Борис Штерн - Записки динозавра Страница 31

– Понимаю. Я думаю, у вас много шансов выиграть у Татьяны, хотя она кандидат в мастера по теннису. Она вам поддастся и этим выразит свое согласие.

– Вы думаете?

– Уверен.

– Из-за того, что я генерал?

– Нет. Фи, генеральша!

– Из-за того, что я – космонавт?

– Из-за того, что вы – марсианин. В том смысле, о чем вы говорили.

– Значит, вы мне советуете завтра принять участие в этих скачках?

– Очень рекомендую. Тем более, что претендентов, кроме вас, не будет. Просто Татьяна таким способом пригласила вас поиграть в теннис. Она стеснительная.

Космонавт опрокидывает в себя вторые полстакана, хрустит луком и задумчиво сдирает с сырка фольгу.

– Вы пьете? – спрашиваю я.

– Почти нет. Иногда. И равнодушно.

– Так и надо. Я хотел вас спросить… Как там дела у нас на Марсе? Нет, я читал ваши интервью, но у вас, наверно, есть личные впечатления.

– Есть. Сокровенные.

– В двух словах, для меня.

– Ржаво, – отвечает Космонавт и разламывает сырок на две части. – Ржаво там у нас на Марсе. Ваша внучка сказала бы: «Оранжево». Ржавая пыль и камни. На фотографиях красиво, на деле – глупо. Посмотришь по сторонам – на зубах хрустит. Нечего там делать. Я там чувствовал себя абсолютным дураком. Хотя, конечно, – родина.

– Зря летали?

– Нет! Один раз стоило слетать, посмотреть. И достаточно. А разок надо было слетать, чтобы избавиться от мифа, – Космонавт с аппетитом жует свою часть сырка.

– Как вы сказали?.. От мифа? Ах, да, да, не объясняйте, я понял.

Я понял: надо избавляться от мифов. Жизнь на Марсе – это очередной миф Древней Греции. Надо избавляться от старых мифов и не создавать новых.

Чу! В коридоре опять шаги. Опять Леонард Христианович кого-то вызвал. Опять кто-то проходит мимо по коридору и стучится в дверь моего прежнего номера.

– Это к вам… Вы кого-нибудь ожидаете? – спрашивает марсианин.

41

Я отвечаю:

– Скажите там кому бы то ни было, что я сейчас занят. Если кому нужен, пусть подождет.

Марсианин выходит в коридор и возвращается:

– Какой-то старичок. Испугался и просил передать, что потом зайдет. Меня многие пугаются.

– Так и надо. Старикашки должны бояться марсиан. Налейте мне еще. Самую малость… Достаточно. А теперь избавьте меня еще от одного мифа. Кто все-таки первым вышел на Марс: вы или Харрисон?

– Оба.

– Но первым-то кто ступил на грунт?

– Вдвоем, – смеется марсианин.

– Но этого не могло быть – шлюз для двоих слишком узкий, кто-то все-таки вылез первым.

– Первыми вышли на Марс мы с Харрисоном. Мы с ним решили отвечать именно так. Хотите подробности? Мы умышленно нарушили программу в этом пункте. Понимаете ли, после посадки нам надлежало вскрыть конверт и узнать, кому предписано выходить первым. Это на Земле так решили, чтобы в полете не возникало зависти. А мы с Харрисоном решили наоборот: приоритета не будет, и первого человека, ступившего на Марс, тоже не будет. Понимаете? Конверт уничтожили, не распечатывая. Телекамеры отключили. Потом подбросили монетку, и один из нас вышел на грунт. Потоптался. Через десять секунд к нему спустился второй. И только тогда мы включили телекамеры. Конечно, мы схлопотали выговор от Центра управления полетом, зато поступили справедливо.

– Монетка какая была?

– Не понял…

– Наша или американская?

– Понял. Десять центов. Я с собой деньги не брал, а Харрисон взял какую-то мелочь на счастье, – марсианин все-таки немного осовел и начал вставлять в промежутки между фразами «понял» и «понимаете».

– А вы что взяли на Марс для счастья?

– Перед выходом надел тельняшку.

– А, ну да… Военно-морская авиация?

– Точно. Кстати, меня все время спрашивают, как я, понимаете, отреагирую, если Харрисон вдруг объявит, что первым на Марс вышел именно он?

– Это невозможно.

– Вы сразу поняли, а немарсиане не понимают. Я им объясняю, что они тут на Земле попривыкли, а там все очень просто. Там нет ножниц между словом и делом. Не понимают. Там слово и дело едины, как пространство и время. Сказал – сделал. Если мы сказали, что вышли на Марс вдвоем – значит, так оно и есть.

Чтобы сравняться с ним, я делаю полный глоток и закусываю сырком с луком. Зубы слипаются, слезы из глаз… Марсианин одобрительно наблюдает. За стеной бормочет Леонард Христианович, вызывая дух… кого бы вы думали?.. Иосифа Виссарионовича. Все-таки, я считал, что мои сотрудники умные люди, а они кого вызывают? Ну, придет Сталин, что вы с ним делать будете?

– Еще меня часто спрашивают, не наблюдались ли в экспедиции какие-нибудь таинственные явления, – говорит марсианин.

– А вы что на это? – у меня в шарике все поплыло, поплыло…

– Вам могу рассказать, но при одном условии…

– ?

– Юрий Васильевич! Отдайте наган!

– Нет, товарищ генерал.

– Я сам возьму!

– Не забывайтесь, молодой человек!

– Я возьму! – угрожает марсианин. – Он у вас под подушкой.

– Что ж, возьмите.

Марсианин решительно встает, откидывает подушку и остается с носом.

– Нюх подвел, – комментирует он, возвращаясь в кресло.

– Пить надо меньше.

– Нет, это луком отшибло.

– Пусть луком. Давайте свою таинственную историю.

– Но чтобы, понимаете, между нами.

– Могила!

– Это таинственное явление обнаружилось при подлете к Венере. Дело в том, что нам на всякий случай разрешили взять в экспедицию немного спирта…

– Для внутреннего употребления?! – восхищаюсь я.

– Да. В лечебных целях. Немного. Одну бутылку. На четверых. Такая зеленая опечатанная бутылка. Там разгуляться все равно не дадут. Так вот, все шло по программе. Бутылка стояла в аптечке, а мы подлетали к Венере, чтобы от нее с ускорением повернуть к Марсу. Через Венеру к Марсу иногда ближе… – Космонавт показывает этот маневр на столе между стаканом и бутылкой.

– Я в курсе.

– А я, пожалуй, еще выпью… – Космонавт загребает бутылку в кулак и наливает полстакана.

– Вы не устанете? Завтра у вас Большая Игра, – напоминаю я.

– Ничего. Главное, равнодушно. Так вот… Понимаете, любой из нас мог воспользоваться этим спиртом как лекарством и никому специально не сообщать. Но о спирте никто из нас не думал, потому что ТАМ как-то странно думать об этом деле… – Космонавт щелкает пальцем по горлу. – Там черт знает о чем иногда думаешь, но только не об этом. Так вот… Однажды я погнался за непривязанным бортжурналом, тот залетел в аптечку, и я увидел, что спирта в бутылке убавилось. «Значит, кто-то из ребят подлечился», – подумал я. Еще через сутки мы сбросили на Венеру зонд, а второй заклинило, и мне выпало работать снаружи часов пять без передышки… наконец я не выдержал, схватил кувалду… да, да, был у нас и такой инструмент… и зонд отделился. Помню, я его еще ногой отпихнул и подумал: «А не выпить ли мне для бодрости капель двадцать?»

Только потом я понял, что пить мне совсем не хотелось, но во мне уже сидел мелкий бес подозрения. Маленький такой бесенок. В общем, заглянул я в бутылку… Так и есть! Уровень спирта опять понизился!

И началось! Подозрения хуже отравы. Тут мы к Марсу поворачиваем, дел невпроворот, времени нет, а я опять туда же – инспектировать бутылку. Мать моя родная! За два дня спирта убавилось ровно на треть! Кто-то опять причастился, да так, что концов не найдешь!

«Кто из них? – мучительно гадал я. – Харрисон? Брэдли? Или мой лучший друг Коля Дашкиев? Может, они втроем пьют, а меня не приглашают?»

– Чувствую, что начинаю звереть, – продолжает Космонавт. – Пока я работаю, кто-то пьет! Меня не уважают! С кем я на Марс лечу?! С какими-то подзаборными алкоголиками! Сегодня жрут неразбавленный спирт на борту космического корабля, а завтра что? Марихуану на Марсе? И вот, когда бесенок моего подозрения вымахал в громадного пса коммунально-квартирного скандалиста, я сказал себе:

«Стоп! А кто Я такой? А не дурак ли я? Тут что-то не так. Первая марсианская экспедиция не должна закончиться катастрофой из-за бутылки спирта. Остановись! Человеческая природа, конечно, противоречива, и на корабле возникла отвратительная психологическая ситуация – а что может быть оскорбительней для настоящих мужиков и ковбоев, если кто-то из них втихомолку пьет, и все подозревают друг друга? – но я не могу поверить, чтобы кто-нибудь из нас тайком потягивал этот паршивый спирт, потому что мы здесь не просто человеки, а как бы представители человечества. Тут что-то не так!»

И тогда мы созвали профсоюзное собрание. Устроились на потолке и начали митинговать. На повестке дня один вопрос: «Кто пьет?» Пусть честно признается, ему за это ничего не будет! Американцы божатся, мы с Колей клянемся, что никто к бутылке не прикасался. Кто же тогда? Пушкин? Проверяем бутылку, а она уже пуста! Мы верим друг другу, но не можем понять, куда исчез спирт. Мы перебираем все мыслимые варианты, вплоть до пробития бутылки микроскопическим метеоритом, и все немыслимые, вплоть до присутствия на корабле пьющей нечистой силы, как вдруг американцы начинают, что называется, «ржать»… Совсем, как эти…