Екатерина Федорова - Возвращение милорда Страница 33

– Я… я не помнила, – прошептала ведьма, страдальчески морщась всякий раз, как холодный воздух комнаты на вдохе касался обломанных зубов. – Но ты сказал… И я вспомнида. У матушки Зельдер, которая была ведьмой до меня и… и учила меня, была книга. Старая такая. По словам матушки, она содержала магические знания, которые сейчас никто не использует, потому что против всего, что там написано, уже сложили противодействующие заклятия. Там было про амулет Дригар, а Зельдер меня научила грамоте…

– Ну еще бы! – пробормотал Герослав.

Ведьм, считай, единственных из всех женщин на селе учили грамоте в обязательном порядке. Иначе бы им не прочитать даже простенького заклятия и, что еще более для них недопустимо, не записать для потомства то, что придумают сами.

– Там было… почти как ты сказал, —с придыханием произнесла ведьма. – Поэтому я вспомнила. «Ты не сможешь защититься, мне не повредив, а амулет не даст тебе причинить мне вред»… Заклятие для оживления амулета. Именно так и было там написано, все, как ты сказал… Называется амулет Дригар. Лишает ведьм возможностей к противоборству…

– Так. Ну ладно, Гальда, мне нужно отлучиться, а ты давай пока вымойся и переоденься. Я часа через три к тебе зайду.

– Не буду, – чуть слышно произнесла ведьма потухшим голосом, хотя в нем и ясно слышались нотки былого упрямства. – Я… я осквернена. Платье тут не поможет.

Ну, упрямства Герославу и самому было не занимать. Но хорошо уже то, что она начала оживать, даже спорит с ним…

– Посмотри мне в глаза, – холодно предложил он. – Ты в них видишь хотя бы каплю презрения? Для меня ты чиста. И телом и душой. И этого должно быть для тебя вполне достаточно. Гальда, если хотя бы один человек считает тебя невинной – значит, ты и в самом деле невинна. А если тебе покажется… гм… что кто-то относится к тебе с пренебрежением, просто вспомни мои глаза. Да, и мне сказать об этом не забудь.

– Но ты же не человек! – внезапно произнесла ведьма.

Он выдержал ее взгляд, ищущий, страдающий и обвиняющий одновременно:

– Да. А для тебя это важно?

Ведьма молча помотала головой, всхлипнула и сползла с кровати на пол, бережно прижимая к груди руки с обломанными ногтями.

Зала одного из дебровских трактиров была задымлена чадящими факелами. И пахла густыми хмельными запахами. Герослав скользнул безразличным взглядом по столам, за которыми сидели хорошо одетые люди – трактир посещали в основном подрядчики, купчики второй и третьей руки [11] и прочая публика, имеющая кое-какие денежки и желающая гульнуть на них не хуже прочих.

Посещали трактир и замковые стражники, когда им в руки перепадала монета-другая – будь то жалованье или же милость заскучавшей благородной дамы, чью тоску по неутомимому мужскому телу сумел развеять ладный и услужливый молодец. В соответствии с запросами почтеннейшей публики была и обстановка в трактире – по стенам висели в пугающем количестве кевлаковы [12] и балгоньи [13] рога, в торцах зала два громадных камина, в которых потрескивал огонь, и – несомненный признак зажиточности хозяина трактира – над огнем этим не было вертелов с дичью. Пища здесь готовилась на кухне, и обоняние уважаемых посетителей было таким образом спасено от грубых запахов.

Среди посетителей были и те, кто узнал его. Но, как и следовало ожидать, никто не поспешил подойти и поздороваться. Герослав отметил про себя с облегчением, что замковых стражников сегодня в трактире нет – они ведь могли и подойти, но это ему не было нужно.

Он выбрал себе столик в затемненном углу, подальше от огня. Прошел туда твердой походкой, опустив подбородок в высокий воротник плаща и пряча глаза.

Разнаряженная певичка, явно состоящая на хорошем жалованье у хозяина трактира – чего не сделаешь, лишь бы привадить денежную публику посещать трактир почаще, – пела на крохотном пятачке посередке, между столами. Парнишка лет восемнадцати, притулившийся едва ли не под одной из столешниц, прилежно наяривал на квантре [14], одновременно тонким голоском подтягивая молоденькой певичке. Оборотень прислушался. Пели «Разлученных любовников», песню почти двухвековой давности. Еще в молодости, в бытность свою герцогом Де Лабри, в парадной зале своего замка он слушал ее в исполнении певцов и певичек, обладающих голосом получше, чем эта крикливо выряженная особа.

Хай-ме! Воздену руки, дождем меня обнимут небеса.

Печальна женщина, когда она – в разлуке. Прекрасен для нее лишь тот, по ком печалится душа.

Но в чем краса? И почему от века Мы любим тех, кому не любы мы?

Здесь петушиное подпевание парнишки вдруг переросло в серебристый горловой тенор:

Поверь, любимая, твои упреки лживы.Нет большей для меня мечты,Чем возвратиться вновь к тебе с победой.Прими ж обеты верные мои…

Из глубины залы к Герославу подпорхнула служаночка. В громадном белом чепце и желтовато-палевом складчатом фартуке. Он изобразил на лице сдержанное мужское одобрение ее щедро обнаженным прелестям и сказал слегка гнусавым голосом:

– Добрый вечер, милая. А скажи, не захаживал ли сюда сегодня господин Вернераска? У него еще ухо с остринкой и подбородок с раздвоинкой…

Служанка отрицательно покачала головой, но взгляд, который она бросила на него, был откровенно изучающий. Герослав перешел на вихлявый тон, каким обычно торгуются на базаре купчики третьей руки и кухарки из богатых домов:

– То не страшно, что не видала, а то страшно, что не сказала… Я-то ничего, милая. Я-то понимаю, что господин Вернераска уж заказал себе на верхнем этаже комнату какую получше, да и знакомится себе там помаленьку с вашей кухней, а затем и ты туда должна подняться – с благословения хозяина и по воле Единого…

Служанка обиженно отвела глаза и этим сказала Князю двуликих детей ночи все. Наверх, в богато обставленную комнату к щедрому господину, поджидающему девицу за обильно накрытым столом, должна была подняться совсем не она.

– Но господин Вернераска будет страшно огорчен, ежели прямо сейчас не услышит из моих уст кое-какие новости, касающиеся его дел. Скажи ему, что прибыл господин Геро… Геродонт.

Он аккуратно и неспешно выложил на краешек стола жарко блеснувшую монетку, и служанка, коротко присев, смахнула ее как бы случайно подолом фартук*. А затем удалилась к неприметной двери, по пути демонстративно покачивая бедрами и благосклонно принимая шлепки подгулявших посетителей по выдающейся во всех смыслах задней части.

Герослав почесал длинным ногтем зазудевший вдруг кончик носа и пересел на другой стул, спиной к залу. Ждать пришлось недолго – служаночка вихрем вылетела из двери и торопливо простучала деревянными башмаками по направлению к его столу.

– Да, милая?

Герослав повернул голову к приближающейся девице, с некоторым трудом нарисовал на лице нахальную и сальную улыбочку. Именно так и должен смотреть средней руки посетитель на аппетитную трактирную барышню. Оставалось только надеяться, что он не переборщил в своей улыбке с салом и нахальством. И служанка видит в нем как раз то, что он пытался из себя изобразить, – мелкую сошку при больших деньгах, что-то вроде приказчика или посыльного с определенной долей доверия.

– Господин Вернераска вас просят. Второй этаж, комната в самом конце. Герцогская.

Герцогская? Ха! Несомненно, у хозяина для любопытных постояльцев и легенда соответствующая заготовлена: дескать, в этой комнате некогда почивал сам герцог Де Лабри. «И имеется в виду либо я сам лет этак сто назад, – иронично заключил Герослав, – либо кто-нибудь из моих достойных предков». Взгляд, которым служаночка одарила оборотня, свидетельствовал об успехе его лицедейства. Но если кто-то из завсегдатаев трактира, знающих «замкового оборотня», возьмется просветить девицу, все труды пойдут насмарку. А слухи и сплетни сейчас ни к чему. Остается надеяться, что в Дебро еще не забыта старинная пословица об оборотнях – кто к ночи его помянет, тот и сам оборотнем станет…

Открыв дверь в «герцогские» трактирные покои, Герослав едва успел посторониться. Пышнотелая девица с монументальным бюстом, словно бы поджидавшая его на пороге, протиснулась мимо оборотня в узкий для ее форм дверной проем. И по дороге слегка прижала его к стене своими телесами. Герослав уцепился когтистыми руками за стеночку, обитую мягким набивным шелком – только благодаря этому он и устоял на ногах. Отпихивать же женщину, пусть даже и в целях самозащиты, ему не хотелось – это было и не по-мужски, и не по-рыцарски.

Однако хабалка завалила его вполне намеренно – надо думать, он своим появлением помешал весьма жаркому свиданию. В комнате, развалясь на широкой лавке со спинкой, сидел худощавый длиннорукий и длинноногий человек, одетый в скромный черный камзол с меховой опушкой. Лицо с загорелой кожей, прищуренные глаза цвета жженой древесины. В общем, человек как человек. С эльфийским королем Эльфедрой его роднили только уши —длинные, заостренные сверху. И еще подбородок с глубокой раздвоинкой. Эльфедра был достаточно разумен для того, чтобы все-таки являться к людям под личиной человека.