Елена Картур - Заповедник снов Страница 31

1) Дать задание своим информаторам аккуратно разузнать, не нанимал ли кто в последнее время в столице наемных убийц и специалистов по взлому, для весьма выгодного дела.

2) Скоординировать действия с Асмундом.

3) Навестить Трагата…

Все было, как во сне или во время болезни, когда высокая температура, и весь окружающий мир кажется не более чем горячечным бредом. А бред, напротив, пугающе похож на реальность. Позже, когда выздоравливаешь, очень сложно бывает понять, что же привиделось, а что было на самом деле.

Я существовала словно в густом тумане, полусон-полуявь, все смешивалось и путалось: больница и врачи, встревоженный и сердитый Ингельд, полузнакомая девочка, вливающая в рот сладковатую теплую жидкость. Знакомая пожилая медсестра и капельница, заплаканная мама и белый пыльный больничный потолок. Полумрак комнаты, привычное уже кресло и лоскутное стеганое одеяльце, бледный до синевы хромой Бьёрн. Чей-то мокрый язык по носу и огорченно-перепуганная мордочка Тиля. Смутно-удивленная мысль: ты-то тут откуда, детеныш?

А были еще какие-то странные видения, совсем не относящиеся к тем местам, где я сейчас находилась в обоих мирах. Горы, кажется, даже те самые, в которых я совершила свой первый полет в драконьем теле. Заповедник. Множество драконов в небе и на камнях. Кто-то разноцветными брызгами метался в поднебесье, беззаботно играя, кто-то охотился, не на шутку сцепившись с орлом. А вот стремительная темная молния выметнулась из густых лесных зарослей, что раскинулись у подножия гор.

В самом центре этого драконьего царства есть небольшая пещера. Чтобы попасть туда, надо пробраться через узкий лаз. Взрослому дракону пролезть там очень и очень сложно, а маленькие могут сделать это свободно. Я не помню, чтобы это делала, но, внезапно оказавшись внутри пещеры, откуда-то о нем знала. А сама пещера… она действительно была меленькой, около трех квадратных метров, как мне показалось (вспомнилось?) потом. Круглая, как донце яичной скорлупы. Наверное, ее выдолбил за многие годы тающий по весне и стекающий ручейками с вершин снег. Потому что на дне поблескивало гладкое, как стекло, и хрустально-прозрачное озерцо, а в потолке было несколько отверстий, сквозь которые днем пробивались тонкие лучики света, играя на водной глади яркими бликами. Но самым интересным в пещере было, конечно же, не это.

В самом центре озера, наполовину скрытая водой, лежала огромная жемчужина. Размером примерно с футбольный мяч. И никакая это, конечно же, не жемчужина. Но как еще назвать это? Голубовато-фиолетовая, с ясно различимыми перламутровыми переливами, полупрозрачная, словно не вполне материальная или из дымчатого стекла. И в то же время я точно знала, что жемчужина тверже алмаза и прочнее… даже и не знаю, чего. Не со сталью же сравнивать, это даже нелепо. Когда я смотрела на эту "жемчужину", то точно знала, что, даже обрушься на пещеру вся гора, этот с виду хрупкий стеклянный шар останется цел и невредим и под грудой камней. А пока он существует, драконы…

Что?

Я так и не успела понять, какое отношение эта "жемчужина" имеет к драконам. Досадно, но все эти видения приходили неравномерными и непоследовательными частями между всем остальным. Между моими метаниями из больничной палаты в мир снов и маленьких дракончиков. Так что досмотреть эту историю про подгорную жемчужину я так и не успела. Но когда очнулась, когда впервые по-настоящему очнулась, вырвавшись из этого вязкого, как кисель, бреда — задумалась. Возможно, эта пещерная жемчужина и есть то, что делает драконов такими особенными? Некое излучение, изменяющее их, наделяющее особыми свойствами. И без этого излучения уже через пару поколений они деградируют, вырождаются, превращаясь в обычных животных, не слишком разумных и совершенно не волшебных.

Забавно, но мне даже в голову не пришло, что это, может быть, всего лишь сон, не имеющий ничего общего с реальностью. В прошлой своей жизни в первую очередь так и подумала бы, мало ли что может присниться, когда болеешь. Но я решила, что раз уж это все бред умирающего мозга, он, по крайней мере, должен быть логичен. Видела — значит, зачем-то нужно. Такие подробные и детальные галлюцинации — это как кино посмотреть, если уж в начале нечто этакое показали, то к концу оно обязательно должно вписаться в сюжет. Вот и посмотрим, как впишется эта пещера.

Ох, и что ж я над всякой ерундой голову ломаю? Как будто мне сейчас и подумать больше не о чем. Есть вообще какой-то смысл лежать с закрытыми глазами и думать непонятно о чем с такой серьезностью, словно это и впрямь может на что-то повлиять? Ты еще под оделяло с головой спрячься, трусиха!

Но глаза в этот раз я так и не открыла, отчаянно боясь увидеть в этом мире какие-либо признаки иллюзорности, или просто боялась, что он теперь тоже будет таким же тусклым и выцветшим, словно старая фотография, как тот родной и, как будто бы, настоящий. Так и лежала, зажмурившись, а вскоре меня опять затянуло в это липкое состояние полусна-полуяви.

Что совсем удивительно, в этом состоянии я ухитрялась время от времени адекватно реагировать на внешние раздражители, даже общаться с людьми, хотя и казалась им, наверное, слегка заторможенной и рассеянной. Поговорила, наконец, с плачущей мамой и даже каким-то невероятным чудом смогла ее немного успокоить, при этом ни слова не запомнив из этого разговора. Как жаль, именно это я бы хотела помнить, ведь может так случиться, что мы и не увидимся больше… Отреагировала на Ингельда вялой радостью и с удовольствием заснула на руках у Бьёрна. По-настоящему заснула, без всех этих мутных видений.

Когда проснулась второй раз, было тихо и безлюдно, тяжелые шторы на окнах раздвинуты, на пол падает прямоугольник яркого солнечного света, в котором кружатся пылинки. Я с удовольствием зажмурилась и потянулась, чувствую себя… как выздоравливающий после тяжелой болезни человек, проснувшийся утром и обнаруживший, какой ослепительно-солнечный день за окном, как громко и радостно поют птицы, а из открытого окна сногсшибательно пахнет свежескошенным сеном. И в теле такая невероятная легкость, что, кажется, стоит только пошевелиться — и взлетишь, как воздушный шарик. Мир вокруг, словно тщательно отмыли, и он стал таким же ярким, каким воспринимался в детстве. Ничего себе, разница в восприятии! Вот в этом и есть самое главное преимущество драконьего тела — легкость и яркость, к которым очень быстро привыкаешь. Если бы не один жирный минус — отсутствие полноценного общения, я бы сказала, что хочу остаться драконом навсегда. Впрочем, выбора-то все равно нет, жаль, что это тоже, скорее всего, ненадолго.

Ладно, смысла нет сейчас об этом думать. Что будет, то и будет.

Я принюхалась. Из-под двери, ведущей в кабинет, отчетливо просачивался запах табачного дыма, значит, Ингельд там или только что вышел. Надо проверить.

Легкость легкостью, а для того, чтобы спуститься с кресла, пришлось приложить немало усилий. Лапы-то, оказывается, дрожат и повиноваться категорически отказываются. В конце концов, я попробовала взлететь и в результате брякнулась вниз головой на пол. Ну, не очень умная была идея, признаю. Если уж лапы не держат, то крылья… Хорошо хоть падать невысоко и ковер мягкий.

Кое-как собрав себя с пола, я упрямо поплелась к кабинету. Уперлась в дверь лбом и, монотонно перебирая лапами, попыталась ее открыть. К моей удаче, дверь открывалась наружу и не была заперта. Занятая проблемой передвижения, я даже не сразу заметила, что в кабинете Ингельд не один. Асмунд вальяжно развалился в кресле и пил вино. Вот, прорва, по-моему, это уже алкоголизм. И ведь ничего ему не делается, пьет, как воду.

Асмунд произнес короткую фразу, увидев меня, и я очень удивилась, сообразив, что поняла лишь два слова: "шустрая" и "проснулась". Что за новости, я забыла уже почти выученный язык за несколько дней? Что-то я о подобном феномене не слышала, иностранный язык можно забыть за годы, но не за несколько дней. Да еще с драконьей памятью. Хотя слышала как-то, что при повреждениях мозга такое бывает… м-да…

— Шустрая, — ответил Ингельд другу, — только целитель рекомендовал строгий постельный режим. Не думаю, что это предусматривает пешие прогулки и бодание головой дверей.

Он поднялся, взял меня на руки и вернулся в свое кресло. Я только рада, у самой лапы уже подгибались. Но вот то, что я уже практически выученный язык забыла, это обидно. Может быть, есть шанс вспомнить?

Это очень неудобно — опять слушать разговоры наполовину. Ингельда я понимаю, а Асмунда… ну, разве что отдельные слова. Говорили о каком-то посольстве, о том, что какой-то маркиз — скользкая личность и явно что-то темнит. Интересно, и что у них тут успело случиться, пока меня не было? Что говорил Асмунд, приходилось только догадываться, по контексту и редким знакомым словам, все-таки это очень неудобно. Надеюсь, меня позже возьмут во дворец, посмотреть, что там за посольство, а в первую очередь расспросить Тиля, что происходило интересного за время моей болезни — в доме и во дворце. Если мне не приснилось, этот непоседа каким-то образом ухитрился побывать здесь.