Дневник Маргариты (СИ) - Панфилова Маргарита Страница 3

Это было моё первое путешествие верхом на лошади, за время, которого я пару раз мысленно распрощалась с жизнь. Во всех фильмах почему-то, когда очередной «Ромео» подхватывает свою «Джульетту» на руки, затаскивает на горячего коня, страстно прижимая к груди, девушка счастлива и довольна жизнью. Вранье всё это — утверждаю я. Когда это большое, лохматое животное на которое, вместе со мной взгромоздился один из этой мутной троицы, поскакало, я буквально прочувствовала всем организмом смысл фразы: — «до этого были только цветочки». Вы когда-нибудь пробовали прокатится на аттракционе «американские горки» без страховки (той перекладине что вжимает тебя в сидение)? А я после этой скачки очень даже живо представляю, что это такое.

Под пятой точкой всё ходуном ходит и это притом, что только эта часть твоего организма соприкасается хоть с какой-нибудь поверхностью (в данном случае со спиной лошади). Руки, ноги, шея, спина на весу в страшном напряжении (иначе их так подкидывает, что того гляди оторвёт что-нибудь нужное). Постоянно куда-то скользишь, съезжаешь, и подпрыгиваешь. Уцепится я не могла ни за лошадь, ни за того придурка, что меня сюда затащил — руки меня не слушались. Несколько утешало то, что мужчина ощутимо сильно прижимал меня одной рукой к себе, это давало надежду, что свалиться так просто с коня мне всё же не дадут. Но приятного в такой прогулке всё равно было маловато.

Сколько мы так ехали и куда — не знаю. Я думала лишь о том, как бы не навернуться со всей дури да на полной скорости. А ещё меня по-прежнему тошнило, кружилась голова от тряски и, в целом состояние было полуобморочным. Поэтому я упустила момент моего явления народу. Обратила внимание на суету и крики вокруг уже, когда меня сняли со скакуна и уместили на чьих-то коленях. Присмотрелась — женщина, молодая, приятное чуть обветренное лицо, испуганные глаза. Она непрерывно плакала, целовала моё лицо и голосила. Среди множества непонятных для меня слов словно вспышка прорезалось одно — сестрёнка. Именно, та, что баюкала моё тело на руках, постоянно сквозь рыдания восклицала — сестрёнка-сестрёнка моя. Вокруг нас шумела колоритная деревенская толпа и все смотрели только на меня. А мне хотелось тишины и спать.

Глава 2

Просыпалась с трудом. И не один раз, если так вообще можно сказать в данном случае. Ибо когда открыла глаза в первый раз и увидела над собой потолок из плохо обработанных брёвен, чуть было не рассмеялась, но спину начало чем-то нещадно колоть и это меня несколько отвлекло от истерики. Кололась как оказалось жёсткая солома. После нескольких телодвижений выяснилось, что я лежала на каком-то соломенном тюфяке, вместо подушки под головой у меня весьма тонкий валик из грубой шерсти, а вместо одеяла был лоскутный плед архаичного вида.

Саму меня обрядили в некое подобие ночной рубашки очень длинной и закрытой от горла до пяток и с длинными же рукавами. Я, правда, всегда предпочитала спать в футболках, но как говориться дарёному коню… Память услужливо напомнила о недавних событиях и мне снова поплохело.

Это ведь в голове не укладывается — сначала утро, это авария, больница, но все события были логичными и предсказуемыми. А потом, очнулась — ночь, мужик этот лысый, мертвецы. Теперь вот эта хибара. Классическая такая жилплощадь в древнерусском стиле бревенчатые стены, низкий потолок, печка большая, огромный стол и длинные лавки посередине. Из освещения одно единственное оконце, затянутое чем-то мутным, но достаточно прозрачным и пропускающим свет. Мне так и вспомнилась фраза из знаменитого мультика: — «А ля-ля-ля-ля, а я сошла с ума. Какая досада».

Мысли мои путались. Хотелось верить, что всё это бред, просто галлюцинации из-за сотрясения мозга. А на самом деле я сейчас в больнице, может даже в реанимации. Лежу под капельницей, выздоравливаю. Так и заснула.

Отсрочка ничего не дала. Ничего не изменилось и вокруг всё те же бревенчатые стены и колючий тюфяк под попой. Около печки суетиться молодая женщина. Та самая, что тогда ночью баюкала меня — сестра (и опять старшая). Я лежала неподвижно и наблюдала за ней.

Высокая женщина, действительно молодая лет тридцать навскидку, пышнотелая, но это её нисколько не портило. Коса аж до колен с руку толщиной насыщенного каштанового цвета с блестящим, медным отливом — красиво. Немного бросались в глаза большие, загрубевшие руки. Да тот бесцветный и бесформенный балахон-платье, в котором она была, он ей совершенно не шёл.

Она заметила, что я проснулась, смешно переполошилась, подбежала ко мне снова начала плакать, говорить что-то и обнимать меня. Я не выдержала и тоже разрыдалась от всей этой ненормальной ситуации, в которой я почему-то оказалась. Моя названная сестра меня утешала, уговаривала ласковым голосом, гладила по волосам, утирала мне слезы своим рукавом. Сама улыбалась со слезами. Радовалась, что её младшая сестрёнка вернулась домой живой и даже не подозревала, что всё совсем не так просто.

Ещё пару дней я лежала на чём-то вроде топчана и не вставала. После долгой истерики и бурных рыданий в душе наступила полная апатия. Мыслей ноль, логичных и конструктивных, по крайней мере. Всё время вспоминались родные, моя семья. И безответные вопросы не давали мне сосредоточится на настоящем моменте жизни. Всё время думала, как они там сейчас? Меня похоронили или может я пропала без вести прямо из операционной или ещё что-нибудь.

Попытки найти хоть какое-то объяснение всему случившемуся постоянно наталкивали меня на мысли о сюжетах любимых книг фэнтези или того хуже на безумную идею что это и есть загробный мир. И я начинала трястись от страха, но потом оглядывалась по сторонам и меня это несколько отрезвляло. Всё возможно, конечно, но что-то не давало мне утвердиться в этой мысли. Слишком уж всё вокруг материально что ли, обыденное. Не знаю, как объяснить. Но разве рай или ад могут иметь такой откровенно банальный вид? Но то, что я уже не на родной Земле я чувствовала, ибо я, это уже не совсем Я.

Конечно, тему «переселенцев», «попаданцев», «избранных» в книгах или фильмах я всегда любила. А, впрочем, не только её. Расслабиться после дня офисной каторги, почитать детективы, мистику, ужасы, и серьёзные какие-то вещи тоже можно. И что греха таить, раз сто представлял себя на месте этих «везучих» героев, была и критика, и ирония в их сторону. Но это всё пустое. Сколько угодно можно фантазировать, и бить себя пяткой в грудь, уверяя всех и вся что другой мир, измерение, планета лично для вас не проблема. Жизнь учит — что реальность вещь суровая, в отличии от иллюзий. Для начала попробуйте представить, что, вы в другой стране застряли без денег, родных, языка и всего прочего — скажете, что не запаникуете? Да, не поверю!

Кстати, проблема незнания местного языка разрешилась сама собой к моей радости, хоть и не с первой минуты моего пребывания тут, но всё же весьма оперативно и без усилий с моей стороны. После того как я и моя новая, старшая сестра наплакались вдоволь (каждая о своем) я тупо уставилась в бревенчатый потолок, силясь понять, что за труха на меня оттуда время от времени сыпется. А сестрёнка, порхала неугомонным воробушком возле печи, и без умолку что-то рассказывала, причем именно мне. И так эмоционально это у неё получалось, что я по неволи прислушивалась к её щебету. В начале, я не понимала ни слова — пыталась переводить, вызвать какие-то ассоциации (заработала головную боль), но понять хоть слово не получалось. Я смерилась с этим прискорбным фактом, стала воспринимать голос сестры как звуковой фон, как радио в машине. И погрузилась в раздумья о том, как выучить чужой язык без учебника и учителя и тут в голове вспыхнуло:

— Ты меня слушаешь?

Я аж вздрогнула. Это ведь мне — спросила я себя, и, повернув голову, уставилась на сестру. Она смотрела на меня, внимательно, и опять:

— Ты меня слушаешь?

Точно мне! Я закивала и, кажется, перестала дышать.

Сестра, убедившись, что привлекла моё внимание, улыбнулась и вернулась к своим плошкам, поварёшкам и прочей кухонной утвари. Снова начала что-то говорить. Я заставила себя успокоиться и вслушаться в её речь. Говорила она торопливо, голос был звонким, речь журчащей, певучей и гласные сильно растягивались. И снова ничего. Не понимаю. И вдруг опять, словно искорки стали вспыхивать знакомые слова: