Сергей Панарин - У реки Смородины Страница 30

– Значит, не соврали богатыри. – Радогаст пощелкал мизинцем по верхним зубам. – В-весьма ценные сведения, благодарю за службу.

Вечер выдался пасмурным, темным и дождливым. Не откладывая дело в долгий ящик, Федорин отправился на постоялый двор.

– Доброго вам вечера, друзья мои, – начал Радогаст. – Я д-думал над вашей бедой и нашел вам отличный способ заработать.

– Правда? – обрадовался Егор, а Иван улыбнулся, ожидая продолжения.

– Так вот, я придумал, – победно заявил Федорин. – Возьму вас помощниками. Будем ловить пресловутого Раскольника.

– Как? – спросил Старшой.

– На живца! – расцвел сыскарь. – Я уже несколько вечеров брожу по улицам, облачившись в старушечьи лохмотья. Н-наш убийца пока не клюнул. Если на охоту выйду не я один, то в-вероятность поймать хищника возрастет!

– Здорово! – оценил Егор.

– Сколько? – проявил практичность Иван.

– На оплату этой комнаты и пищу хватит. А поймаем душегуба, получим хорошее вознаграждение. Сам князь учредил.

– Ну, нам особо выбирать не из чего. Правда, колобок? – проговорил Старшой.

Хлеборобот угукнул.

– Увы, круглых старушек не бывает, – скептически заметил Радогаст. – Да и размокнет…

– Не размокну, – огрызнулся колобок, а ефрейтор добавил:

– К тому же он за спиной приглядит, если что.

– Т-тогда по рукам!

Федорин радовался. Он давно мечтал о помощниках. Вообще-то, ему представлялся этакий отставной военный врач, в меру тупой, зато любознательный и чтобы писать умел. Но два дюжих хлопца да каравай-интеллектуал тоже пришлись весьма кстати. На радостях Радогаст поставил новообретенным союзникам медовушки.

Они расположились за столом в харчевне и принялись возбужденно обсуждать планы будущего патрулирования. Однако совсем скоро на постоялый двор забежал мальчонка-посыльный и завопил, завидев Федорина:

– Беда, господин главный сыскарь! Вас требуют, причем срочно!..

Глава третья

В коей начинается сплошной детектив, а близнецы молниеносно попадают в свет

Иной раз в наших местах задаются такие характеры, что, как бы много лет ни прошло со встречи с ними, о некоторых из них никогда не вспомнишь без душевного трепета.

Княжий терем оказался самым натуральным дворцом – большим и помпезным. Его крылья терялись в темноте. Дождь методично падал, гоняя по улицам потоки воды. Федорин провел через посты дембелей с колобком на руках, их молчаливая процессия проследовала через мощеный двор к парадному.

По бокам высокого крыльца стояли две массивные тумбы, на которых сидела пара каменных львов. Под лапой каждого покоилось по шару. Неведомые скульпторы постарались: статуи хищников были очень натуралистичны. Львы скалили свирепые морды, мол, не влезай во дворец без приглашения…

Глядя на скульптуры, Иван подумал, что каменный шар символизируют колобка, а вся композиция со львом – момент, предшествующий уходу Хлеборобота от царя зверей. «И ото льва ушел», – хмыкнул Старшой.

Троица с колобком поднялась по ступеням.

– Фу, ну и погодка, – пожаловался Егор внутри.

– Н-ничего, бывает и хуже, – ответил сыскарь.

– Наконец-то! – воскликнул появившийся на лестнице лысый невысокий вояка при усах. – Радогаст, случилось невозможное… Кто эти люди?

– Мои с-сотрудники, г-господин воевода. При них можно.

Воевода взялся за ус, отпустил. Иван да Егор рассмотрели дорогой кафтан, золотой пояс, на котором висела дорогая сабля. Крут, ничего не скажешь.

– Хорошо. Велемудр зверски убит!

– Великий князь?! – не поверил ушам сыскарь. – Как? Где?

Воевода махнул вправо:

– В уродском зале.

– Н-ни в коем случае не допускайте к телу княжну Василису, прошу вас!

Федорин бросил плащ на диванчик и зашагал по коридору. Удары каблуков о мраморный пол разносились прихотливым эхом в гулком полумраке, словно щелчки метронома, отмеривающего Вселенной ее последние секунды.

Дембеля и Хлеборобот поспешили за сыскарем. Старшой нагнал его первым.

– Почему «уродский зал»?

– Там выставлены всякие уроды, потому и уродский, – сухо пояснил Радогаст.

Колобок взял на себя труд расширить познания близнецов:

– Великий князь Путята любил собирать животных-ублюдков, и людей тоже. Их превращали в чучела, сушили или помещали в специальные жидкости. Потомки князя так и оставили этих гадких уродов в отдельной комнате.

– Насколько мне известно, князь Велемудр не любил этот зал, – промолвил Федорин. – Тем страннее…

В этот момент они достигли закрытых дверей, возле которых стояла пара стражников. Охранники знали Радогаста в лицо, потому приняли секиры в стороны. Федорин толкнул двери, створки распахнулись, и делегация сыскарей вошла в просторное круглое помещение, освещенное множеством свеч и уставленное по периметру чучелами и столами.

Но не ужасные экспонаты княжеской кунцкамеры поразили Федорина, дембелей да колобка. В центре, на полированном мраморном полу лежал, раскинув руки и ноги, пожилой человек. Кисти были свернуты в кукиши. Живот и грудь представляли собой одну большую рану. Голый князь лежал на спине, «звездой», вписанной в кровавый круг.

Иван и даже Егор припомнили похожую картинку. Что-то в учебнике истории. Кажется, связанное с художником. То ли с Микеланджело, то ли с да Винчи.

Отведя глаза от страшного зрелища, парни стали рассматривать уродцев. В зале красовались двухголовый водяной, медведь с утиным клювом и лебедиными крыльями, какой-то саблезубый хомяк-переросток и куча мелких экспонатов один другого отвратительнее.

– П-пожалуй, у нас три объяснения происшедшего, – проговорил сыскарь Федорин, почесывая тонкий щетинистый подбородок. – Первая – самоубийство ради веры. Да-да, господари мои, не делайте скучных мордочек. По следам совершенно очевидно, что круг усопший нарисовал сам. Ну, до того как стать окончательно усопшим.

– А вторая версия? – спросил Иван.

– Убийство-жертвоприношение, ловко обставленное как самоубийство.

– Это ближе к правде. Вряд ли князь покончил с собой таким… э… экспрессивным способом. А третья?

Радогаст пожал плечами:

– Неосторожное обращение с ножом.

– Вы это серьезно?! – выдохнул Егор.

– Да. Н-начальство всегда требует, чтобы было хотя бы три рабочих объяснения, – пояснил сыскарь. – Кому-то наверху пришло в голову, что это показатель нашего трудолюбия. Давайте к делу. Что вы можете сказать обо всем этом?

– Зря мы сюда пришли, – честно выразил мнение Емельянов-младший.

Иван с внутренним содроганием заставил себя вновь осмотреть зал.

– Знаете, положение тела… Это звезда. Явная пятиконечная звезда, или пентаграмма.

– Вы так думаете? – с оттенком разочарования переспросил Федорин. – Я сразу же отмел это наблюдение. Притом не по единственной причине. Пентаграмма – это же знак Кощея и его армии, совершившей восстание. Но у Кощея давным-давно нет лютых последователей. Что еще? Разумеется, пентакль в своем наидревнейшем значении олицетворяет женское начало. Но тут-то и загвоздка. Звезда-то не пятиконечная!

– То есть?!

– Опустите взгляд чуть ниже ран живота.

Дембеля тут же отыскали шестой луч звезды.

Итак, шестиконечная.

– Стало быть, не пентакль, – проговорил Старшой.

– А что? Шестакль? – подал голос Егор.

– Секстакль, – уточнил Радогаст. – Если по-древнегречневому.

Слово вызывало в мозге Ивана ассоциации с постановками Виктюка. Этакие сексуальные спектакли…

– Почему фиги? – озадачился он. – Намек на Змея Горыныча? Трехглавость… Может быть, князь куда-то указывает?

Емельянов-старший прочертил мысленную линию в направлении большого пальца правой руки, образующего «нос» кукиша, и уперся взглядом в двухголового водяного.

«Ум хорошо, два лучше? Отгадка смерти связана с водой? – мысленно перебирал версии Иван. – Нет, все не то!»

Теперь он проследил за левой рукой Велемудра. Она указывала на чучело саблезубого хомяка.

– Хомяк – символ богатства и запасливости.

– И жадности, – подсказал Федорин.

– Угу. Но нам это ничем не поможет, – изрек дембель с видом опытного криминалиста, хотя где-то на самом краешке его сознания мелькнуло воспоминание о роли жадности в одном очень древнем культе. – Мне, если честно, неясно, почему князь высунул язык.

– Такое бывает. – Сыскарь махнул. – Непроизвольное сокращение мышц.

Старшой посмотрел наверх. Прямо над беднягой висела фреска, точнее, расписан-то был весь потолок, но именно над князем располагалось изображение отвратительного черного человека с хвостом змея.

– А кто это? – спросил Иван.

Радогаст и Егор задрали головы, а колобок слегка качнулся назад.

– Б-боги мои, С-сварог-заступник! – вырвалось из уст Федорина. – Это же Злодий Худич!

Сыскарь застыл, вперившись в картинку и что-то шепча себе под нос.