Космический маразм - Сергей Бушов Страница 3

– Что глючило? – переспросил другой голос, принадлежащий девушке, притиснутой ко мне сзади.

– Ну, это команда такая… – неуверенно начал парень, но тут двери раскрылись, и я, не дослушав, выбрался наружу.

Фёдор поджидал меня, сидя на подоконнике, увлечённый чтением толстенной потрёпанной книги, которую при моем появлении быстро захлопнул и убрал в портфель.

– Двадцать четыре минуты, – сказал он, и по губам блуждала его всегдашняя неопределённая улыбка, хотя в интонации чувствовался упрёк.

– Извини, – ответил я. – Не рассчитал малость.

– Бывает, – Фёдор спрыгнул с подоконника и аккуратно извлёк из портфеля тетрадь с лекциями. Он всегда всё делал аккуратно, да и выглядел так же – коротко стриженый, подтянутый, в чёрной отглаженной рубашке. Единственное, что казалось немного неуместным – если не знать Фёдора, конечно – это фрагмент электрической принципиальной схемы, содержащий транзистор, конденсатор и катушку индуктивности, который был нарисован ручкой на штанине его светло-голубых джинсов – впрочем, тоже весьма аккуратно.

– Держи, – он протянул мне тетрадь.

– А ты-то как? – спросил я. – Сдал?

– Пять, – ответил Фёдор, изобразив на лице лёгкое недоумение по поводу моего вопроса.

– А вообще он это… Сильно лютует?

– Тургенев-то? Ну как ты можешь так думать? Добрейший человек. Двоек поставил много, это да.

Я вздохнул:

– Правильно я не пошёл. До пересдачи хоть подготовлюсь. Я учебник начинал читать – вообще ничего общего с билетами.

– А что на лекции не ходил? – поинтересовался Фёдор.

– Да как-то не получалось… То неохота, то лень.

– Странно, – Фёдор пожал плечами и почесал колено. – Такие хорошие лекции. Жаль, что закончились. Теория вероятностей – одна из немногих областей математики, которую легко наблюдать в реальности. Чистый мир платоновский идей.

– А геометрия? – спросил я наобум – так, чтобы разговор поддержать, хотя тема меня не особенно увлекала.

– В рамках школьной программы – да, отчасти. Только где ты видел в природе идеальный треугольник? Неевклидовость или многомерность уже хуже согласуется с повседневным опытом, а уж доказательство теоремы Гаусса-Бонне ты наяву и вовсе вряд ли встретишь.

– А субмартингалы валяются на каждом шагу? – вспомнил я умное слово.

– Ты удивишься, – сказал Фёдор, улыбнувшись чуть шире обычного, – но так оно и есть.

– Ладно, – я махнул рукой, решив-таки прервать беседу. – Когда лекции вернуть?

– Да хоть осенью. Ну, удачи тебе. Мне в учебную часть надо – зачётку закрыть.

– Пока.

Мы пожали друг другу руки, и я направился в туалет, поскольку чувствовал позывы в нижней части живота – должно быть, сказывался утренний кефир.

Заняв место в свободной кабинке, я задумался. До экзамена оставалось полтора дня. Вроде не так мало времени, но я по опыту знал, как тяжело переваривать математическую дребедень, напичканную формулами, кванторами и словечками типа «допустим», «легко видеть», «отсюда следует»… Мне было совсем не легко видеть, почему из одной кракозябры следует другая, поэтому многие места я пропускал, говоря про себя как раз «допустим».

Я и сейчас не знаю, как относиться к учёбе. С одной стороны, те сведения, которыми наполняется голова, несомненно, имеют ценность. С другой стороны, то, что могло бы оказаться на их месте, имеет ценность ничуть не меньшую. А с третьей стороны, жизнь даётся для того, чтобы её проживать, и небольшая порция мучений – неизбежная плата за всё, что в ней есть хорошего и интересного. Впрочем, тогда я ничего этого ещё не понимал.

Я смыл за собой, щёлкнул шпингалетом, толкнул дверь и похолодел. Она не открывалась. Толкнул сильнее, но безрезультатно. Постучал.

– Фёдор! – крикнул я. – Это ты, что ли, прикалываешься?

Ещё сильнее навалился на дверь, но она не поддавалась. Это меня взбесило, и я полез карабкаться наверх. Поцарапав руку и чуть не уронив сумку в унитаз, я выбрался из кабинки и спрыгнул на кафельный пол. Два молодых человека у писсуаров глядели на меня испуганно. «Так-то вот!» – пронеслось в моей голове. – «А то, небось, думали, что я не выберусь…» Я посмотрел на дверь, чтобы понять, что же с ней всё-таки не так. И понял.

Легонько толкнув дверь рукой, я увидел, как она распахивается внутрь кабинки.

– Ага… – пробормотал я, краснея. – Так, значит? Понятненько…

Я пулей вылетел из туалета, в первую секунду сгорая от стыда, а начиная с третьей или четвертой уже давясь от смеха. Я проследовал по коридору, отделанному толстыми деревянными панелями, к лифтам и, нажав на кнопку, принялся разглядывать паркет. На высоте сантиметров десяти от пола на стене красовалась надпись шариковой ручкой «Вся наша жизнь – сплошной Уимблдон». Я не вполне понял смысл, но готов был согласиться.

Подъехал полупустой лифт. Я вошёл и пристроился справа.

– Подождите! – раздался крик из-за угла, сопровождаемый топотом бегущих ног. Я машинально придержал дверь, хотя через миг уже испытал по этому поводу сожаление – в лифт запрыгнули Дима Савенков и Тамара.

– Привет, – бросила она мне и отвернулась. Дима меня проигнорировал. Двери закрылись, лифт пополз вниз.

– Привет, – прошептал я.

Тамара стояла всего в полуметре от меня – в чёрной водолазке, черных брюках, русые волосы были собраны в хвост при помощи красной резинки. Полоска кожи на шее белела нестерпимо, вызывая в памяти моё единственное с Тамарой рукопожатие пару лет назад.

– Чего? – сказала она тогда. – Ну, руку-то я тебе, так и быть, пожму.

Дальше следовали непередаваемые ощущения от прикосновения её пальцев к моей ладони, усиленные бешено трепыхающимся сердцем в левой части моей груди…

Моргнул свет, кабина дёрнулась и замерла. Опять вздрогнула и очень медленно поползла дальше.

– Лифт доедет с вероятностью одна двадцать вторая, – сумничал Димка.

– Мне плевать, с какой вероятностью он доедет, – отозвалась Тамара. – Лишь бы доехал.

«Зачем они в этом лифте?» – подумал я. – «Ведь начал забывать уже».

Да, всё это было уже слишком давно, чтобы переживать по этому поводу. Да и о чем, собственно, переживать? Ну, влюбился на первом курсе, ну, понятно, что не вышло ничего, потому что я – олух неотёсанный, а она вон какая…

Лифт раскрыл двери, и Тамара с Димой, держась за руки, зашагали в сторону выхода. Я побрёл туда же. Учить теорию вероятностей не было никакого настроения. Хотелось растечься по полу, набить кому-нибудь морду, проломить стену головой или хотя бы просто прогуляться, что я и выбрал как наиболее реалистичный вариант.

Солнце стояло высоко, листья на деревьях еле шевелились, разморённые жарой, и жадничали отбрасывать тень. Я вырулил на Университетский проспект, затем на Ленинский, и остановился около палатки купить эскимо.

Тамару надо было выбить из головы. Ну что меня с ней связывало? В общем-то,