, так что вряд ли это однофамильцы.

Абсолютно обычный дом.

На вид.

По крайней мере, снаружи и не скажешь, что внутри двухэтажного здания творилось домашнее насилие.

Однако то, что имя Цубаса было написано хираганой, намекая на юный возраст девушки, меня несколько напрягло.

Как долго…

«Сколько не меняли эту табличку?» – вот что я хотел узнать.

«Почему они не меняли её, когда она взрослела?» – вот что я хотел узнать.

«Неужели просто снять не могли?» – вот что я хотел узнать.