Виктор Кувшинов - Ангел во плоти Страница 32

Попытки упрекнуть себя ни к чему не привели: то ли доводов не хватило, то ли любовь к себе не позволила, но дальше мысли: «Эх, напрасно я Федю не слушал!» - самокритика не двинулась. Тогда я попробовал разработать план уже не раз проверенного очковтирательства, но связанные руки и ноги все время сбивали мысли на путь саможаления, и в голову не лезло ничего кроме занудного: «Какой же я бедный страдалец за людей, за веру, за Родину, за Сталина…» - это я, правда, лишнего хватил – наверно друзья сатанисты навеяли не те мысли.

Прямо посреди этих важных рассуждений, мой относительный покой был весьма невежливо нарушен – я почувствовал, как мою грудь что-то обожгло. Открыв глаза, я с ужасом увидел склонившуюся надо мной тень в черном балахоне, поливающую мои нежные и голые телеса воском от большой горящей свечи.

Судя по ощущениям, этот тип пытался нарисовать таким образом на мне пентограмму. Но не от этого волосы на моей битой голове были готовы встать дыбом или поседеть, и не делали этого только потому, что запутались, в каком порядке это должно происходить. Я понял, что воск – это только что-то вроде эпиляции или опаливания цыпленка перед разделкой тушки, так как в другой руке этот черненький незнакомец держал кинжал, и в остроте этого кинжала, как и намерениях слуги дьявола, у меня не возникало никаких сомнений.

И тут, в приступе неконтролируемой паники свершилось что-то странное. Ну это бывает, когда наешься неосмотрительно гороху, а потом на торжественный прием… только вежливый поклон даме или, чего хуже, начальнику отвесишь, а тут сзади как… я думаю, эта ситуация многим знакома. Вот и со мной такой нежданчик приключился, только вместо поклона был испуг, а вместо гороха меня загодя накормили хорошей затрещиной. И вырвалось у меня не сзади, а… сам не знаю откуда. Но вырвалось крепко, да при этом как рвануло!

Кто знает химию, тому не надо объяснять, что пока водка и алкоголик находятся далеко друг от друга, ничего не происходит, а вот когда они соединяться, то возникает бурная реакция с выделением шумовых, двигательных и ароматических эффектов извержения большого количества побочных продуктов. Вот и здесь то, что неосмотрительно из меня вылезло, среагировало с тем, что было вокруг. А вокруг, сами понимаете, были сплошь противоположно заряженные элементы.

Только значительно позже и в совсем других местах я немного разобрался, что там произошло. По всей вероятности, моя неугомонная ангельская составляющая, при возникновении реальной угрозы телу и полного панического коллапса, не нашла ничего более умного, как бесконтрольно выпереть из-под защиты Женькиного тела, причем, совершенно не сообразуясь с опасностью обстановки. И вылезла она не просто так, а с диким приказом всем сразу: «Отпустить меня и убраться куда подальше!» И понятно, что самая бурная реакция произошла с их главным адептом, который как раз и был ближе всего ко мне, да еще и пугал меня ножичком.

Стыдно признаться, но, кажется, я его послал слишком сильно и слишком далеко, так что тот от своих инфернальных хозяев не вернулся, а его тело осталось вести растительный образ жизни в какой-то из психлечебниц. С остальными получилось полегче: они просто стали ползать на коленях, с причитаниями и плачем отвязывая мои конечности. Куда они потом разбежались, осталось невыясненным, но надеюсь, поклонения владыке тьмы они забросили. Так что можно было сказать, что они обошлись строгим ангельским выговором. Но все это я смог узнать много позже, а пока…

***

…Я нашел себя бредущим по совершенно незнакомой улице и без каких-либо признаков одежды на себе, если не считать странного креста из черного дерева. Странность его была в том, что у него была подставка с обратной стороны, так что если на нее поставить крест, то он оказывался перевернутым. В голове моей была только одна-единственная мысль, даже не мысль, а почти истерическая потребность: «Нужно немедленно его уничтожить!».

В связи с чем она возникла, я затруднялся сказать, так как затруднялся сказать даже как меня зовут. К счастью на улице никого не было, и никто не удосуживался меня о чем-либо спрашивать. Но не мог же я вечно идти без одежды по неизвестно какой местности? До меня начало слабо доходить, что, кажется, нужно стесняться голого вида и, вроде как, это неприлично. Так что, заметив какое-то движение за одной из околиц, я поспешил к калитке, хоть и бедного, но вполне опрятного палисадника, за которым находился столь же опрятный деревянный домик.

Влетев во дворик, я заметил старушку, что-то делающую на грядке с какой-то травой. Заметив по ее недоуменному взгляду, что мой внешний вид не располагает к светским беседам, я стыдливо попытался прикрыть свое достоинство крестом, но это плохо удалось, и я, наплевав на условности, взмолился:

- Добрая женщина! Не бросьте путника в беде…

Вы думаете, я попросил у нее какой-нибудь одежды, как сделал бы всякий нормальный гражданин? Но я же ненормальный, поэтому продолжил молить, не успевшую испугаться бабульку:

- Мне нужно уничтожить этот крест. Лучше всего сжечь.

Почему-то женщина сразу мне поверила и, не спрашивая, кто я, и почему голый, предложила:

- Давай, мил человек, сожжем его в печке! Только, что это за крест? Какой-то неправильный… не наш – не православный.

- Только не в доме – я сам удивился, почему не в доме, но просто ощущал, что так я навлеку на этот дом неприятности.

- Можно и не в доме. Лето, в избе и так тепло, - согласилась хозяйка. – Вон там в углу я мусор со двора жгу.

Я кинулся в указанном направлении и нашел небольшую груду сухих ветвей, травы и листьев на старом кострище. Положив сверху крест, я обернулся и просяще взглянул на старушку. Та, понимающе взглянув, подошла и протянула коробок спичек. Сухой мусор сразу занялся ярким пламенем, но крест не желал быстро гореть. Расстроенно посмотрев на затухающее пламя, я обернулся к своей спасительнице, и она только указала на поленницу с дровами. Я голым козлом кинулся туда и насобирал мелких полешек и щепок. Так же быстро вернулся обратно и довершил сожжение креста.

Только после этого бабуля с сомнением спросила:

- Кто же ты будешь, мил человек? Нельзя же так, голым по улице бегать. Может, тебя ограбили или от ревнивого мужа бежишь? Хоть бы трусы что ли надел.

- Я… не помню, - до меня дошло, что даже имя свое мне было трудно представить. – Меня, кажется, Женей зовут, а вот откуда и как, ничего в голове не осталось. Только одна мысль крутится: уничтожить крест.

- Эх, Женя, кто же это так над тобой пошутил-то? Ну да ладно, пойдем в дом, я тебе хоть что-то от своего покойного мужа найду – срамоту-то прикрыть. Хоть ты парень и ладно скроенный, но ведь народ не поймет, особенно милиция, - старушка пошла в дом и, видя, что я послушно тащусь за ней, продолжила словоохотливо рассуждать. – Жалко мне тебя. Чую: добрый ты человек, но как выживать-то теперь будешь, без документов, без жилья?

Зайдя в дом, я остановился в передней, и старушка вскоре вынесла мне полный джентльменский набор сорокалетней давности. Одежда была чистая, но видавшая еще те виды, так что я в ней вполне тянул на гибрид фронтовика, вернувшегося с Отечественной и современного гражданина без определенного места жительства и занятий. В общем, как советовала хозяйка, стражей порядка мне было лучше обходить стороной. С другой стороны, такими гражданами вряд ли сильно кто-то интересуется, если они сами не мозолят глаза.

Видя, что я безропотно собираюсь уходить, сердобольная старушка робко спросила:

- Куда ж ты пойдешь-то, дом-то у тебя хоть есть?

- Есть, только далеко - ответил я, не договаривая, что где этот дом, я не имею малейшего представления. – Мне какой-нибудь небольшой пакетик нужен. Надо золу собрать – я ее где-нибудь на пустыре развею.

- А зачем тебе зола? Ее лучше на огород, - возразила хозяйка.

- Не знаю почему, только чувствую, что если ее на огород высыпать, там одна крапива расти будет.

Спустя пять минут, я снова стоял на той же улице, но уже одет, как в старом фильме, и держа пакет с золой в руке. Старушка еще пыталась меня накормить, но мне сейчас не полез бы никакой кусок в горло – настолько мной владела потребность избавиться от этой золы.

Я пошел, куда глаза глядят – то есть вдоль улицы. К счастью, наше отечество, если чем и богато, так это пустырями. Не пройдя и полукилометра, я увидел дорожку, ведущую на большое поле с разбросанными по нему бетонными останками сражений то ли за урожай, то ли за коллективизацию. Это место было просто идеальным могильником для захоронения моих негативно-активных отходов.

Я, как былинный сеятель, шел по этому, эпическому полигону народно-хозяйственных экспериментов и широкими взмахами рук предавал подобное подобному, то есть золу – земле, негатив – пустоте.

Спустя еще немного времени я опять стоял на дороге, но уже без тяжелого осадка золы в руках. Нужно было как-то собираться с мыслями, подводить итоги и строить планы. Однако, поскольку с мыслями у меня было туго, то и со всем остальным ничего не получалось. Зато меня переполняли светлые чувства: «Я избавился от этой гадости! С неба сияет солнышко (ну и пусть, что уже скоро вечер), поют птички (ну и что, что вороны), и у меня все впереди (правда не понятно, что это такое «все» и не находится ли оно, скорее позади, чем впереди)!» Поэтому, я весело топтал неизвестно какую улицу в неизвестно в каком направлении.