Генрих Бардини - «Картошки еще сыры…» Страница 3

— Сколько прошло времени? — Санек, кажется, пришел в себя.

Клиффорд по привычке, выработанной годами работы в науке, включил секундомер на своих великолепных часах, как только произошла катастрофа, или авария, или неполадка, как сформулировал для себя Иван, и смог ответить совершенно точно на Санин вопрос:

— Прошла одна минута сорок семь секунд.

— Так мало? Не может быть. Я уже замерз.

Вопль мчащейся электрички прозвучал дико и страшно; машинист, включив прожектор, явно чувствовал себя не в своей тарелке. А что творится на всей Земле, с ужасом подумал Саня. В этой чертовой деревне как пили самогон, так и пьют. А летчики? Оказаться в воздухе без света — что ж, это нормально, техника ночных полетов отработана давно, но вот чтоб так, внезапно — ты летишь, и вдруг гаснет Солнце! Мы-то знаем, что ждать осталось шесть минут, или даже меньше, но они, эти бедные миллиарды людей, паникуют. И паника разрастается просто молниеносно. Кошмар творится в Питере, Москве, Владивостоке и в Пуэрто-Рико. Да причем тут Пуэрто-Рико? Где это, черт возьми? Катастрофа происходит везде, весь мир сейчас сходит с ума. Это надо прекратить. Взять телефон и позвонить… позвонить кому? Президенту? Позвонить и успокоить: мол, Ванин коллега облажался, но ничего, свет сейчас будет, муниципальные власти не дадут вам помереть от холода… Но куда, кому звонить, если серьезно? В Академию наук? Телефон можно узнать по справочной — но у них наверняка занято, или они не ответят — ведь все спятили. Да, остается только ждать. Греться у костра. Как романтично, блин. Представим, что это просто ночь. “Ночное”, как у Тургенева. “Картошки еще сыры”…»

Вскочив на ноги, Санек начал хлопать себя по ляжкам и заднице, пытаясь согреться. Поджав колени к подбородку и лязгая зубами, Иван спросил:

— Время, Клифф?

— Еще три минуты. Как вы это говорите, Ваня? Не выпить ли нам для сугреву?

Водка на этот раз обожгла Ивану горло — наверно, оттого, что ему еще ни разу не доводилось пить в таких условиях. Деревенские крики плавно переходили в какой-то вой. Вот экзотика — но хотя бы глаза отдыхают, темные очки летом — не панацея. Если бы только не этот холод… Да, тут недолго и концы отдать.

— Время?

— Две с половиной.

Как оно долго тянется, это время. Задница уже совсем заиндевела. Не простудиться бы. Поднявшись, Иван по примеру Санька стал охаживать свое тщедушное тельце, и даже погрел задницу над костерком, ловя себя на мысли, что выглядит-то он совсем не как мачо. Клиффорд стоял у огня, не отрываясь от циферблата часов. «Каунт даун, — вспомнил Иван, — вот это как по-английски. Осталось совсем чуть-чуть. Как перед стартом. Правда, перед стартом ты находишься в куда более комфортных условиях, лежишь себе в противоперегрузочном кресле и в ус не дуешь. Последняя сигарета уже давно выкурена — земная сигарета, а следующую ты выкуришь спустя четверть часа после выхода из атмосферы. Четверть часа и две минуты. Нет, все-таки в космосе как-то спокойнее, чем на Земле».

— Осталось меньше минуты. Пятьдесят пять секунд. Пятьдесят… Сорок пять… Сорок…

Еще несколько десятков секунд — и Солнце, Солнышко! — как же я тебя, оказывается, люблю! — опять засияет! Сколько там осталось? Смех один!

— Ноль!

Ничего не произошло. «Спокойно. Клифф ошибся. Он как-то не вовремя включил секундомер. Просто опоздал. Хотя наоборот: получается, будто бы он включил его раньше положенного времени, что невозможно. А, неучтенные секунды».

И стал свет.

«Видимо, я чего-то не понимаю, — думал Клиффорд, тыкая в дисплей телефона. Пора было вызывать гравилет — брести на вокзал и ехать поездом после такого приключения никто не желал. — Не понимаю этих русских? Нет, я просто не понимаю людей. Национальность? Ерунда, все мы одинаковые. Все мы хотим халявы. Хотим, чтобы у нас всегда были тарелки полны. При этом пальцем о палец нам ударить, конечно, в лом. Зачем, если космические друзья нам помогут? Сколько веков мы живем этой глупой мечтой?»

…Зависшая над берегом пруда капсула уже приминала траву гравиполем, Иван и Санек, собирая пустые бутылки, традиционно, не от души, а так, для порядка, переругивались, Клиффорд же продолжал рассуждать:

«Да, Космос бесконечен. — Англичанин очень удивился бы, если б узнал, что полчаса назад весьма похожие мысли приходили в голову его непутевого друга Санька. — И звезд там до хренища. Но на каждую звезду — на каждый десяток миллионов звезд — найдется свой раздолбай типа Ивана. Бесконечность Космоса — не такая уж и страшная вещь. Как спасти его от глупости? Землю мы уже изгадили — кажется, эту мою мысль никак нельзя назвать новой, и все-таки: что будет дальше? Эти Иваны, или Джоны, или Сунь Выни будут туда летать и садиться на башку несчастным разумным существам на иных планетах — несчастным только потому, что на них свалился этакий герой Иван? Ведь до его (точнее, их) прилета было у них все замечательно, то есть не совсем, конечно, они парились со своими проблемами, и тут — раз! Является Ванек и говорит, что все ваши проблемы — чепуха на постном масле, вот мои проблемы — это проблемы! Маргошка, например. Ей что десять миллионов звезд, что десять миллиардов — без разницы. О бесконечности она тоже любит поговорить, да что толку! И как она умудряется подвести подо все это какую-то философскую базу, чисто по-женски, а ведь, что странно, ни черта в этом не смыслит. Стоило ли лететь в Космос, чтобы войти в Контакт? Каким он может быть, этот Контакт, если мы, три мужика, три очень неглупых мужика (Санька-то ведь тоже не так прост, как кажется), втроем не смогли понять эту бабу? Что же, значит — Контакт — это общение лишь мужских умов? Какой-то сексизм. Хотя так или иначе, — Клиффорд закурил свою последнюю английскую сигарету, — в бесконечности содержится некая конечность. Живя здесь, в России, научиваешься гнать какую-то пургу и чувствовать себя при этом вполне комфортно. Так вот, бесконечность. С Маргошкой мы поговорим об этом сегодня ночью. Придется потрудиться, но ничего. Марго и бесконечность — может ли быть какой-то вопрос более интересным, чем этот? Иван летает на своем звездолете по просторам Вселенной, он пахарь, космический пахарь, засевающий своими погаными мыслями звездную целину (у кого я это читал, про звездных пахарей? У кого-то из русских, ну да ладно) — что же несет с собой этот придурок, добро и счастье? Как бы не так. Иван — как у них и говорится в сказках — дурак. Дурак и есть.

Интересно, сколько их, дураков? Ведь куда меньше, чем звезд в нашей Галактике. Но их количество исчислить мы не в состоянии. Иван — милый человек, и, может быть, он как-то поможет Космосу. Умные люди могут натворить много бед, а уж Иван — я его знаю — не сделает ничего плохого никому, как бы он не выглядел. Преднамеренно, я имею в виду. Даже тому спруту он не вставит при случае пистон, погашение Солнца Ваня рассмотрит как научный эксперимент. И все-таки, почему он дурак? Он просто космонавт, пилот, технарь, возящийся с железяками, как, впрочем, и я; я, наверное, тоже дурак; люди, умные люди, заседают на своих собраниях, анализируют результаты полетов таких вот технарей вроде нас — а сами в Контакт не вступают. Почему? Время не пришло? Нет. Проблем технических нет. Просто им очень удобно списать какие-то неполадки на непрофессионализм космонавтов. Непрофессионализм в смысле ксенологии.

Тем не менее — он дурак, Ваня. Дураком родился и дураком помрет. Наблюдая звезды, я остаюсь на Земле. Этот же олух тащит свои проблемы туда — туда, где все так чисто и красиво. Когда-нибудь эти идиоты угробят Космос. Да, звезд много. Очень много. Но дураков все-таки больше».