Ю. Жукова - Сами мы не местные Страница 34

И вдруг парень бледнеет и отступает. Как заколдованный открывает заднюю дверь машины, потом садится за руль и сидит неподвижно, глядя перед собой. Алтонгирел оглядывает его, меня, потом медленно выдыхает и машет, дескать, залезайте, а сам бежит за вещами в псевдокоровник, вывозит их на тележке и сгружает в открытый багажник. Мы с Азаматом залезаем на заднее сиденье, Алтоша обходит и вскарабкивается на переднее — эта машина ещё выше, чем Азаматова. Двери захлопываются, наш водитель трогается с места.

Мы едем в гробовой тишине минут двадцать, когда наконец среди зелёных лесистых холмов показывается большое село.

— А я думала, тут город, — шёпотом и на всякий случай на всеобщем говорю я Азамату.

— Город в глубине острова. А… твой пациент живёт в деревне близко к побережью.

Море и правда проглядывает бликами по левому горизонту, где холмы пониже.

Машина останавливается на центральной улице перед большим богато украшенным домом. На калитке висит верёвочка с цветными узлами и перьями. Я уже видела такие, когда ездила по вызовам. Она значит «глава семьи болен и не принимает». Очень меня забавляет это их верёвочное письмо, как статус в чате. Наш провожатый распахивает калитку, и я направляюсь вслед за ним, прихватив чемодан, однако Азамат тихонько меня окликает.

— Я не пойду с вами, мне там нечего делать. Найду тут постоялый двор и там тебя подожду.

Я не успеваю ни возразить, ни согласиться, потому что Алтоша подталкивает меня в спину, и мы идём в дом.

В первой же комнате, пестрящей невероятным разнообразием гобеленов, мне навстречу поднимается целитель.

— А-а, ну наконец-то! Вот вы и прибыли. Ну что, дело к обеду, поедим — и за работу?

Муданжцы свято исповедуют принцип «если врач сыт, то и больному легче». На меня разок смертельно обиделись за то, что я отказалась есть до осмотра больного.

— Как печальный? — спрашиваю. — Изменения, ухудшения?

— Да всё так же, — вздыхает целитель. — Лежит, мучается. Боюсь, недолго ему осталось. Но вы поглядите, вдруг это из тех болезней, что мне вовсе неизвестны.

— Давайте я на него взгляну, а насчёт еды потом. Я поздно завтракала, — вру я. Это быстрее, чем вдаваться в нравственные рассуждения.

Целитель вздыхает и провожает меня в дальнюю комнату. Я смотрю, он тут уже освоился. Сынок пациента порывается было следовать за нами, но Алтонгирел говорит ему не ходить. Будет некрасиво, говорит. Так что я избавлена от посторонних глаз, хоть за это спасибо духовнику.

Изинтовтой похож на Изинботора, насколько я могу судить по его осунувшейся физиономии. Только где у Старейшины высокомерие, у этого горделивое страдание. Однако не думаю, что симулирует, и правда анемичный вид. Губы совсем белые, глаза с желтизной.

— Здравствуйте, — говорю. — Я целительница с Земли. Рассказывайте, в чём у вас проблема.

Спрашиваю на всякий случай, вдруг целитель отмёл какой-нибудь симптом как выдумку, с него станется. Но нет, больной повторяет всё то же самое: головокружение, тошнота, слабость, боли в животе, онемение мизинцев.

— Мне нужно взять у вас немножко крови, — со вздохом говорю я, предвкушая объяснения. — Если вы опасаетесь, целитель вам подтвердит, что я не использую её вам во вред…

— Берите, — отмахивается он. — Мне уже хуже не будет.

Ха! Оптимист.

Но мне же лучше. Обтираю руки стерилизующими салфетками (чёрт же знает, какое у них тут мыло и какая вода). Протираю руку пациента. Беру кровь, достаю портативный анализатор, жду. Получаю результаты.

И-и, батенька, да у вас анемия-то злокачественная.

И это очень плохо. То есть, это, конечно, всегда плохо, но в данном случае особенно. Во-первых, потому что это одна из тех болезней, о которых целитель ничего не знает, а прочие муданжцы — так и подавно. И я задолбаюсь объяснять. Во-вторых, потому что я вряд ли смогу его вылечить. На Земле-то у нас уже научились, но проблема в том, что для каждой микроразновидности рака, которой болеет сотая доля процента пациентов по онкологии разработана своя методика лечения, и чтобы установить, какая именно подходит именно этому человеку, требуется иногда пара лет постоянного врачебного наблюдения с чуть ли не ежедневными анализами, а при остром заболевании некоторые больные редкими разновидностями и не выживают. У меня же тут и оборудования соответствующего нету, и препаратов, да и вообще я одна на планету, и не онколог, тем более не гематолог. Придётся мужика на Землю посылать, а он ещё может не согласиться. А чтобы он легально смог попасть на Землю и там лечиться (допустим, у него есть на это деньги, вроде не бедный), надо сначала провести комплексный анализ его всего вдоль и поперёк, да чтобы результат был заверен двумя врачами разного профиля, причём один из них должен быть инфекционистом, а где ж я среди ночи на Муданге инфектолога возьму? А как на Гарнете и других цивилизованных планетах обстоит дело с лечением онкологии, я понятия не имею.

Унылая перспектива, естественно, отразилась на моей физиономии, и целитель тут же всё понял. По-своему.

— Надежды нет? — с надрывом спрашивает он.

— Надежда есть всегда. К сожалению, нет гарантии. Мне надо поговорить с коллегами. Весьма вероятно, вам придётся лететь лечиться на другую планету, потому что здесь нету необходимых условий.

Больной закатывает глаза и притворяется дохлым. Чудесно. Какой у нас конструктивный диалог.

В дверь без стука заходит девушка, явно родственница Изинтовтоя.

— Отец будет есть? — спрашивает она непонятно у кого.

Больной выкатывает глаза из-под век и слабо кивает.

— Немножко…

Я тем временем открываю бук и принимаюсь строчить письмо знакомому гематологу. Девушка входит вторично, с подносом. Чтоб этих муданжцев с их манерой входить без стука! Содержимое подноса, однако, не слишком-то соответствует вялому «немножко».

— Вот, извольте, — она ставит небольшую тарелку на тумбочку у кровати, а остальной поднос — перед целителем. — И Белую госпожу уговорите поесть, а то что же она…

Ладно, так и быть, уговорили. Всё равно прямо сейчас ничего не изменится, а жрать я уже хочу как следует, утром-то в меня кусок не лезет. Ну-с, чем нас кормят? Какая-то рыба. Ну да, тут богато в этом смысле. Ох, а что ж она такая непрожаренная?..

Смотрю, целитель уминает за обе щеки. Пациент вяло ковыряется.

— Чего ж вы не едите, Лиза? — осведомляется целитель. — Что-то не так?

— Да она сырая почти. У вас нормальная?

— А так и должно быть, эту рыбу едят полусырой. Вы вон из пиалы семечек тыквенных возьмите, и вместе ешьте. Это ж у местных любимое блюдо…

Что-то у меня кликает в голове. Худой, тошнит, боли в животе и сырая рыба. А в тыквенных семечках есть антигельминтики. Может, всё-таки не в крови дело?

Отставляю тарелку и выхватываю из чемодана сканер.

— Дайте-ка я одеяло отогну, кое-что проверю. Вы тарелочку-то поставьте…

Больной что-то вяло бухтит, я не очень слушаю. Начинаю просматривать кишечник — и точно, вот он, лентец. Жёлтый, огро-омный!

— Вам повезло, — усмехаюсь. — Сейчас мы вас вылечим.

Препараты от глистов я вожу с собой всегда, потому что с этим муданжским сыроеденьем удивительно, как тут все поголовно ими не болеют. Надо было сразу догадаться, конечно, а то злокачественная анемия, ужасы всякие…

— Что же с ним? — вопрошает целитель, жуя.

— Червь. Вот, полюбуйтесь. Это от сырой рыбы.

Сую ему экран. Целитель любуется. Секунд пять. А потом быстро-быстро покидает комнату, уронив тарелку.

— Что там? — в ужасе спрашивает Изинтовтой.

— Потом увидите, а то ещё заблюёте тут всё… Сейчас скушаете лекарство, и часа через три ещё разок, а потом будете месяц пить таблетки. И всё, выздоровеете.

Червь послушно отвалился и через несколько часов (пока я писала дневники, искала в чемодане закопанное на самое дно минеральное слабительное и осматривала гобелены в гостиной) вышел, все двадцать пять метров. Я, естественно, не преминула наглядно объяснить домочадцам, почему плохо есть сырое. Правда, пациента потом пришлось выводить из обморока. Когда он немного очухался, я выдала ему витамины, снабдила инструкцией, как принимать, и поскорее покинула дом. На членов семьи Изинтовтоя так скоропостижно снизошло озарение, что в доме плохо пахло. Нескоро они меня забудут, ох нескоро…

На свежем воздухе Алтонгирел слегка оклёмывается и ведёт меня на постоялый двор, где нас ждёт Азамат. Мы замечаем его издали — он сидит на веранде, вытянувшись во весь рост по касательной к плетёному диванчику, и потягивает чай и что-то читает с телефона. При нашем приближении его лицо принимает озабоченное выражение.

— Боги, Алтонгирел, что там ещё произошло?

— Ничего, — выдавливает сине-зелёный духовник. — Она его вылечила. Но, м-мать-устрица, могла бы и не показывать…