Сергей Палий - Братство Страница 37

— Я бы описал это поэтичнее, — возразил Самурай. — Например: кто-то должен стать избранным. Можно даже красивое хайку сложить про этого смельчака. Я бы потом его пел при случаях…

— Чего пел? Чего пел? — затараторил Бюргер. — А почему ты это… того… сразу себя исключаешь? А может, ты и будешь этим… избранным жмуриком?

— Но вы же не сумеете сложить красивое хайку, — пожал плечами Самурай.

— Сумеем-сумеем, — заверил его ариец. — И хайку, и гекзаметр. Вон журналист, если что, ошибки исправит.

— Ну что ж, — согласился Самурай, — если вы настаиваете на харакири, я готов. Разрешите только омыть оружие.

Он потянул саблю из ножен.

До Кулио, кажется, начала доходить серьезность ситуации.

— Дудки! — сказал он. — Если уж следовать плану Самурая, то избранным должен стать я. Моя вина, значит, мне и помирать. Ну-ка, дай катану свою… Где там правильно надрез делается?

— Альтруист нашелся, тоже мне, — буркнул Бюргер, с опаской следя за действами шефа.

— Не пущу под нож! — взревел Викинг, отталкивая Кулио в сторону. — Придумал, блин! А вот хохо, блин, не хаха? Самурай, гони сюда свою хлеборезку! А лучше сам мне башку оттяпай! Только, блин, чтоб не больно и сразу насмерть. Не то, если выживу, по пальме тебя размажу. Давай!

Викинг с готовностью подвернул воротник стегача.

— Шлем сними, дурила, — посоветовал Куклюмбер. — А то не отлетит репа-то безмозглая.

Викинг рыкнул и запустил дубиной в бобра. Тот еле успел увернуться.

— Нет, — раздался слабый, но уверенный голос, и вперед выступил Эльф. — Можно мне сказать? Я недолго, братцы… Я просто… — Коротышка шмыгнул носом и собрался с духом. — Просто хотел сказать, что вы все такие большие и сильные. Вам будет легче спасать этот мир без меня. Знаю, у вас все получится… Вы сможете! Сможете!

— Да ты что, ополоумел в корягу! — возмутился уязвленный Викинг. — Ты что, блин, самый такой герой, что ли? Да ты вообще должен жить вечно, ты ж эльф хренов! Так что лучше замолчи, а не то я тебя в океан запулю до самого Кокосового острова…

Эльф взвизгнул, и Викинг предпочел замолчать сам.

— Вы ничего не знаете, — продолжил коротышка. — Сегодня ночью я достиг высшей точки своего существования. И все это благодаря вам, Братья, только благодаря вам. Если бы вы знали, что я чувствовал в тот момент, когда встретил родственную во многих отношениях душу! Именно душу, ничего плотского у нас не было. Это случилось, и я понял, что сохраню светлое воспоминание навсегда. Так и случится. Мне незачем жить дальше. Спасибо вам!

— Подождите-ка секундочку, — сказал изгнанный король. — Кулио, ты только пойми правильно…

— Король, мне бы…

— Я редко говорю, так что слушай и не перебивай, зануда. Пару часов назад, когда мы плавали в этих прелестно пахнущих кастрюлях, — знаешь, что я подумал? Даже не догадываешься? А я тебе скажу, Кулио. Когда я жрал все эти авокадо, которые были ничем иным, как гарниром к блюду из меня самого, то впервые в жизни подумал… а ведь я отдал бы всю жратву, всю самую вкусную и деликатесную хавку в мире за то, чтобы все вы тогда спаслись. И я бы сделал так, клянусь своим бывшим королевством!

— Король…

— Да заткнись хоть на минуту, Кулио! Дай договорить! Как ты любишь выражаться, я тут душу изливаю… Короче, — сник Фантик, — мочите меня. Это нормально. Знали бы вы, сколько я подписал в свое время гадких указов, так не церемонились бы.

— Фантик, — усмехнулся Кулио, — неужели ты думаешь, что твоя целлюлитная морда мне не дорога?

— Смотрю на вас, Братья разлюбезные, и плачу. И фигею заодно, каракатицу под киль!

Морской волк ковырнул кончиком фамильной шпаги голыш и смахнул с лица соленые брызги, долетевшие до него от прибрежных скал.

— Маньякюр? — поднял бровь Кулио.

— Он самый, — приосанился морской волк. — Кулио, я как эти мазуты сухопутные, выражаться не умею. Но, ты, того… рассчитывай на меня! В самом первом ряду кишки на турбину намотаю! И не потому, что мне нечего делать на этой грешной Земле. Есть — это уж точно. Мне всегда на этой распутной планете будет чем заняться… А потому что я никогда не был трусом и никогда им не стану.

Маньякюр изящно поклонился и отступил в сторону.

А Степан внезапно ощутил давно забытую горечь. Горечь во рту. «Нет, — с ужасом подумал он. — Не могу! Я же знаю, что не могу!»

Горечь не уходила.

Когда между братьями готова была по второму кругу разгореться нешуточная дискуссия, кому же все-таки быть умерщвленным, журналист все же переборол страх и решительно шагнул вперед.

— Братья… — начал он.

Кулио исподлобья глянул на него и устало перебил:

— Ёлки-палки, ну ты-то куда? Тоже хочешь по нервам цапануть? А давай, режь по живому! Я ж нынче такая открытая натура!

— Я смогу, — коротко сказал Степан.

— Клево, — согласился Кулио. — Только тут, видишь ли, возникла загвоздка. Мы слегка ополоумели. Если вчера никто умирать не хотел, то теперь за это право нужно еще побороться! Цирк на гастролях. Бенефис труппы даунов.

— Трупы даунов? — не расслышал Куклюмбер и завертел мордой по сторонам. — Где?

— Борьба за смерть, — подвел итог Кулио и отвесил бобру пинка. — Доигрались. Все живое во Вселенной борется за выживание, а мы будем драться за вымирание. Зашибись!

В подтверждение этих слов Викинг треснул дрыном зазевавшегося Маньякюра по филейным частям.

— О! — развел руками Кулио. — Видал?

Степан ничего не ответил. Он просто подошел к обрывистому берегу и сбросил пиджак. Усиливающийся ветер подхватил кусок потрепанной материи и понес прочь.

Собирался шторм.

Страх, наконец, ушел вместе с горечью.

— А ну стоять! — стукнул в спину крик Кулио.

И Степан шагнул с обрыва…

Глава 16

Инструмент для сенокоса

Зябко. Темно. Тихо…

Когда Степан пришел в себя, то по инерции взмахнул руками: перед глазами все еще стояла волна, накрывающая его с головой, а тело до сих пор чувствовало зверский удар. Но вокруг уже не было океанской пучины. Только кромешная тьма и гробовая тишина.

Сначала он даже решил, что план не сработал. По крайней мере, ему всегда казалось, что на том свете должно быть чуточку светлее.

Степан ощупал ладонями поверхность, на которой лежал. Твердая, холодная, мокрая от стекающей с него воды. Журналист хотел стянуть одежду, чтобы выжать, но в этот момент со всех сторон на него обрушились потоки теплого воздуха. Степан напрягся, сел.

Искусственный ветер забирался в уши, щекотал ноздри, задирал рубашку, обнажая спину и живот. Ветер сушил журналиста. Так продолжалось с минуту. Затем дуть перестало, и снова наступила тишина.

Степан начал искать хоть какой-то ориентир. Шаря руками по полу, неторопливо пополз вперед: согласно логике, так он рано или поздно должен был наткнуться хотя бы на что-то.

Через минуту журналист остановился, чтобы перевести дух, и тут в темноте кто-то хрипло кашлянул.

Степан вздрогнул и почувствовал, как сердце заколотилось в груди. Судя по звуку, таинственный незнакомец находился метрах в трех от него.

Глубоко вздохнув, Степан набрался храбрости и спросил у невидимого соседа:

— Вы не подскажете, где я?

Басовитый, смутно знакомый голос ответил вопросом:

— Румын?

Степан удивился, но ответил:

— Я русский.

— Не робей, — подбодрил голос.

— Понимаете, — признался Степан, — однажды я увидел странный рекламный щит и…

— Значит, бендеровец, — перебил голос.

Рядом вновь раздался хриплый кашель. Журналист замер. Это кхыканье было ему подозрительно знакомо… Где он мог его слышать?

Степан решил не вдаваться в подробности, а перейти к главному.

— Вы случайно не знаете, где можно найти Смерть или, на крайний случай, двух ее помощниц — Лажатэль и Обломисту?

— А я им не дамся! — внезапно рявкнул собеседник. — Не возьмут, пуганые мы!

Степан почувствовал, как его охватывает дежа вю, а сердце опять колошматит, как бешеное.

— Топор-то принести?

— Дядя Толя? — пролепетал Степан.

— Я тридцать лет как инженер!

Степан попятился. Несчастный долгожитель дядя Толя, утонувший в стакане с водкой, являлся ему в кошмарных снах, но чтобы вот так, рядом…

— Телевизор смотри, а звук выруби, — голос шального старика догонял отползающего журналиста. — Пшёл на фиг… Дай бог тебе здоровья…

Вспыхнул, слепя, яркий свет. Степан рефлекторно зажмурился.

Пол ушел из-под ног, а к горлу подступила тошнота. Журналист взмахнул руками, стараясь сохранить равновесие, но ладони зачерпнули лишь воздух. Крик так и застыл в горле.

Степан почувствовал, как неведомая сила подхватила его, словно пушинку, и понесла к конусообразному потолку просторного помещения. Дядя Толя остался где-то внизу. Сознание поплыло, будто под наркозом, захотелось подремать хотя бы немного…