Александр Бережной - Палач, гном и рабыня Страница 36

- А вообще прекрати меня спрашивать о том, о чем я не знаю. Знаешь, как голова болит после таких ответов?

- Знаю, что голова будет болеть у академиков, когда мы к ним таки доберемся. Только что ты выдвинул две новых теории - в магии пространств и во взаимосвязи сущностей. Ну а малых гипотез, которые возникают из-за некоторых твоих оговорок я просто не считаю... Как и того, что ты - живое доказательство теории единой инфосферы, и умудряешься черпать из нее сведения без всякого проявления в одиннадцати доступных для наблюдения измерениях. Что, кстати, противоречит всем основополагающим теориям этих самых измерений... По морде тебе дать что ли, скотина?

Почти нырнувший в свою пиалу Витаро вздрогнул от неожиданности - настолько последняя фраза выбивалась из общего течения беседы. Посмотрев на соседей по столу, гном понял, в чем дело - все это время Омега продолжал возвращаться в человеческий облик, и в итоге оказался похож на ближайших к себе разумных. От гнома он взял рост, бороду и прическу - выбритые лоб, темя, и полоса шириной полпальца на затылке между ушами. А все остальное - то есть лицо, цвет кожи и волос - от человека. И теперь мужчина в черном весьма раздраженно смотрел на уменьшенную копию себя самого, одетую в нелепую цветастую хламиду.

- Хранитель, не позорься перед гостем! Сейчас я свою внешность не контролирую, можешь мне поверить.

- Гостем, говоришь... и сколько он у нас пробудет?

- Ну, пока не услышит что-то важное, что поможет ему дальше продвинуться в осмыслении бытия... Хотя, это я гоню. Наверное, недолго, - Омега повернулся к Витаро, впервые посмотрев ему в глаза. Во тьме, куда канули воспоминания гнома, что-то задергалось под взглядом этих красных змеиных глаз, но пробиться на поверхность все же не смогло. - Ты мудро делаешь, что молчишь. Сказанное слово может привязать тебя к этой реальности... а может и не привязать, тут уж как повезет. Но раз ты вообще оказался в такой заднице, то рассчитывать на свое везение не стоит. В некотором роде, это знаковое чаепитие, - ни с того ни с сего сменил тему Омега, и указал на третьего собеседника, - Он - служащий порядку, я - живущий Хаосом, и ты. Твой долг зовет к порядку, но твое желание ведет к хаосу. Вся горечь и вся сладость в том, что у тебя не получится остановиться на полпути. Главное, не заблуждайся насчет смысла понятий.

Омега взял свою пиалу, но увидев вопросительные взгляды гнома и человека, неохотно добавил:

- Порядок - это не добро и не созидание. Это лишь сохранение. А хаос - это созидание, но неотделимое от разрушения. И по сложившейся традиции сначала всегда идет разрушение. А до созидания дойти удается немногим. И почти никому - до созидания в одном цикле от самолично начатого разрушения. Трое врат Хаоса - созидание, разрушение и безумие - на самом деле один большой провал в непознаваемое... И на этой глубокой мысли предлагаю молча насладиться чаем, тем более что это действительно чай, а не те ромашковые помои, что обычно лакает наш Верховный Хранитель...

С ладони человека, затянутой в черную, поглощающую свет перчатку, сорвалась короткая вспышка пламени, испепелившая на Омеге все волосы. Тот в ответ лишь широко ухмыльнулся, обнажив все еще не совсем человеческие зубы. От этого оскала черты лица красноглазого немного поплыли, сместились, сделав его совершенно непохожим ни на кого из присутствующих. Мужчина пожал плечами и поднес к губам свою пиалу. Витаро, задумчиво глядя на отражающиеся в воде зеленоватые облака, последовал его примеру.

Беседка посреди озера опустела лишь в глубоких сумерках.

Глава шестнадцатая.

Согласно идущим из тьмы веков традициям, церемония принятия власти новым главой клана велась в полном молчании. Она проходила в просторном прямоугольном зале, в черноте базальтовых стен которого мягко светились гелиодоровые вкрапления. Толстые стальные двери с шипением открылись перед Кибаром, и облаченный в темно-желтые одежды гном шагнул вперед. От входа и до трехступенчатого возвышения в дальнем конце зала выстроились воины клана Даорут в полных латах. Кибар размеренным шагом пошел по этому живому металлическому коридору. Небольшой ток воздуха неприятно холодил свежеобритую голову. Признаться, когда-то четвертого в роду изрядно огорчала эта деталь. Утешало только то, что бороду можно было оставить, и то, что мон имеет право носить ту прическу, какую вздумается. Правда, многие продолжали в силу привычки выбривать лоб и темя - чтобы шлем лучше сидел на голове.

Кибар шел и слышал лязг, с которым оставшиеся позади воины поворачиваются ему в след. Тут собрались не просто получившие право на четыре клинка - а лучшие из лучших, доказавшие свою преданность клану. И их было много - почти полная сотня. Клан Даорут был одним из Столпов Свода, или Совета кланов, по двум причинам. Первая - собственные, пусть и не очень большие врата на поверхность. Такие были всего у трех кланов. И вторая - одно из самых многочисленных войск во всех подгорных чертогах. Мощь, с которой были вынуждены считаться все.

Кибар поднялся по трем ступеням на возвышение в конце зала. В этой части помещения почти не было гелиодоровых вставок, закрывающих встроенные в стены светильники, и потому для стоящих в полумраке воинов будущий глава клана выглядел ярким желтым пятном на черном фоне. Слева из открывшейся ниши в полу бесшумно поднялась подставка для мечей. Кибар медленно пристроил на ней свои клинки, кроме первого, оставшегося за поясом. И уверенно шагнул к краю помоста. Теперь между гномом и стеной оставалось еще небольшое пространство. Оттуда, из невидимой в темноте стенной ниши, к помосту шагнул Тень Даорут - воин в черных с золотом доспехах. Преклонив колени, он протянул на вытянутых ладонях мон - знак власти главы клана. Не касаясь покрытых металлом пальцев, Кибар принял тонкий золотой обруч. Долю мгновения помедлил, любуясь узором из переплетения ломаных линий. И надел себе на голову, так, чтобы вправленный в украшение черный опал оказался над переносицей.

Преодолев легкое головокружение, новый мон Даорут развернулся к своим воинам. На его плечи легла тяжесть наброшенной Тенью клановой безрукавки, по черному шелку которой искрились вышитые золотом зубчатые дуги. С глухим лязгом все стали на одно колено, признавая нового главу клана.

Мон Даорут подошел к подставке со своими мечами. Повинуясь мысленной команде, из пола позади него бесшумно поднялся трон - удобная подушка-сиденье, высокая спинка и левый подлокотник из оникса, покрытого искусной резьбой. Кибар сел, скрестив ноги, и посмотрел на ожидающих воинов.

- Я - мон Даорут, - слова ритуального наречия громом зазвучали в стенах зала, хотя Кибар не повышал голос. Больше говорить ничего не было нужно. Десятки лиц, скрытых личинами шлемов, поднялись, устремив взгляд на главу клана. Одновременно с вспыхнувшими под сводами кристаллами-светильниками прозвучал ответный рев:

- Воистину так!

Свежеиспеченный глава клана отвлекся от воспоминаний и с затаенной тоской оглядел главный зал своего поместья. С момента принятия власти прошло три дня. Кибар сидел на собственном свадебном пиру, и кусок не лез ему в горло. Дело было даже не в слабой головной боли, цепко впившейся в виски с тех пор, как он одел обруч с опалом. И не в том, что все приглашенные уже изрядно набрались, и вокруг стоит гвалт - завтра в Зал Звона Стали наверняка будет очередь, уж очень развязно ведут себя как хозяева, так и гости... Кибар почти не притронулся к еде не поэтому. После Ночи Искушений полностью раскрылась способность видеть боль, до этого лишь проявлявшаяся в момент смертельной угрозы. Причем произошло это буквально за мгновения до свадьбы. Теперь же Кибар, глядя на собеседника, мог точно сказать, что и где у него болит. И, что гораздо хуже, желает ли собеседник причинить кому-то боль и какую. Мир воина расширился, приобретя еще два измерения - боль и ненависть. Темная дымка и рваные алые сполохи были видны в окружающих настолько отчетливо, что хотелось пощупать их рукой.

"Неужели я вернувшаяся нежить? - мелькнула мысль. - Но нет... у меня бьется сердце и течет кровь... Да и не пустили бы духи предков неупокоенного обратно в чертоги... Но я же точно помню свою смерть. Пусть ничего, кроме удара, разрубившего меня пополам - ни обстоятельств поединка, ни имени врага, ничего. И я уверен, что это воспоминание истинно... И я вижу боль и ненависть... Значит, нежить бывает разная. В том числе и такая, что может бояться..." Да, Кибару было страшно. Причина сидела по левую руку от него, в облачении невесты, и на белизну наряда уже были наброшены цвета Даорут. А на запястье блестела собственноручно надетая Кибаром свадебная цепочка. Тонкие звенья тянулись, обвивая кисти супругов, от специального медальона-замочка на груди невесты к аналогичному на груди у жениха. По лицу невесты, наполовину скрытым традиционным покрывалом, ничего нельзя было прочесть. Но вот тянущиеся от нее языки алого огня, видимые лишь жениху, были такими... Кибар никому и никогда бы в этом не признался, но ему было страшно. Жених боялся, что невеста отравит его прямо на пиру - в конце концов, все блюда ему подавала именно она. Воин подавил вздох и поднес к губам чашу, делая вид, что пьет. На самом деле он, выбрав момент, украдкой выплеснул напиток куда-то за спину. Кибар снова покосился на свою невесту. Видят предки, ему безумно хотелось, чтобы при нем был не только первый меч, но и остальные три. А еще полные латы. А ведь так хорошо все начиналось!