Руслан Белов - Сердце Дьявола 2 Страница 30

– Не надо ля-ля! – закачался из стороны в сторону указательный палец Баламута. – Мы все свои не... недостатки при необходимости обращаем в при... преимущества! Какой там у вас вариант?

– Если вы попадете на корабль Трахтенна, и вовремя попадете, то он у вас появится.

– А как мне туда попасть? Шатл с мыса Канаверал угнать?

– Пустое! Пока вы на нем до Марса долетите, мы в новой "Четверке" уже первый миллениум отмечать будем.

– Ты, начальник, мне лапшу на уши не вешай! Если есть вариант остановить корабль Трахтенна, то есть и вариант попасть на его корабль.

– Выход, мой дорогой алкоголик, там же где и вход. Вот вам двадцать рублей командировочных и прощайте! – сказал Судья и, уже соскочив со стула, подмигнул:

– А, может быть, лучше восемнадцать с половиной суток со златокудрой Софьей?

– Вали отсюда! – зло прищурив глаза, выцедил Баламут и отвернулся к бармену. Тот улыбался. И было от чего: на стойке перед Колей стоял во фрунт шкалик водки.

Выпив, Николай задумался. Он чувствовал, что над последними словами Судьи стоит подумать. Что-то в них было, какой-то намек, подсказка как ему попасть на смертоносный корабль Трахтенна. Но водка было очень хорошей и вокруг Баламута уже несколько минут клубился плотный туман, пропитанный только что исполненной песней "Все мы, бабы, стервы". В нем ему привиделась София, распускающая свои золотые струящиеся волосы. Отчаявшись дотянуться до жены, он спросил бармена:

– Ты чего-нибудь из его слов понял?

– Он сказал: "Выход там же, где и вход", – просто ответил бармен, придвигая тарелочку с бутербродами.

– А-а-а... – закачал головой Коля, сделав вид, что понял намек.

– Я думаю, что выход и вход в колодце.

– А-а-а... – понял Коля. – А где тут колодец?

– Там, в середине зала, – кивнул бармен. – Аккурат под столиком, на котором лампа с оранжевым абажуром.

– И что, он предлагает мне нырять в него до посинения, пока я на корабле не вынырну?

– Ну да.

– Ария Гусинского из оперы Баратынского "Поле чудес"... – пробормотал Баламут. Ему не хотелось покидать бара, который, вне всякого сомнения, назывался "Седьмым небом".

– "Поле чудес" – это точно... – проговорил бармен, всем своим видом показывая, что его главная задача – до дыр протереть полотенцем фужер светло-желтого стекла.

– Так... Восемнадцать суток с лишним... – начал считать Коля. – Это примерно... примерно двадцать шесть тысяч минут. Значит, если погружения будут проходить нормально, без телесных и иных повреждений, то я смогу нырнуть примерно двадцать шесть тысяч раз. Но в промежутках между нырками, мне иногда надо будет согреваться, значит, остается тысяч двадцать погружений... Гм... Шансы есть.

– Ну тогда за дело? – спросил бармен. – Деньги только возьмите, они вам пригодятся, – и придвинул к клиенту две мятые десятки, оставленные Судьей.

– Так что ж ты стоишь? – удивился Баламут, механически пряча в карман деньги. – Наливай, давай!

Под стол Баламут не полез – просто отодвинул его в сторону. Он понимал, что никогда уже не вернется в этот полюбившийся ему бар. Бармен почувствовал его настроение и жестом предложил ему опрокинуть на дорожку еще один шкалик. Николай отказался: рабочая норма была давно достигнута, а начинать благородное предприятие в основательно нетрезвом виде ему не хотелось. Махнув бармену на прощание, он перекрестился, опустил ноги в колодец и был таков.

Из колодца он попал в детскую комнату, вернее в обширный платяной шкаф, стоявший в детской комнате. В ней находились Константин Иванович Ребров – представительный сухощавый сероглазый человек с едва намечающимся животиком – и его дочь, очаровательная бойкая Катя.

По наитию Николай понял, что Константин Иванович, хозяин квартиры, весь этот день провел с дочерью. Полтора месяца дела не позволяли ему видеть Катю более двух-трех часов в неделю и вот, сегодня, он смог выкроить целый день.

Константин Иванович боготворил шестилетнюю дочь. Она была умницей, красавицей и любила его, как никто другой. После завтрака они вдвоем поехали в зоопарк – мама второй месяц лечилась в Ницце от "нервного переутомления". Катя долго водила отца от клетки к клетке, и он устал (дочь почти всю прогулку просидела на его плечах). Дома неугомонная Катя придумала игру, в которой папа был мужем, а она – женой. Начали с того, что муж пришел с работы и потребовал ужина. Стол Катя накрыла самый настоящий: порезала холодную телятину, сделала окрошку и овсяную кашку моментального приготовления. Еще она хотела приготовить "мужу" омлет с сыром, но "муж" отказался, сославшись на отсутствие аппетита.

Баламут расстроился – свою дочь он не видел уже полтора года. "Невеста уже", – высчитав ее возраст, вздохнул он и решил еще немного побыть с этой счастливой семейкой.

После ужина Константин Иванович и Катя помыли посуду и устроились на диване читать книжку Маяковского "Что такое хорошо и что такое плохо". Но дочь не смогла слушать и, отняв у отца книжку, рассказала о знакомых мальчиках.

– Миша постоянно меня задирает, за косички дергает, – говорила она, внимательно следя за реакцией отца. – А вчера тараканов в спичечной коробке принес и мне на стол высыпал. Потом говорил, что за сто рублей купил их у Кеши – его мама бедная, но тараканов у них полно.

– Наверное, ты ему нравишься, – улыбнулся Константин Иванович. – Предложи ему дружить, и он станет носить твой портфель и защищать от других мальчишек.

– Он мне не нравится!

– А кто тебе нравится?

– Витя из первого класса. Он так интересно рассказывает всякую всячину. И добрый. Но...

– Что но?

– Больше всего мне нравишься ты! Ты такой сильный, добрый! Я каждый день думаю о тебе, жду, когда ты придешь. Знаешь, если ты поздно-поздно будешь приходить, ну, когда я буду уже спать, ты все равно заходи ко мне. Просто поправь одеяло, посмотри на меня. А я все это во сне увижу, ладно?

На глаза Константина Ивановича навернулись слезы, он обнял дочь и поцеловал ее в головку. Девочка прижалась к нему и прошептала:

– Мне так хорошо с тобой.

Константин Иванович хотел сказать дочери, что кроме нее у него в целом свете никого нет, но тут зазвонил мобильник.

– У нас проблемы, Костя, – раздалось в трубке (к своему удивлению Баламут это услышал, наверное, из-за того, что частью находился во всесильном колодце). – Пень скурвился. Из Праги звонили: пять лимонов месяц назад на свой тамошний счет перевел. И, похоже, сдавать нас собрался – вчера его Копченый на Петровке видел...

– Где он сейчас?

– На даче с семейством отдыхает.

– Ночью сожги. С четырех углов. И смотри, чтобы никто не сорвался.

– У него там два пацана малолетних... И дочь пятимесячная... Ты же знаешь...

– Много говоришь! – Ребров стал малиновым. – О своих грызунах подумай. Пока.

Убрав телефон в карман, Константин Иванович привлек к себе дочь, прижался щекой к ее щеке и принялся рассказывать, как через неделю они пойдут в парк Горького кататься на каруселях, а в октябре уедут в Аргентину и повторят там путешествие знаменитого зоолога Джеральда Даррела, и как им будет хорошо вдвоем.

"Е... вашу мать... – только и смог сказать Коля перед тем, как исчезнуть в колодце.

4. Черный. – Прожить жизнь заново? – ОН хранил меня всю жизнь!!?.

Судья меня встретил как старого знакомого и без промедления ввел в курс дела.

– Хотите вы или не хотите, вам предстоит прожить вашу жизнь заново, – сказал он. – Прожить, чтобы понять, что вы потеряли.

– Ничего из этого не получится, – категорически возразил я. – Вернее получиться то же самое. Через сорок с лишним лет сяду перед вами во второй раз и отвечу на ваше предложение: "Ничего из этого не получится".

– У вас нет выбора. Первую свою жизнь, я имею в виду жизнь Евгения Чернова по прозвищу Черный, вы прожили в уверенности, что его нет. Теперь вы знаете, что он существует и должны прожить ее с верой в него.

– Верой? В него? С чего это вы взяли, что я верю?

– Паясничаете...

– Да нет, я и в самом деле атеист...

– Вы заблуждаетесь, и вам предстоит в этом убедиться.

Сказав это, Судья исчез, а я пошел, точнее, побежал по второму кругу: что-то напоминающее быстро прокручивающийся и очень знакомый фильм прошло перед моими глазами. Когда пленка закончилась, я вновь увидел себя в знакомой комнате.

– Да, тяжелый случай... – вздохнул Судья, слегка брезгливо рассматривая меня. – Вы повторили свою жизнь с точностью 99,99 %, ничему не научились и ничего не поняли.

– Ничего не понял – это понятно, глуп-с. А расхождение на сотую процента? С чем оно связано?

– На этот раз вы сделали предложение Ксении Шевченко на два дня позже.

– Ну и ну!

– Но милость его безгранична. Он совершенно справедливо попенял нам за некоторые досадные методические упущения и, гм, невразумительное напутствие и решил предоставить вам возможность пережить вашу жизнь в третий раз.