Сергей Костин - Товарищ американский президент Страница 31

– Мы ее теряем! – захрипел второй номер, через каждую минуту просвечивающий стетоскопом пострадавшую. – Пульс не просвечивается, сердцебиение не просвечивается, внутренние органы тоже не просвечиваются, но сморщиваются и какие-то белые коротышки с крылышками вокруг порхают.

Российские просвечивающие стетоскопы и не такое высвечивают.

– Что имеем, не храним. Потерявши плачем. Милашка, что-нибудь траурное.

"На ковре из желтой плитки, в маячке простой. Умирала у бассейна Мура Демина…".

– Мыша, прекрати ерничать. Человека спасаем, не на металлолом тебя сдаем. Совесть иметь надо.

Под звуки печального маршам "Мне приснилось небо России" мы общими усилиями затащили уже распухшее тело Объекта на выдвинутый из переносной аптечки хирургический стол. Закрепили руки и ноги зажимами, на случай чтоб лишний раз не дергалась, если оживет.

– Мм? – Герасим в связь-медицинском респираторе смотрелся не то чтобы смешно, но забавно.

– Ампутированные части будем скидывать в бассейн. Все равно загажен. Местные дворники уберут.

– Мм? – интересно, а Гера в респираторе может заснуть?

– Резать? Резать будем там, где тоньше. А тоньше… вот здесь. Согласен?

– Мм.

– Не бабу, Гера. Женщину с большой американской буквы. Мне ее тоже жалко. Но надо. Была в нашем послужном списке рука профессора, теперь будет и голова актрисы. Не бог весть что, но почетно.

Занеся руку с зажатой в ней лазерной пилкой, я на секунду замешкался. Глаза прищуривал, чтобы не забрызгало. И в этот момент за спиной раздался прямо нечеловеческий крик.

Нечеловечески кричал пингвин. Размахивая сачком, которым он гонял змей, Директорский любимчик несся на всех ластах к месту хирургического подвига.

– Чего это он? – второй номер Роберт Клинроуз, завершивший только что отпечатывать на портативной ядеропечатной машинке текст завещания Объекта, отложил в сторону аппарат и расставил руки. Только так можно поймать несущегося на всех ластах пингвина. Кто не в курсе, можно конспектировать.

– Нарвался, – предположил я, хотя и знал, змеиный яд на глупых птиц не действует. Жира много.

Директорский любимчик затормозил о Боба, втиснулся между Объектом и лазерной пилкой, растопырив при этом коротенькие крылья. Нечеловеческий крик, понятное дело, не прекращался.

– Что тебе, голубоглазый? – пингвины, по последним данным российских орнитологов прекрасно понимают ласковую речь.

Ясно, что ничего из сказанного пингвином я не понял. Я ж не орнитолог.

– Гера, о чем чирикает этот прекрасный экземпляр? Что значит частит? Ты больше всех с ним общаешься, вот и разберись. У нас Объект под анестезионными пластырями вздувается.

Третий номер команды, а также по совместительству лучший мозг человечества и первейший друг Директорского пингвина задал глупой птице пару наводящих вопросов, переспросил непонятное, уточнил неразборчивое.

– Мм, – Гера чесал под мышкой так, что треск стоял, – мм. Мм!

Мы с Бобом шумно выдохнули воздух.

Из переведенного Герасимом нечеловеческого крика следовало, что Директорский любимчик, не дожидаясь прямого приказа, нарушив должностные инструкции поведения спасательной команды на вызовах, самолично и самостоятельно провел поголовный допрос всего количества ядовитых тварей.

– Говорил же, детей и нервных близко к нашему рабочему месту не подпускать, – нахмурился я. – Насмотрелся на нас, и самому захотелось.

– Инициативный, – Боб погладил нервную птицу по голове.

– Инициатива, согласно двести тридцать первому пункту Устава является уголовно наказуемым преступлением. Крылья убери. Я не люблю, когда мне в нос крылом мокрым пихают. Раз уж нарушил Устав, честь по чести доложи, что узнал.

– Мм, – перевел Герасим нечеловеческое щебетание нештатного сотрудника команды спецмашины.

– Так. Так. Да ты что? А она? А они? Серьезно? А вот матом при бесчувственном Объекте не ругайся. Нехорошо. Боб, что скажешь?

Второй номер склонился над синюшным телом красавицы:

– Если пингвин не врет, а я ему доверяю, то выходит, что в результате поголовного опроса подозреваемых ни одна тварь ползучая не призналась в совершенном преступлении. Пингвинушка, ты их с пристрастием допрашивал?

– Мм, – сообщил за Дикторского любимчика Герасим.

– Сачком по хвостам надежных признаний не выбить. Но, я думаю, что никто наш Объект не кусал.

– Ложный вызов? – бибикнула Милашка.

– По тройному тарифу, – поддакнул Боб.

– Мм, – достал карманные ядеросчеты Герасим.

– Погодите с оплатой, – сказал я. – По тройному тарифу мы только в России работаем. А здесь, в иностранном государстве можно такие брюлики сшибить…

Объект на хирургическом столе зашевелился, приходя в сознание.

– Боб! – нестабильность Объекта мешала работе и верному принятию решений, – Пристукни гражданку чем-нибудь, пока не решили, как ее лечить. Милашка, командир на связи. Есть у нас в практической медицине подобные прецеденты?

– Проценты, инциденты, центы, прецеденты…. Нашла, командор. Минуту, начинаю сравнительный анализ. Отрава, раззява, картава, малява, халява… Нашла, командор. Еще минуту. Начинаю сравнительный анализ. Сила, горнило, ванилиновое печенье, тупило, могила…. Есть, командор. Мировая практика на подобные случаи давно рукой махнула. Экскаватор выгонять, или сами ямку выкопаете?

– Мм, – возмутился Герасим, подкидывая одной рукой здоровый булыжник, второй махая крепкой веревкой, а глазами пялясь на загаженный бассейн.

– И даже после этого Объект плавать не научиться, – остановил я Геру. – А в воде она еще больше распухнет. Нас же и вызовут, водоем чистить. Прав, товарищи спасатели, как был прав руководитель Красного креста! Выходит, одна дорога у Объекта осталась. Последняя?

Объект на хирургическом столе попытался вырвать из зажимов руки, но российское железо не поддалось.

– Боб! Мне что, самому о пострадавшей заботиться?

Второй номер, как мог, успокоил Объект. Спасатели подразделения "000" должны и обязаны работать в возможно большей тишине и при максимальном спокойствии. Даже если для этого приходится использовать противосиняковые пластыри.

– Даю команде пять минут на размышление. После чего требую представить на рассмотрение командира дельные предложения. Роберт Клинроуз, если вы готовы, пожалуйста.

– Вот, – протянул Боб ватманский лист.

– Так! Что у вас? Эскиз надгробного памятника? Объект, стоящий посреди бассейна. Одной рукой обнимает вас, второй номер, а другой сжимает оскаленную пасть злодейки змеи? Что-то мне это напоминает? Вы тоже готовы, третий номер?

– Мм, – скромно потупился Герасим, в общих чертах обрисовывая ситуацию.

– Полностью с вами согласен, – тщательно обдумав предложение Геры, сказал я, – но сравнивать с землей целую американскую область нам никто не позволит. Да и Объект не совсем в плачевном состоянии. Не годится.

Милашка от слова отказалась. Напомнила только, что в багажном отсеке, между шестым и седьмым стеллажом имеется компактный крематорий для непредвиденных обстоятельств. Мы в нем иногда шашлыки жарим.

– Какая бездарная команда! – воскликнул я, хватаясь за сердце. У меня там как раз место свободное для американских медалек осталось. – Разве Объект виноват, что мы, лучшие спасатели, совершили ошибку и сразу не вызвали похоронную команду? Объект доверился нам. А мы?

– Мм? – угрюмость Герасима так не шла к его одухотворенному лбу.

– Нет, Гера! Мы ее здесь не бросим.

– Мм? – не понял меня третий номер.

– Твои проблемы, Гера. Вернее сказать, проблемы твоих извилин. А с Объектом мы поступим так. Милашка! Морозильная камера у тебя в рабочем состоянии? Отлично! Затаскиваем Муру Демину в морозилку, закатываем в лед и сохраняем ее прекрасное тело и неизлечимые нервы для будущих наших потомков. И вот еще что, – вспомнил я, – выставим Объект в просмотровом отсеке и будем пускать всех желающих за отдельную плату. Не пропадать же такой красоте. Заодно и перерасходованная энергия за отчетный период окупится.

– Мм! – не поверил Герасим.

– Через пятьсот лет найдут, как лечить синюшность. Вот тогда она нас и отблагодарит. Если, конечно, Милашку с морозильной камерой раньше времени в металлолом не сдадут.

В тесной овальной комнате, которая по чьему-то недоброму желанию значилась на плане эвакуации как " сплюснутый круглый кабинет", в этот ранний час было холодно и неуютно. Плохо пригнанные рамы единственного окна пропускали сквозь щели холодные сквозняки, которые норовили задуть ненадежные газовые свечи. У самого окна стоял дубовый стол. Одной из ножек стола не было и равновесие сохранялось двумя, положенными друг на друга, кирпичами. Завернутый в солдатское одеяло флаг у стола покрылся инеем. Дрова для камина стоили слишком дорого, а партия ядерных брикетов из Азии задержалась где-то на таможне.