Михаил Успенский - Три холма, охраняющие край света Страница 31

- Всё, - сказал он. - Теперь потолкуем. Теперь можно.

- Но почему именно здесь? - обрёл голос губернатор. - Место узнаёшь? - спросил владыка.

- Как не узнать… - впервые за день улыбнулся генерал Аврелий. - Но ведь сколько лет прошло…

- Вот и вспоминайте, кем вы были и кем вы стали, - сурово заявил иерарх.

- Как будто сам лучше, - обиделся губернатор.

- Я вообще червь смрадный, - махнул рукой епископ. - Только у Никона везде уши. У него и в машине такое понатыкано… Ну, полезли, что ли… - А вдруг? - сказал генерал.

- Если за столько лет не обрушилась, то и сегодня с божьей помощью уцелеем, - утешил епископ.

Пещеру, вырытую в глине и углублённую в своё время несколькими поколениями юных малютинцев, увидеть можно было только с фарватера. Когда-то здесь были и штаб, и клуб, и распивочная, и прибежище первых поцелуев, и вообще всё, что полагается подросткам разной степени трудности. А нынешние детки, видно, брезговали вылазками на природу, навсегда отныне прикованные к стрелялкам, порносайтам и чатам.

- Тут ему нас не засечь, - сказал Плазмодий. - О, и лавка даже не сгнила! Садитесь, чада, и оплачьте участь свою…

- А как же он? - показал генерал на референта Ценципера.

- Он - умный еврей при губернаторе, - сказал владыка. - Ему можно и даже положено. Верно, Саввушка? Вот вам и место укромне, злачне и прохладне… Даже шприцы не валяются! Вот для того-то отшельники фиваидские в пещерах и - селились! Они знали дело! Вы хоть сообразили, что смерть наша близка?

- Но ведь пронесло же, - сказал губернатор Солдатиков.

- Не знаю, я так удержался, - язвительно парировал иерарх. - Вы что, подумали, что это Филимоныч, во тьме язычества блуждающий, нас прикончить собирался с помощью богомерзкого устройства? Тот самый Прокопий Филимоныч, который всякую павшую пчёлку оплакивает? Над телятами трясётся? У симменталок лично роды принимает? Никон это! Отработал он нас, и теперь истлит, яко гагрена жир… Лошкомоева передёрнуло: - А кто он без нас?

- Без нас-то он превосходно обойдётся! На наши-то места много желающих! А вот что нам теперь делать? Куда бежать, кому плакаться? Москве али Питеру? Гаранту али Всенародному? Даже я не знаю, кто мне теперь настоящее начальство - то ли святейший и блаженнейший Владимир, то ли обер-прокурор… К Пасхе обещали прояснить…

- Ну, ты ещё скажи, что в России двоевластие! - попробовал одёрнуть дерзкого попа губернатор Солдатиков. - Я же вам сто раз объяснял, что такое традиционная точечная демократия: это когда вертикаль власти пересекается гори зонталью самоуправления…

- Словоблудие, произвол покрывающее! - - воскликнул Плазмодий, и лик его даже слегка озарился в полумраке пещеры аввакумовской страстью, но никто этого не заметил.

- Эк тебя на совесть-то пробило, эпидиаскоп хренов, - сказал генерал. - Не поздно ли?

- Благоразумный разбойник на кресте раскаялся, - как-то неуверенно возразил епископ.

- И что, под амнистию попал? Или статейку ему поменяли?

- А, - махнул рукой владыка. - Не буду к вашим заблудшим душам обращаться и бисер метать, воззову к мерзкой плоти: жить охота? Вопрос был чисто формальный.

Все, собравшиеся в штабной пещере детства, не просто хотели жить. Они хотели жить всё лучше и лучше. С каждым днём.

- А вот Никону неохота, чтобы мы жили, - продолжал иерарх. - И коли уберёг нас сегодня господь от лютыя смерти, то даёт он нам знамение…

- Ну а что мы можем? - с отчаянием спросил губернатор. У него не только костюм, у него и нос был в глине.

- Мы ведь жили без Никона? - задал владыка ещё один излишний вопрос. - Жили. Другое дело - как? Ты, Аврелий Егорыч, нормальный был мент, даже героический, маньяка Девочкина повязал…

- Ага, а наградили Толстоёмова! - огрызнулся Лошкомоев и невольно прикрыл глаза, вспоминая свой звёздный час.

Этого Девочкина журналисты прозвали маньяком-джентльменом, потому что он, потроша очередную бизнес-вуменшу, приговаривал: «Ничего личного, чистая физиология».

- И ты, Олег Максимович, - воззвал поп к губернатору, - хоть и не геройствовал, но дело знал, китайцев из леса выгнал…

- А на лес всё тот же Никон сел, - буркнул Солдатиков. - Отечественный производитель…

- И ты, Саввушка-референт, надежды подавал, за бугор не уехал, только гранта тебе не хватало… Ну, дал тебе Никон грант. Куда ты его дел? То-то. И так во всём. Говорил же апостол иудейской вашей братии: «И не участвуйте в бесплодных делах тьмы, но и обличайте»! Не к душам опять же взывал, а к мошне - дела тьмы, дескать, бесплодны, отката не ждите… И я, многогрешный… А! У меня свой судья, и страшусь я его много больше, чем Никона…

Потом в пещере, которая стала удивительно тесной, забушевала такая достоевщина, какую и представить себе не смог бы герцог Блэкбери. -…и ведь прекрасно я знаю, что никогда не начинал проповедь словами «В раю зае..сь», что никакого ротвейлера не отпевал, никакую резиновую бабу не крестил, никаких греко-римских борцов не венчал, - с рыданием толковал иерарх. - А как увижу никоновскую образину, тотчас чудится - и начинал, и отпевал, и крестил, и венчал! Он ведь документами грозится, видеосъёмками! И не превозмочь мне морок!

- А молебен во здравие Ходорковского? Было ведь по факту такое мероприятие? - напомнил Аврелий Егорович. - Никон тебя отмазал…

- В конечном счёте - верный оказался экшен, - сказал референт.

- Это всё потому, что религиозную пропаганду разрешили и научный атеизм разогнали, - мрачно сказал губернатор. - Вот и полезли в нагрузку всякие чудотворцы и ясновидцы, колдуны России…

- Одного без другого не бывает, - снова подал голос референт Ценципер. - У меня же в его присутствии одна только мысль: Россию продал, Россию продал… Христа опять же распял… Младенцев избил…

- Вот так помалу Никон и претворил мелкие страстишки и предрассудки в грехи лютые, смертные, - подытожил внезапные исповеди владыка. - А знаете, что самое страшное?

- Ну? - ахнули все, хотя страшнее было бы вроде и некуда.

- А то, что вот выползем мы из укрывища на белый свет, залезем в его машину, и снова поверим в тяжкие свои прегрешения и во власти сатанинской окажемся! Вот что непереносимо!

- Мудак он, а не сатана, - проворчал генерал. - Много чести…

- А сатана-то кто, по-твоему? - вскричал владыка. - Это потом люди придумали - Люцифер, Денница, Падший ангел… Чтобы не так обидно было, что обычный…

- Ну, пока что мы в своём уме, - сказал референт Ценципер. - Ваше преосвященство… или как у вас положено?

- А, зови меня просто: ребе Плазмодий, - сказал владыка.

- Вот вы уже шутите, - сказал референт. - Это хорошо. Так вот, господа, пока мы из этого ума не вылезли, давайте здраво размыслим и решим, что будем делать… Век нам в этой пещере не просидеть, у меня, например, клаустрофобия…

- Ты и маленький ссыкун был, - заметил губернатор.

- Спасибо, патрон, - сказал Ценципер. - Можно, конечно, симулировать собственную гибель: пещеру завалить, подбросить что-нибудь из личных вещей; давай, давай, главмент, соображай, это по твоей части. А сами разбежимся по дальше. Деньги на первое время есть…

- Всё бы ты деньгами мерил, Саввушка, - горько сказал губернатор, словно сам прожил век бессребреником.

Но разжал наконец кулак, положил кейс на колени и раскрыл. Вместо положенных денег…

- Опять гербарий… - растерянно сказал Лошкомоев. - Севка, а ты как-нибудь заклясть бабло можешь? Ну, освятить?

Владыка, мирское имя которого воистину было Всеволод, руками развёл:

- Я же поп, а не колдун… Давайте отмотаем назад и разберём всё по порядку. Что мы знаем про Филимоныча? И чем это может нам помочь?

- Пацаны, я знаю! - раздался незнакомый голос.

Хотя голос-то был как раз знакомый. Просто очень давно уже не слыхали беглецы-заговорщики человеческих слов от дурачка Валетика.

- Валька! И ты в ум вернулся! - радостно вскричал Плазмодий. - Вот что значит - весна кончилась!

И, как много лет назад, снова зазвучали в разбойничьей пещере детства страшные сказки про деревню Шалаболиху…

И с тех пор никто на светеОт равнины Гулу-ГулаДо долины Иллигару,От вершины ФоэлоруИ до озера ГувираНе укажет, не подскажет,Где могила Тилипоны -Одинокого героя,Простодырого Дардура.

ГЛАВА 28

…Падение всегда предшествует возвышению - потусторонняя жизнь давно меня в этом убедила.

Моя новая тюрьма не походила на замок из багрового гранита. Здесь были теснота, полумрак, тошнотворно пахло людской жизнью и плодами её бессмысленной деятельности.

Анабот и Сефон предали меня в руки обычных полицейских. Ну, не совсем обычных, поскольку один из них владел Жезлом На-Хага, который и обрушил на мою голову. Никакое другое оружие в мире не могло бы повергнуть меня в беспамятство, да такое глубокое, что эти невежды посчитали меня мёртвым и кинули в склеп к остальным покойникам. Я понял это впоследствии.