Валерий Алексеев - Открытый урок (сборник) Страница 32

— Ах ты, мать честная, — сокрушенно сказал кот. — Что за лихоманка к тебе привязалась? А я-то хотел тебе дельце одно поручить…

— Что за дельце?

Они оба, Николай Николаевич, а по пятам за ним кот, прошли на кухню.

— Так, реестрик один составить.

— Какой реестрик? — удивился Николай Николаевич.

— Да тут… — замялся кот. — На мне материальная часть висит. Я у них вроде завхоза.

— У кого «у них»? — Николай Николаевич сел на стул. — Что ты мелешь, Стёпа?

Кот обиделся.

— Ну, мелю не мелю — не твоего ума дело, — высокомерно ответил он. — Хотел тебя попросить, да закаялся.

— Брось, Степан Васильевич, — примирительно сказал Николай Николаевич. — Я вон рыбки тебе принес.

Покобенившись еще минут пять-шесть для порядка, кот пошел на примирение.

— Надо мне в своем хозяйстве порядок навести, переписать кое-какой инвентарь. Стар становлюсь, путаю много. Посулю кому — ан нету, выдано или утрачено. Ты человек образованный, помоги старику.

— Какое же у тебя, старика, имущество? — спросил Николай Николаевич.

— Конечно, не то, что раньше, утратил многое, но есть еще кое-что, уберег.

— Да где же твое имущество?

— А вот поедим, тогда. У тебя, я чай, от голода кишки спеклись.

— Тебе в угол на полу или за столом будешь есть?

— За столом, коли не брезгуешь.

15

Поужинали на кухне.

Кот ел аккуратно, не чавкая, только сопел да время от времени поправлял лапой сползавшие с тарелки куски.

Табурет был низковат, и Николай Николаевич принес и подложил ему подушку.

За столом вели неторопливую беседу.

— Ну, с работы тебя не выключили пока?

— На абонемент перебросили.

— Это что же, понижение али как?

— Да уж не повышение.

Кот негодовал:

— Что за дело: живыми людьми бросаться? Совсем баба счумилась. Жалобу надо писать.

— Не умею да и не люблю.

— Я те научу. В старое время горазд я был слезные письма писать. Веришь ли, — кот хехекнул, — одному мужику даже письма любовные сочинял: «Мурлышечка ты моя…» Умора!

16

Отужинав, гость и хозяин перешли в комнату.

— Ну, и где твой багаж? — спросил Николай Николаевич, озираясь.

— А вот, или не видишь?

У двери стоял в углу маленький, зеленый, окованный железом сундучок.

— Постой, постой, — озадачился Николай Николаевич. — Я ж тебя на ключ запирал. Как эта вещь сюда попала?

Кот вспрыгнул на сундук, самодовольно по нему прошелся.

— А это, брат ты мой Коля, дело тайное. Фики-мики.

— Что, что? — Николай Николаевич присел на корточки, пощупал руками сундучок.

— Фики-мики, говорю, — пояснил кот. — Чуждое для тебя дело.

Сундучок был небольшой, но крепкий, на гнутых кованых ножках и весь оплетен крест-накрест железными полосами. Зеленая краска на деревянных стенках пообтерлась уже, но в целом это была вещь.

Особенно хороши были узорные решеточки на боках возле круглых ручек.

Николай Николаевич потрогал висячий замок — он не поддавался, как влитой.

— Любуешься? — свесив голову с сундучка, спросил кот.

— Хорош, — восхищенно сказал Николай Николаевич. — А что там внутри?

— Лыка ручня, конопели пучня, кленово полено да соломы беремя, — загадочно проговорил Стёпа.

— Я серьезно.

— А коли серьезно, возьми меня под ташки и отнеси на диван. Притомился я, цельный день на ногах.

Николай Николаевич бережно взял кота под брюхо и перенес на подушку.

Кот прилег на бок, потянулся всеми лапами, скомандовал:

— Бери бумаги лист да садись к столу. Пиши: «Реестрик». Написал? Хорошо. Под номером первым у нас пойдет… — почесал лапой переносицу. — Отмыкай, что ли.

Николай Николаевич с опаской наклонился над замком, потянул на себя кольцо.

— Не замай! — сказал замок таким гулким басом, что Николай Николаевич, отпрянув, вопросительно поглядел на кота.

Кот кивнул поощрительно.

— Балуется. Не слушай ты его…

Николай Николаевич потянул еще раз — замок заверещал по-кроличьи:

— Не замай, кому говорю! А-я-яй!

Николай Николаевич с натугой повернул кольцо.

— Ну погоди у меня… — угрожающе сказал замок — и открылся.

Тяжелая крышка с тихим пением отскочила и встала почти вертикально.

Сундучок был полон доверху, его содержимое было накрыто грязноватой серой тряпицей.

— Ты не спутай ничего, — кот приподнял с подушки голову. Он глядел с подозрением и строго: настоящий завхоз. — Там у меня все по порядку складено. Что сверху лежит?

— Портянка, — неуверенно сказал Николай Николаевич и потянул тряпицу за край.

— Экой ты!.. — Кот заволновался, вскочил. — Нетути там никаких портянок. С самого верху чего лежит?

Николай Николаевич взял в руки нечто похожее на пучок сухой травы, показал коту.

— То-то… — проворчал кот и лег, успокоившись. — Пиши: номер первый — букетик-семицветик.

— Что же, я так и буду взад-назад от стола к столу бегать? — недовольно спросил Николай Николаевич.

— А ты стол поближе подтяни, так способнее.

— Не лучше ли наоборот? — Николай Николаевич взялся за боковые ручки сундука.

— Ну давай, коли подымешь… — усмехнулся кот.

Расставив ноги, Николай Николаевич крякнул — сундук ни с места.

— Гляди, пупок разошьется, — кот, довольный, завертел хвостом. — Иди-ко лучше к столу да пиши, что велено: номер первый — букетик, знамо дело, семицветик.

— И на что тебе этот букетик? — Записав, Николай Николаевич вертел сухую травку в руке. — Того гляди рассыплется.

Он ожидал чудес, а из сундука пахло затхлым бельем и еще чем-то солдатским. От букетика щекотало в носу.

— А ты подыши на него… — посоветовал кот.

Николай Николаевич дохнул — букетик зашевелился в руке, стебли сразу набухли влагой, повеяло болотной сыростью.

И вдруг на кончике одной травинки повисло что-то вроде ярко-красной светящейся капли. Рядом, шевелясь, загорелись еще два — синий и зеленый — огонька.

Николай Николаевич присмотрелся — это были три крохотных цветка. От каждого во все стороны шел тихий разноцветный треск.

— Да не бойся, не обожжешься, — сказал кот. — Сколько там цветочков осталось? Три? А ведь семь штук было. Так с боку и напиши в скобочках: три цветочка. Колер обозначь после двоеточия.

Сутулясь, Николай Николаевич старательно писал, потом спросил:

— Стёпа, а зачем они тебе?

— Спробуй — узнаешь, — усмехнулся Степан Васильевич. — Оторви венчик и съешь.

— Как это «съешь»?

— А так: разжуй и проглоти. Лучше синенький, он скуснее.

— И что будет?

— Худа не будет. Спробуй.

Николай Николаевич осторожно отщипнул ногтями синий цветок — на месте обрыва тотчас засветился новый, того же цвета бутончик.

Прикусил лепесток — на вкус кисловато, как заячья капуста.

Вдруг комнату тряхнуло, стол наклонился, стал пухнуть, расти, расплываться по краям, дергаться. Донесся голос кота:

— Спрыгни со стула-то, спрыгни.

Николай Николаевич раскинул шелестящие руки (широкими, пестрыми стали рукава) и с цокотом спрыгнул на паркетный пол.

Глянул вниз — ужас, ноги ссохлись, тонкими стали, желтыми, как обструганные палочки, и в чешуе. Пальцы когтистые растопырились в три стороны, об пол стучат.

Повернул головенку — направо, налево растопырены толстые крылья, грудь вперед выкатилась, желтые перышки заструились по ней к животу.

Круглый глаз скосил — огромаднейший кот лежит на диване, лапы под белой меховой грудью, склабится:

— Хе-хе…

— Хе-хе, — хотел передразнить его Николай Николаевич, а получилось: «Ко-ко-ко…» И забегал, забегал, суетясь, меж толстых ножек стула, зацокал сердито когтями, заплескал с шумом крыльями Николай Николаевич:

— Ко-ко-ко…

— Вот это финт! — сказал он, очнувшись и увидев себя сидящим на полу на корточках, руки назад.

— Испугался? — спросил с усмешечкой кот.

— Что ты! — с жаром сказал Николай Николаевич и поднялся. — Я второй съем, можно?

— Можно-то можно, да лучше не надо, — уклончиво ответил кот. — Зелененький съешь — рыбой станешь, это ванну сперва налить надо. Наплещем, надрязгаем, потом убирайся. Да и сырости я не люблю.

— Ну, а если красный?

— Жеребцом станешь, а места здесь мало. Мебель всю перекрушишь, пол провалится, чего доброго. Что соседи снизу будут говорить? За это и из белокаменной нас с тобой выселить могут… на сто первый километр.

Поразмыслив, хозяин вынужден был с гостем согласиться.