Терри Пратчетт - Последний герой. Сказание о Плоском мире Страница 3

— Но кто именно определяет чудовищность чудовищ и тиранство тиранов? — спросил лорд Витинари голосом, вдруг обретшим остроту скальпеля, который не столь смертоубийствен, как меч, зато впивается в самые интимные места.

Господин Лучше с беспокойством заёрзал на стуле.

— Ну, полагаю… сам герой.

— Ага. А кража редчайших драгоценностей? Здесь меня интересует только сам термин «кража», ведь это поступок, который не одобряют практически все мировые религии, не правда ли? Почему-то меня преследует странное ощущение, что все эти понятия определяются исключительно самим героем. Можно, к примеру, сказать: «Я — герой, поэтому, если я тебя убью, ты автоматически станешь человеком, которого может и должен убить герой». Короче говоря, герой — это лицо, совершающее поступки, за которые оно, согласно закону, немедленно должно оказаться за решеткой или станцевать то, что иначе называется, если правильно помню, пеньковым фанданго. А ещё мы могли бы использовать такие слова, как убийство, грабеж, мародерство и изнасилование. Я правильно понимаю ситуацию?

— Только не изнасилование, — быстро произнёс господин Лучше, наконец нащупав щёлочку, за которую можно было уцепиться. — И только не в случае с Коэном-Варваром. Максимум это можно назвать похищением, гм, юных дев.

— С последующим изнасилованием оных.

— Последующее было невозможно в принципе, — возразил историк. — И я не слышал, чтобы по этому поводу высказывались жалобы.

— С юридической точки зрения, — встрял глава Гильдии Законников господин Кривc, — первым официально зарегистрированным геройским деянием стала кража имущества у законных владельцев. Это подтверждают существующие во многих культурах легенды.

— И то, о чём говорится в легендах, было действительно украдено? — удивился Чудакулли.

— Вне всяких сомнений, — ответил законник. — Кража является основным стержнем легенд. У богов был украден огонь.

— В данный момент проблема не в этом, — перебил лорд Витинари. — Проблема в том, господа, что Коэн-Варвар взбирается на гору, на которой живут боги. И мы не можем его остановить. А он намеревается вернуть огонь богам. В виде… виде… сейчас уточню…

Думминг Тупс поднял голову от блокнота, в котором что-то лихорадочно строчил.

— Пятидесятифунтового бочонка с агатовой громовой глиной, — сказал он. — И как только ихние волшебники допустили, чтобы эта штука попала в руки Коэна?..

— Ну, он ведь был… и, полагаю, до сих пор является тамошним императором, — откликнулся лорд Витинари. — А когда верховный правитель континента просит о чём-либо, предусмотрительный человек вряд ли будет настаивать на квитанции, подписанной господином Дженкинсом из отдела материального снабжения.

— Громовая глина — весьма мощная штука, — заметил Чудакулли. — Но она нуждается в специальном взрывателе. Внутри смеси нужно разбить банку с кислотой. Кислота пропитывает порошок, а потом ка-ак… шарахнет! Это выражаясь культурным языком.

— И к сожалению, тот же предусмотрительный человек счёл необходимым снабдить Коэна одним из таких взрывателей, — добавил лорд Витинари. — И если этот «шарах» случится на вершине горы, являющейся центром магического поля всего мира, то, как я поникаю, это самое поле схлопнется на… На сколько, господин Тупс?

— Минимум на два года.

— Правда? Что ж, парочку лет мы вполне можем обойтись и без этого магического поля, — пожал плечами господин Кривс, всем своим видом показывая, что это будет даже забавненько.

— Со всем уважением, не можем, — произнёс Думминг безо всякого уважения в голосе. — Моря пересохнут. Солнце выгорит и взорвется. Скорее всего, черепаха и слоны тоже прекратят своё существование.

— И всё это в течение двух лет?

— О нет. Всё это случится в течение нескольких минут. Магия — это ведь не только разноцветные огоньки да шарики. Именно благодаря магии существует наш мир.

Во внезапно наступившей тишине голос лорда Витинари прозвучал резко и отчетливо:

— Есть вообще кто-нибудь, кто знает хоть что-то об этом Чингизе Коэне? И кто сможет объяснить нам, почему этот варвар, перед тем как покинуть город, похитил из нашего посольства безобидного менестреля? Взрывчатка — понимаю, варварская штука, но на что менестрель-то ему сдался? Кто-нибудь может объяснить?

Рядом с Кори Челести дул пронизывающий ветер. Вблизи всемирная гора, похожая издали на иглу, выглядела как каскад грубых, зазубренных, устремлённых и небеса пиков. Центральная вершина, уходящая на несколько миль в высоту, терялась в дымке снежных кристаллов, играющих и лучах солнца. Несколько стариков, прижавшись друг к другу, сидели вокруг костра.

— Надеюсь, он не соврал о той лестнице из света, — сказал Малыш Вилли. — Мы облажаемся по полной, если её не окажется на месте.

— Но он ведь не соврал насчет гигантского моржа, — напомнил Маздам Дикий.

— Какого-такого моржа?

— Ну, помнишь, мы шли по ледяному полю? И вдруг он как заорет: «Берегись! На нас сейчас нападет гигантский морж!»

— А, тот морж…

Вилли снова посмотрел на вершину. Воздух здесь казался разряжённым, цвета — куда темнее, чем обычно: такое впечатление, подними руку — и коснёшься неба.

— Никто не знает, наверху есть туалет? — спросил он.

— Должон быть, — откликнулся Калеб-Потрошитель. — Точняк, я слыхал о таком. Великий Божественный Толчок.

— Чиво?

Они дружно повернулись к тому, что на первый взгляд могло показаться кучей меха на колёсиках. Однако привычный к данному зрелищу глаз видел нечто иное, а именно: древнее кресло-каталку, установленное на лыжи и покрытое сплошным одеялом из шкур. Из шкур таращились подозрительные звериные глазки-бусинки.

К спинке кресла был привязан бочонок.

— Пора кормить его кашей, — сказал Малыш Вилли, подвешивая над огнем закопчённый котелок.

— Чиво?

— БАЛАНДУ ТВОЮ ГРЕЮ, ХЭМИШ!

— Снова клятый морж?

— ДА!

— Чиво?

Все они были стариками, и беседы их в основном состояли из жалоб на боли в ногах, спинах и желудках. Двигались они медленно. Но было в их облике что-то этакое. Главным образом в глазах.

А глаза говорили, что эти старики побывали везде, где бы это самое «везде» ни было. И что бы «это» ни было, они это делали — иногда по несколько раз. И никогда, ни разу в жизни эти старики не покупали местных футболок. И они доподлинно знали значение слова «страх». Страх — это то, что случалось с другими людьми.

— Жаль, Старика Винсента с нами нет, — сказал Калеб-Потрошитель, бесцельно ковыряясь палкой в углях.

— Мы, кажется, договорились больше не поминать его, — резко произнёс Маздам Дикий. — Он отбыл, и клятое дело с концом.

— Да, но как он отбыл… О боги, надеюсь, со мной такого не случится. Такое… оно ни с кем не должно случаться.

— Енто конечно, — согласился Маздам.

— Настоящий был мужик. С честью выходил из всех передряг.

— Конечно.

— И в конце жизни схватить…

— Да знаем мы всё! Заткнешься ты или нет?!

— Ужин готов, — сказал Калеб, доставая из углей дымящийся кусок жира. — Шикарный моржовый бифштекс, а ну навались! Что скажет наш господин Красавчик?

Все обернулись на, судя по всему, человеческую фигуру, которая сидела, прислонившись спиной к камню. Из-за опутывавших её многочисленных веревок фигура слегка потеряла свои очертания, но яркая расцветка одежд всё равно резала глаз. В этом краю не было места ярким одеждам. Тут носили меха и кожу.

Малыш Вилли подошёл к разодетому существу.

— Если пообещаешь не орать, — произнёс он, — я вытащу кляп.

Некоторое время существо безумно вращало глазами, но потом согласно закивало заткнутым кляпом ртом.

— Тогда порядок, можешь жрать свой моржовый… кусок, — сказал Малыш Вилли, выдергивая кляп.

— Как вы посмели утащить меня!.. — сразу завизжал менестрель.

— Послушай, — перебил Малыш Вилли. — Будешь вопить, получишь по уху. Кое-кто с радостью окажет тебе эту услугу. Так что веди себя разумно,

— Разумно? После того как вы похитили…

Малыш Вилли воткнул кляп обратно.

— Пустое место и звать никак, — сказал он, глядя прямо в сердитые глаза менестреля. — У тебя даже инструмента нет. Что ты за бард, если у тебя даже инструмента нет? Есть только похожая на горшок деревянная ерундовина.

— Это лютня, — пробурчал Калеб сквозь набитый моржом рот.

— Чиво?

— ЭТА ШТУКА НАЗЫВАЕТСЯ ЛЮТНЕЙ, ХЭМИШ!

— Агась, я тоже иногда блюю.

— Она предназначена для того, чтобы петь всяким дамочкам модные песенки, — пояснил Калеб. — О цветочках и… всём прочем. Так романтично.

Орде было знакомо это слово, хотя связанная с ним деятельность находилась за рамками их насыщенной событиями жизни.