Юлия Набокова - Легенда Лукоморья. Страница 4

— Кто бы сомневался, — проворчала я.

— Это долгая история, — заметил кот и, обернувшись к Иву, нехотя мотнул головой. — Ладно уж, заходи. Нечего порог топтать. Даже у леса есть уши.

Ступая впереди нас, кот с достоинством настоящего английского дворецкого провел нас в горницу, которую я, раскрыв глаза, разглядывала как музейный объект. Комнатка служила хозяйке и спальней, и кухней, и приемной, и рабочим кабинетом. Поэтому здесь разместились и печка, застеленная ветошью, и лавка для гостей, и древний деревянный стол, и большой кованый сундук. По бревенчатым стенам были развешаны пахучие веники из сухих и свежих трав. На полу лежали искусно вышитые половички. Удивительно, но комната не выглядела жилищем злой старухи — несмотря на собрание древностей, она была чистой, опрятной, ухоженной и очень уютной. Здесь пахло деревом, травами, хлебом. На столе стояла глиняная кринка и черствели подгоревшие пироги, при виде которых желудок настойчиво напомнил, что соскучился по домашней еде. На острове мы с Ивом питались одними фруктами и рыбой. И хотя я могла наколдовать себе кусочек пиццы или шпажку шашлычка, я не стала этого делать, приняв правила игры Ива, который с азартом изображал Робинзона, преподносил мне кокосы и ловил рыбу в тихой заводи. Ну разве что пару раз не удержалась и тайком съела хотдог и вафельный рожок с мороженым!

Рука сама собой потянулась к пирожку, но кот опередил меня, запрыгнув на стол и загородив собой блюдо.

— Не тронь эту гадость! Давно выбросить пора.

— Я только маленький кусочек! — попросила я.

Кот оскалился и выгнул спину:

— Если будешь тащить в рот все, что лежит в доме Бабы Яги, козочкой станешь!

Я ойкнула и отдернула руку.

— Я пошутил, — добавил кот. — Но пироги эти не ешь. И квас тоже вылей. Василисы уже двенадцать ночей нет, они пропали давно.

Я выполнила наказ кота, вылив квас у крыльца, и бросив рядом пироги — кот заверил, что птичкам ничего не станется.

— А почему ты зовешь Ягу Василисой? — полюбопытствовала я, вернувшись в горницу, где на столе уже стоял самовар и кот крутился у ног Ива, командуя, как заваривать чай из липового цвета.

— Потому что ее так назвали родители, — сообщил кот.

— У Бабы Яги есть родители? Папа Яга и Мама Яга? — загорелась я. — Расскажи!

Через несколько минут мы уселись вокруг закипающего самовара, распространявшего аромат еловых шишек, и приготовились слушать историю пропавшей Бабы Яги.

Кот начал свой рассказ, и мы окунулись в ненастный майский день, когда непокорная дочь покинула отчий дом, спасаясь от постылого замужества и желая посоветоваться с мудрой Бабой Ягой.

Василиса

Дом спал. Василисе удалось напустить волшебный сон и на стороживших ее нянюшек, и на матушку с батюшкой, почивавших в своей спальне, и на сестренок, и на служанок, и на стерегущих терем стрельцов, и даже на бдительного Полкана, уснувшего у своей будки.

Василиса на мгновение остановилась, потрепала пса по холке, прижалась к теплой морде, и Полкан приглушенно заворчал во сне.

Страшно было покидать родительский дом и выходить за ворота терема. Но еще страшней постылое замужество, на которое обрек ее отец, не желавший слушать ее мольбы. Да и матушка не хотела понять старшую дочь: жених и богат, и пригож, и всем хорош. Да как объяснить, что душа у него черная, уж Василиса-то это видит как никто другой. С детства ее Премудрой кличут, за думы взрослые, за проницательность необычайную. Да только даже батюшка с матушкой не знают о ее тайне — способности к чародейству. Но недолго им в неведении пребывать осталось — после побега Василисы все станет ясно и обратного пути в родной терем ей уже не будет.

Запахнувшись в дорожный плащ, Василиса юркнула в конюшню, сняла заклятие сна с верной кобылки и вывела ее во двор. Высокие ворота растворились, пропустив всадницу, и закрылись за ее спиной, отсекая путь назад.

Василиса гнала кобылу всю ночь напролет и еще затемно достигла дремучего леса. Здесь она отпустила кобылу и, шепнув ей волшебное слово, отправила домой. А сама двинулась по проторенной дорожке меж вековых дубов к стройным сосенкам, окружавшим избушку Бабы Яги. Она уже была здесь две весны назад. Тогда сильно захворала младшая сестренка, Злата, и царица сама к Яге на поклон отправилась в сопровождении старой нянюшки, знающей дорогу. Василиса насилу упросила взять ее с собой — так ей хотелось посмотреть на легендарную чародейку. Пришлось даже наврать с три короба о том, как она мечтает вызнать у старухи свою судьбу и погадать на суженого. Только так и удалось мать уговорить. Яга тогда Златушку исцелила, а на Василису смотрела долгим проницательным взглядом и, пожевав серыми губами, сказала: "Непростая тебя ждет судьба, девица. Много испытаний тебе предстоит вынести, прежде, чем с суженым своим соединиться". Мать, возвращаясь через лес, ругала Ягу вздорной старухой и недоумевала: какие испытания могут ждать царевну, судьба которой давно решена? А Василиса шла тише воды ниже травы и ныло сердечко от волнения: правду бабка сказала, увидела она в ней прежде всего чародейку, а не царевну.

Избушка, освещенная тусклым светом полумесяца, казалась спящим воробушком. Заслышав осторожные шаги Василисы, она встрепенулась, вскочила на ноги. Взметнулись веки-ставенки, и Василисе почудилось, что на нее пристально смотрит большой черный зрачок. Вздрогнула — и наваждение прошло. То застыл на подоконнике крупный бабушкин кот.

В избушке послышались приглушенные голоса, словно решая, что делать с незваной гостьей. И вот уже под ноги Василисе спустились ступени, словно соткавшись из призрачного лунного света. Василиса решительно взбежала к двери, которая с жалобным скрипом пустила ее внутрь, и, войдя в сени, замерла от ощущения беды. В воздухе, перебивая стойкие ароматы полыни и хвои, отчетливо пахло смертью. Василиса в волнении пересекла сени и вбежала в горницу, тускло освещенную светом лучины.

Баба Яга, лежавшая на печи под грудой ветхих тряпиц, только голову на нее повернула. Приподняться у старухи уже не было сил. Голос, еще недавно звучавший громко и не смущавшийся командовать царицей, сейчас был подобен шороху осенних листьев.

— Бабушка Яга, — выдохнула Василиса.

— Пришла, — старуха облизнула потрескавшиеся губы, — знать от судьбы не уйдешь...

Как это не уйдешь, мысленно возмутилась Василиса. Я же ушла, сбежала, гнева родительского не побоялась. А ведь сейчас, поди, сонное заклятье уже развеялось. Стрельцы и Полкан подняли шум, обнаружили ее пропажу и, наверняка, уже пустили погоню.

— Вот и я говорю, девица, не твоя это судьба, коли ты от нее сбежать не побоялась да к злой старухе поздней ночью прийти. — Желтые глаза Яги на миг полыхнули огнем купальских костров. — Подойди, — велела старуха.

Василиса словно окаменела. А вдруг, это не ее воля в избушку Бабы Яги привела? Что, если старуха, оказавшись на грани смерти, вспомнила о молодой чародейке и приманила ее к себе в надежде на помощь?

Черный кот зашипел и спрыгнул с окна, перевернув глиняный горшок. Василиса машинально бросилась собирать черепки — и, задумавшись, сама не заметила, как поставила на место целый горшок.

— Молодо-зелено, — с напускной строгостью проворчала Яга. — Разбрасываешься своей силой без разбора. Наловчилась, поди, в тереме золоченые блюда из осколков складывать, чтобы не досталось из-за шалостей?

Василиса нервно распушила кончик косы. Права была Яга. Именно так, сидя над разбитой чашей, которую так любила маменька, и, замирая при мысли о наказании, маленькая Василиса открыла в себе волшебные умения. Больше всего в тот миг она желала, чтобы чаша сделалась целой и невредимой, словно не смахнула ее, играючи, озорная девчонка. Василиса даже глаза зажмурила крепко-крепко и кулачки сжала сильно-сильно, а когда открыла, перед ней стояла маменька и со строгостью взирала на дочь, без позволения пробравшуюся в ее покои.

— Василиса, ты что здесь? — грозный голос матери прозвучал, как наяву.

— Матушка... я... прости... — промычала девочка, холодея от страха и загораживая черепки на полу.

Мать отодвинула ее в сторону, и в воздухе запахло грозой.

— Сколько раз тебе было велено, не тронь ничего без спросу, — с угрозой прозвучал голос царицы.

— Прости, матушка, — промямлила Василиса.

— Ты же знаешь, как дорога мне эта чаша, — отчитывала ее царица. — Это подарок твоего отца!

От строгости матери и предчувствия наказания голосок Василисы задрожал, на глаза навернулись слезы.

— Я не чаяла, я ненароком... Прости, матушка!

— Впредь играй осторожней, — властный голос матери неожиданно смягчился. — Ведь так и разбить ее недолго.

Василиса, не веря своим ушам, бросила взгляд за плечо. На бревенчатом полу не лежало ни осколочка! А мать держала в руках целую и невредимую, как Василиса и загадывала, чашу.