Борис Лапин - Ничьи дети (сборник) Страница 37

Индуктор он был уникальный, во время сеанса мог два-три часа подряд не думать ни о чем постороннем. Кочин проводил опыты и с другими индукторами, уж кто-то, а он-то, читающий их мысли, знал, как трудно сосредоточиться даже на пятнадцать минут. И это тоже было удивительно.

Несколько лет они работали вместе, почти ничего не зная друг о друге. Кочина подмывало любопытство: что движет этим человеком? Но спросить он не решался. И лишь недавно, перед самым заседанием комиссии, которая должна была решить их участь, Кочин получил от Вадима Петровича приглашение «на чашку чая».

— Я должен объяснить вам кое-что, Володя.

Кочин сидел на диване, а Вадим Петрович грузно прохаживался по комнате, среди книг, заложив руки за спину, и медленно, каждая фраза по отдельности, рассказывал. Говорил он довольно бессвязно, он вообще не умел говорить, но, вероятно, образовавшийся между ними телепатический контакт позволил Кочину ярко увидеть все, что Вадим Петрович, рассказывая, вспоминал.

— Я был зеленый пацан, совсем пацан, представляете, сразу после школы — на войну. Мы все наступали, наступали, а тут немцы контратакнули, мы заняли оборону, и наш полк попал в третий эшелон. Одним словом, солдатское счастье, хоть отоспаться можно. Да, а накануне меня немножко контузило, так, чуть-чуть, можно сказать, просто встряхнуло.

На рассвете уже, всю ночь протопав, заняли мы свою позицию. Наш старшина, жох-парень был, каким-то собачьим нюхом отыскал пустой блиндаж, и все мы, совершенно измотанные, попадали на пол и уснули. Я даже ни сапоги не снял, ни автомат, ни подсумок. Уснул, как провалился. Проснулся только на следующую ночь, тоже уже к рассвету, и то потому, что приспичило. Вылез из блиндажа — и сразу вспомнил, какой мне сон снился, да так, знаете, отчетливо, просто удивительно.

Я, значит, сижу на бруствере окопчика, портянки перематываю. И вдруг появляется передо мной лицо. Не человек, а одно лицо, крупное, как в кино во весь экран. Странное лицо, вроде человеческое и вроде нет. Уставился я на него, он на меня, а глаза у него умнющие, насквозь видят. И тут он говорит… Заметьте, Володя, говорит, а губами не шевелит…

— Пойдем-ка, — говорит, — парень, со мной.

Ну, я не то пошел, не то уж не знаю как, а только вижу: это уже не Земля. Совершенно незнакомый пейзаж, черные оскаленные горы на горизонте, солнце не солнце, а рыжая тусклая копейка, и под ногами вроде какая-то жидкость, хотя и не проваливается. Он идет рядом со мной, почти человек, но все пропорции и все остальное… словом, явно не человек. И еще… это я не сразу заметил… весь я покрыт тонкой прозрачной пленочкой, с головой и сапогами, только автомат поверх нее да ремень с подсумком. Когда, что — не знаю.

Тут выскакивает бог весть откуда стайка молодежи. Тот, что со мной шел, в годах был, а эти все мои сверстники, парни и девчонки. Веселые, проказливые, ну и одеты, мягко говоря, по-летнему. Увидели меня, нисколько не удивились, окружили, рассматривают, ощупывают, хохочут.

— Кто это? — спрашивают. — Откуда?

— Наш гость, — говорит мой провожатый. — Помните, я вам рассказывал о трансполярности пространства? Вот, познакомьтесь, потолкуйте…

Понял я, что он их учитель, а я вроде как экспонат, наглядное пособие. Учитель ушел, я остался с ними. Они все один за другим исчезли, то есть скорее сквозь землю провалились прямо на моих глазах, и последняя оставшаяся девчушка с зеленой длинной косой на спине, совсем почти земная девчушка, взяла меня за руку — и мы с ней тоже… не то чтобы провалились, а оказались на лужайке в саду, не то в парке, мягкая зеленая травка кругом, деревья, облака плывут и солнечного света вдоволь, хотя солнца и не видно.

Потолковать нам не удалось, а может, и не хотелось им, было похоже, что они оболтусы-таки, от учителя отделались — и ладно. Зато заинтересовл их мой автомат, упросили и продемонстрировать, как действует. Я дал длинную очередь вверх, с деревьев ветки посыпались. Очень они удивились.

— Для чего это? — один парень спрашивает. Ну, конечно, он не спрашивает и я не отвечаю, но разговор идет нормально, будто так и полагается.

— Стрелять.

— А для чего?

— У нас война — говорю. — Фашистов гробить.

— А что такое война?

— А что такое фашисты?

Странно мне показалось: взрослые ребята, а таких вещей не понимают. Ну, объяснил я им популярно, кто такие фашисты. Никак не могли усвоить, что фашисты в общем-то тоже люди и что человек человека убивает. Начли рассуждать о каких-то непонятных мне материях, видно, пытались уяснить, что такое война. А потом по очереди постреляли из моего «ППШ» и оба диска, понятно, расстреляли. Стало им скучно со мной после этого, и разбежались они кто куда. Только та девушка осталась. С ней-то я и провел весь день в этом счастливом саду… — Вадим Петрович умолк, и волнении прошелся по комнате. — И поверьте, она одна только и поняла все обо мне: кто я, откуда, какой я, что такое война и все остальное.

Наступил вечер. Она говорит, сейчас учитель придет, пора, мол, из сада уходить, потому что не то он закроется, не то вообще исчезнет. И вдруг спрашивает:

— А тебя на этой войне тоже могут убить? Так я поняла?

— Запросто, — отвечаю.

Прильнула она ко мне, за руку ухватилась… Славная такая девчушка…

— Оставайся у нас, — просит. — У нас хорошо. А там у вас опасно, там все сумасшедшие.

— Нет, — отвечаю, — милая, это вроде как дезертирство получится. Надо мне сначала на своей земле порядок навести, а уж там видно будет.

Она было пригорюнилась, но подумала — и повеселела.

— Ладно, ты прав, иди. Мужчина должен быть мужчиной. Но только обещай… — Руки мне на плечи положила, губы трясутся, глаза полны слез. Совсем как земная невеста, когда суженого на фронт провожает. — Обещай, что вернешься, когда я тебя позову! Обещаешь?

Я пообещал. Сунула она мне что-то в руку на прощанье… и все.

И вот стою я возле блиндажа, вспоминаю свой сон.

Любопытно?..

Вадим Петрович остановился перед Кочиным, взгляды их встретились. Глядеть в бездонную глубину глаз Вадима Петровича было нестерпимо, как в бездну Вселенной. Кочин отвел глаза.

— Любопытно, — подтвердил он. А про себя подумал: «Сказочка для моего Костьки». — Верно, это следствие контузии?

— Возможно. Но в общем, сознайтесь, сон как сон. Такие ли еще чудеса снятся людям!

— Тоже правильно.

— Правильно. Обычный сон, и я не стал бы вам его рассказывать, если бы не получил в тот же день наряд вне очереди от нашего старшины. И за что, думаете? Оба диска от моего «ППШ» оказались пустыми. А были полными…

Кочина передернуло холодком.

— Погодите, еще не все. Мог бы я и забыть, куда патроны расстрелял, мало ли что. И соврать мог. Но вот это…

Вадим Петрович разжал кулак. На его вспотевшей ладони лежала забавная штуковина: серая металлическая пластинка с каким-то чертежиком чернью и соединенный с нею миниатюрной цепочкой красный сверкающий кристалл в оправе.

— Что это?!

— Это… — Вадим Петрович запнулся. — Это подарила мне она…

Кочин нерешительно взял сувенир, рассмотрел, пожал плечами.

— Ничего не понимаю.

— А представьте, каково было мне — найти это у себя в ладони там, у блиндажа, — виновато улыбнулся Вадим Петрович. — Но теперь точно могу сказать: пластинка из чистого железа. Сто процентов железа, на анализ отдавал, и заключение экспертизы есть. У нас такое еще не научились делать. Слыхали о порошковой металлургии? А камешек — рубин.

— Рубин?

— Самый настоящий. И не случайно. Я и на войне, и после войны тысячи раз рассматривал этот чертежик… и ничего понять не мог. Только когда изобрели лазер.

— Боже мой, схема лазера!

— Ну да. Совсем просто. У них это, я думаю, вроде учебного пособия было. Или даже шпаргалка. Видите, какую возможность упустил. Мог бы первым на Земле изобрести лазер.

— Н-да! История.

— История.

— И что же та девушка?

— Ничего. Не позвала. Может, забыла, как все девушки. Так я и не выполнил обещание. Не вернулся… даже во сне. Грустно. — Он замолчал. — Странная все-таки штука — сны. Не задумывались? Вот и Менделеев свою таблицу во сне увидел. Уж не так же ли, как я? А вообще, Володя, телепат я никудышный, только во сне. А вы настоящий телепат, можно сказать, единственный. От бога. Вот почему я так за вас ухватился. Все мои надежды на вас. И на предстоящий опыт. Конечно, если разрешат. Поэтому не откажите старику, примите от меня в подарок…

— Что вы, что вы, Вадим Петрович!

— И не спорьте, слушать не хочу. Пусть это будет с вами, как талисман. На счастье. Очень в вас верю, Володя. Я ведь еще не теряю надежды… на встречу. Хоть и состариться успел… в ожидании.

«Явно чокнутый, — думал Кочин, возвращаясь от Вадима Петровича. — Видно, все-таки здорово его тогда контузило. Чокнутый, чокнутый…» Но он и верил и не верил этому слишком уж простому объяснению.