Константин Лишний - Космиты навсегда Страница 35

Я вышел из гостиницы, влез в катафалк и порулил в сторону Чайна-тауна. Там, где расположен Чайна-таун, в моем мире находится Берковецкое кладбище и начинается дорога в Пуща-Водицу, а от нее ответвляется трасса в сторону Варшавы. В этом мире Чайна-таун перерастает в Пуща-Водицу, Пуща-Водица плавно переходит еще в какой-то незнакомый мне район, тот район еще во что-то и так далее. Этот Киев огромен! Жечь бензин, блуждая по этому мегаполису в поисках одесской, московской или житомирской трассы у меня не было желания, а Чайна-таун мне был уже знаком, к тому же, согласно карте, прямо за китайским поселением начинался лиственный лес глубиной десять километров. То, что нужно.

Я выехал из города, снизил скорость и медленно поехал вдоль леса, выискивая какую-нибудь лесную дорожку, на которую можно свернуть. Пару въездов в лес я забраковал ввиду того, что рядом с ними располагались придорожные закусочные, где китайцы предлагали свои неведомые блюда, а мусульмане бойко изготовляли шашлык. Наконец я обнаружил заросшую травой и кустарником не то узкую дорожку, не то широкую тропинку, и свернул. Минут десять я осторожно ехал по ухабистой лесной дороге, углубляясь в лес, пока не достиг пустынной поляны, окруженной могучими дубами. Я заглушил двигатель и вышел из машины. Отличная полянка, метров двадцать, свежих туристических кострищ не наблюдается, пустынно и тихо…

Я разложил на капоте карту Киева, выложил на нее пистолет, патроны, надфили, шариковую авторучку для записей и взялся за разборку патронов. Для начала я разобрал десять патронов: пулю снять, порох из гильзы высыпать отдельной кучкой, пулю и гильзу примостить рядом…

Поясню суть моей затеи. То, что я задумал, направлено на имитацию убийства майора. Все просто: необходимо уменьшить количество пороха в патронах для снижения дульной энергии. Стреляю в ребра. Подправленный патрон должен дать энергию отвода газов, достаточную для взвода поворотного, запирающегося на три личинки, затвора «Пустынного орла», но в тоже время пуля, выпущенная по ребрам Пронина, не должна их пробить. Вместо ребер, в качестве экспериментальной мишени, я собирался использовать кору деревьев — мне предстояло подобрать нужное количество пороха и оптимальное расстояние для стрельбы, найти такое соотношение пороха и дистанции, при которой кора не будет пробита, при которой пуля или застрянет в ней, или расколет ее. Добившись нужного результата, я расположу в магазине два таких патрона поверх стандартных — это для ребер Пронина. В идеале пули должны их сломать, но обломки ребер не должны повредить легкие, достаточно разгерметизации плевральной полости — это поведет к «схлопыванию» легкого, и раненый майор начнет отчаянно хватать воздух ртом. Полная имитация предсмертной агонии. Пускай Сика-Пука порадуется! А когда нарадуется вдоволь, быстренько отвезет нас на разборки с гнусным мудаком Эль Дьябло! К этому Чикито я поеду, вернув на платформу комплект под патрон 50АЕ и, при необходимости, буду целить ему в голову! И не промахнусь…

Намучился я с этими приготовлениями до истерики! Пуля то впивалась глубоко в сердцевину дуба, то затвор не желал взводиться после выстрела, то затвор взводился, а пуля, ввиду слабой энергии пороха, летела черт-те куда, а то и вовсе застревала в стволе пистолета. Где-то через час бесплодной возни я взбесился и отчаянно возжелал шпионской кровищи! Это из-за него я тут страдаю! Еще через полчаса я решил: все — шпион мертвец, я его пристрелю, как пить дать пристрелю, а заодно угроблю Похмелини, Пронина и Герду на закуску! Всех поубиваю к такой-то матери!

Когда я от отчаянья уже был готов вышибить из своей дурной башки последние мозги, неожиданно все получилось. Пуля, выпущенная мной, попала ровно туда, куда я целил, и отколола от коры изрядных размеров щепку.

Я замерил расстояние до дуба — восемнадцать метров. Неплохо, — не слишком далеко и не слишком близко, — после этого я сверился со своими записями о количестве пороха в этом «счастливом» патроне и сделал еще пять таких. Я выпустил три — отличный результат: две пули откололи от коры щепы, а одна в ней застряла. Я вооружился надфилями и пропилил в оставшихся двух пулях неглубокие бороздки крест-накрест — залог того, что пули сломают ребра, а не проскользнут между ними. Бороздки совсем неглубокие — для того, чтобы пулю, попавшую в плоть, разорвало на четыре части, ни глубины борозд, ни дульной энергии не достаточно.

Обе эти пули я выпустил в дерево — обе они застряли в коре. Годится. Я сделал еще пять таких патронов и отстрелял три из них — тот же результат. Прекрасно! Я вставил в магазин семь стандартных патронов, а поверх — два «модернизированных». Эти два — для Пронина, остальные семь — по обстоятельствам…

В гостиницу я вернулся поздно: пока то да се, пока я собрал стреляные гильзы, сжег в старом кострище оставшийся порох, повыковыривал пули из дерева, замазал землей следы от пуль в коре — в общем, как мог, ликвидировал следы своего пребывания на этой полянке, — уже стемнело.

В номере царила семейная идиллия. Вся «семья» собралась у телевизора. Похмелини в майке и галифе, Сика-Пука в своем идиотском обезьяньем костюме, Герда в небрежно накинутом эсесовском мундире — короче говоря, все зловещие заговорщики, измышляющие убийство безвинного, по сути, Пронина, были в сборе. Мило.

Герда жадно всматривалась в телевизор. Дамочке из 1942 года это изобретение казалось чем-то запредельно фантастическим, она восхищенно пялилась в экран и, зуб даю, в этот момент ее ничего более не интересовало. Не случись ей в свое время вступить в Национал-социалистическую немецкую рабочую партию, из Герды получилась бы отличная домохозяйка, потому что основным практическим навыком домохозяек является смотрение «ящика», а Герда это умение освоила форсированным темпом…

Меж тем, в телевизоре демонстрировалось не очередное говно с продолжением типа «Улицы разбитых фонарей», «Убойная сила», «Спецназ» и тому подобное издевательство на тему отважных, добрых и героических дядечек-милиционеров, а транслировалось выступление генерального секретаря ЦК КПСС товарища К. Г. Бутина. Что так заинтересовало гаупштурмфюрера в этой трансляции, я не понял, — наверно, привлекательная цветная картинка…

— Дружно тащитесь от товарища Бутина? — спросил я, усаживаясь поближе к Герде.

— Тащимся, — буркнул доктор.

— В моем мире тоже тащатся, такая же фигня… никакого разнообразия во вселенной.

Я вслушался в окончание речи генсека и узнал, что он призывает граждан к сознательности, ответственности и еще каким-то там высокогражданским ценностям. Трансляция закончилась и после рекламы зазвучала песенка группы «Любе» «…Прорвемся, ответят опера…», и таки началась демонстрация страшилки под названием «Убойная сила 4», а Герда окончательно утратила связь с реальностью, погрузившись в телетранс…

— Смотрите-ка, как прикипела к телевизору, — сказал я.

— Она так целый день, все ей «Бедную Настю» да «Ментов» подавай…

— И «Убойную силу»…

— Ага… и эту муру тоже.

— Ловите креатив про «Убойную силу»! — сказал я, пронзенный озарением. — Я только что его придумал. Помните рекламу презервативов, где паренек поспешал на встречу с любимой, имея целью капитально пропотеть, а за ним бодро шествовала толпа мужиков, нарядившихся сперматозоидами? Они потом в резиновой ловушке оказались… по типу «…Чуваки, шухер! Мы в гандоне…»

— Было такое…

— Так вот, теперь представьте себе тугой презерватив, в который запихнули разом всех главных персонажей «Убойной силы» и «Ментов» впридачу, причем перед тем, как их туда всунуть, их обрядили в костюмчики сперматозоидов. И вот доблестные оперативные работники мечутся, задыхаются в презервативе, усердно пытаются прорвать резину и выбраться наружу. Тут картинка замирает и появляется слоган: «Прорвемся, опера! Убойная сила».

— У тебя больное воображение, — сказал Похмелини.

— Ой! Держите меня! — воскликнул я. — Это ты-то, Похмелини, проблеял что-то о больном воображении?! Кто б уже говорил?! «Начинайте дрожать», «все удалять к дьяволу», «мастерство не пропьешь» — это все очень здраво, и кабинет твой, который есть не что иное, как полигон для свистоплясок сатанистов — тоже очень и очень здравая выходка.

— Это точно, — подтвердил Сика-Пука, и доктор польщенно улыбнулся.

— А вообще-то, док, не существует больного воображения — есть просто воображение, причем оно или есть, или его нет, а термин «больное воображение» придумали люди, у которых воображение отсутствует. Это характерно для любого общества: если твои мозги работают не так, как общепринято, то тебя сразу обзовут больным… Это защитная реакция — людям хочется, чтобы их уютный мирок оставался уютным, а все, что из него выбивается, все, что отличается от привычных моделей, то — или болезнь или агрессия…