Андрей Евпланов - Чужаки Страница 37

— Да, — согласился Федор Христофорович. — Поедем в Москву. Мне, признаться, тоже…

— Тут есть одна загвоздка, — поспешила вставить Тамара. — Дело в том… Даже и не знаю, как сказать, чтобы вас не обидеть… Вам, видимо, пока не стоит ехать. Вы поневоле будете напоминать ему о том инциденте… Надо бы повременить. Время, как говорится, лучший лекарь. Поживите пока здесь, на природе, в свое удовольствие, отдохните от нас. Грибы, должно быть, уже пошли. Этот ваш Пиккус, верно, места знает. Он очень порядочный человек. А мы, как только мальчик оправится от своей хандры, привезем его к вам погостить на выходные или на праздники.

— На праздники? — переспросил Федор Христофорович растерянно. Он никак не мог сообразить, о каких праздниках идет речь. — Хорошо… Если вы считаете нужным… И Глеб тоже так думает?

— Да, — сказала Тамара и энергично кивнула головой, чтобы уж никаких сомнений не оставалось. — У нас еще одна к вам просьба. Мальчик болен, ему бы пожить хоть недолго в хороших условиях… У нас, сами знаете, одна комната на всех…

— Конечно, — засуетился Федор Христофорович, как будто был в чем-то виноват перед Тамарой. — Ребенку нужны условия…

Он достал из заднего кармана брюк ключ на засаленной тесемочке и протянул невестке.

— А от почтового ящика у соседа. Я соседу отдал. Пусть Глеб возьмет, он знает, — старик старался не смотреть ей в глаза. Губы у него подрагивали, а кисти рук сжимались и разжимались сами собой, словно он долго писал, и теперь разминал пальцы.

На следующий день Тамара, Глеб и Жека уехали.

Перед самым отъездом Глеб положил руку отцу на плечо и сказал тихо, чтобы только он мог слышать:

— Ты, бать, тут не больно надрывайся, береги себя. Если надоест тебе дачное житье, не насилуй себя, дай телеграмму и жди. Я приеду за тобой, как только ее получу.

— Не беспокойся, не пропаду, — сказал Федор Христофорович нарочито бодро и подмигнул сыну, как тогда, когда они, собираясь на рыбалку, прихватывали с собой шахматы. — Я же деревенский, хотя и разнежился в городе.

Молодые уехали, и в доме Федора Христофоровича воцарилась густая, почти осязаемая тишина, которую, казалось, даже не нарушали звуки, доносившиеся извне: петушиные крики, мычание прогоняемых улицей коров, стрекотание одинокого мотоцикла.

И в доме напротив было тихо, но по-другому. Это было молчание настороженного капкана. Стоит такой капкан в самом проходе и всем мешает, но никто его не убирает, потому что всяк думает, будто это он поставил капкан, а не на него. И все это тянется до тех пор, пока кто-нибудь не зазевается.

Первым, как полагается, попался тот, кто меньше всего этого ожидал, то есть Генка.

Он после объяснения со Светланой окончательно потерял интерес к внутренним чупровским делам. Но прежде чем жениться, нужно было, по крайней мере, поставить в известность мать и брата. Генка долго ломал голову над тем, как это лучше сделать, и в конце концов обратился за помощью к своей невесте. Светка страсть как не хотела являться перед будущей родней в качестве претендентки на роль снохи, но она понимала, что в одиночку Генка может наломать дров, и решилась все-таки идти к Чупровым вместе с ним.

И вот однажды вечером, дело было под выходной, Генка, предварительно хватив для храбрости стакан водки, взял невесту под руку и повел ее, завитую и разодетую в кримплены, через все село в свой дом. И это уже само по себе стало событием, потому что теперь уже ни у кого не оставалось сомнений в том, что они не просто парень и девушка, и даже не парень с девушкой, а именно жених и невеста. Так они топорщились. Ни дать ни взять — два накрахмаленных воротничка.

У Чупровых все оказались на месте, кроме Васятки, который в последнее время все больше отсиживался в сарае, где у него был наблюдательный пункт для слежки за домом Варваричевых.

Степанида чистила картошку, примостившись на чурбаке возле плиты. Николай сидел за столом, по своему обыкновению в носках, и ковырял отверткой в будильнике, а Клавдия что-то шила. И все молчали. Теперь в этом доме часто молчали.

Генка подтолкнул легонько Светку вперед и сказал:

— А я вам гостью привел…

Сказал он это весело, вернее, хотел, чтобы получилось весело, а вышло просто громко. Так, что Николай даже выронил отвертку от неожиданности.

Некоторое время все глядели на Светку, как на лампочку, которую никто не включал, а она сама вдруг вспыхнула, но мало-помалу лица становились осмысленными. Степанида как-то масляно заулыбалась, чересчур ласково, чтобы казаться искренней. Клавдия насторожилась, хотя и сделала вид, что ее хата с краю. А Николай застеснялся и поджал ноги под стул. Из всех троих он один, пожалуй, еще не понимал, зачем брат привел в дом секретаршу из сельсовета, хотя жених и невеста из кожи вон лезли, чтобы все видели, кем они друг другу приходятся, и только на словах робели.

— Шли мимо, дай, думаю, зайдем к нашим, поглядим, что они там поделывают, — начал Генка так, как будто он не был дома по крайней мере неделю.

— Добро пожаловать, гостюшки дорогие, — в тон ему елейным голосом отозвалась Степанида.

Она интуитивно почувствовала в Светке союзницу, хотя и не понимала еще, чем та ей может быть полезна.

— Чего ж вы как не свои, — сказал Николай. — Проходите, садитесь. Мать нам сейчас чаю соберет.

Жених и невеста присели на краешек кушетки, словно две птички на жердочку.

— Сейчас, сейчас самовар поставим… Может, сырников покушаете? — засуетилась Степанида.

— Там только Васе осталось, — сказала Клавдия, напирая на «Васю». — Это я для него пекла. Он любит.

Степанида смешалась, оставила самовар, взялась за картошку и снова схватилась за самовар. Она поняла, что Клавдия задумала неладное, и теперь лихорадочно соображала, чего от нее ждать.

— Не хлопочите, маманя, — сказал Генка, уязвленный выходкой Клавдии. — Мы сейчас пойдем. Некогда нам тут…

— А позвольте поинтересоваться, какое мнение сельсовета насчет приема стеклотары? В нашем магазине взяли моду одну на одну менять, а их, вон, цельный чулан, — Николай попробовал исправить положение галантным разговором.

— Сельсовет думает — пить меньше надо, — оборвала его гостья, и всем стало ясно, что ей палец в рот не клади.

— Ты, Николаша, странно рассуждаешь, — сказала Степанида, многозначительно взглянув на Клавдию. — Делать больше нечего в сельсовете, как только о пустых бутылках думать. Это у нас в голове банки да тряпки, наволочки да телевизоры, а образованные люди выполняют постановления, про которые в газетах пишут.

— А вы читали в «Труде»… Или в «Гудке»… Не помню уж, — подхватил Николай. — Там пишут, что один мужик, то есть старик, купил лотерейные билеты. Ему их дали на сдачу. Дали, и ладно. Он записал себе номера, сунул билеты в карман и забыл. А потом умер. Старуха его похоронила, стала разбирать его документы и нашла в них бумажку с номерами билетов. Дай, думает, проверю на всякий пожарный. Ну, проверила, а там крупный выигрыш — автомобиль «Нива». Она туда-сюда — билетов нигде нет. Потом припомнила, что старик держал билеты в кармане выходного костюма, в котором его похоронили. Она в милицию. Так, мол, и так — раскопайте. Там посовещались, взяли, как положено, понятых и раскопали. А в гробу-то и нет никого…

Тут Николай сделал паузу, как тот тракторист, который рассказал ему эту историю, ожидая, что кто-нибудь спросит, куда же делся покойник. Но никто не спрашивал. А Генка сказал:

— Хрен с, ним, с покойником. Давай лучше поговорим, как нам всем дальше жить. Мы ведь сюда не анекдоты пришли слушать, а хотим заявить, что намерены расписаться со всеми вытекающими отсюда последствиями.

— Вот и слава богу, — громко обрадовалась Степанида. — Пора тебе, сынок, своим домом жить. Может, хоть ты у меня не оплошаешь. Невеста у тебя, сразу видать, хорошая, образованная, не то что некоторые, уважительная. И люди ее за то ценят…

— Вот именно, — перебила свекровь Клавдия. — Цена ей известная. Мужики знают.

Светка вся пошла пятнами. Ладно бы еще от будущей свекрови стерпеть. Известное дело: матери своих сыновей часто ревнуют к другим женщинам и на первых порах могут проявлять свои инстинкты. Но чтобы посторонняя баба шпыняла… Этому не бывать.

— Позвольте спросить, на что именно вы намекаете? — сказала она подчеркнуто вежливо, чтобы сразу стало ясно, что она не одного поля ягода с этой теткой.

— А то не знаешь…

— Нет, не знаю. Вижу только, что вы хотите меня оскорбить и расстроить наш брак. А я вам ничего плохого не сделала.

Клавдии жалко было эту глупую девчонку, которая вот-вот разревется. Она действительно ни в чем не провинилась, может быть, только слишком уж ретиво начинала. Но этот брак был сейчас очень некстати. Все упиралось в деньги. Для Клавдии это могло обернуться неприятностями, нарушить ее покой, а может быть, и семейное счастье. Слишком дорогая цена за благополучие какой-то вертихвостки. К тому же, этот брак может оказаться и несчастным, ведь Генка пьяница, ветрогон. Вот Клавдия и рубила сплеча: