Дуглас Адамс - Долгое чаепитие Страница 4

Привстав и вытянув руку вперед, она ухватилась за штатив капельницы, и, так как он качался не так сильно, как она, с его помощью она могла медленно встать. И вот она уже стояла, чувствуя, как ее высокую стройную фигуру пошатывает, а через несколько мгновений держала перед собой на расстоянии вытянутой руки штатив от капельницы, напоминая пастуха, держащегося за пастуший посох.

С Норвегией у нее не вышло, но, по крайней мере, ей удалось встать.

Штатив катился на четырех маленьких, упрямо разъезжавшихся в разные стороны колесиках, которые вели себя, как визжащие дети в супермаркете, но, несмотря на все это, Кейт удалось продвинуть его до дверей. От проделанных шагов чувство дурноты усилилось, но усилилась также и решимость не поддаваться этому. Она добралась до дверей, открыла их и, толкая штатив перед собой, выглянула в коридор.

В левой части коридор сразу заканчивался двумя двустворчатыми дверями с круглыми окошками-иллюминаторами, которые, по-видимому, вели в более просторное помещение — может быть, какое-то больничное отделение. А в правой части коридора было несколько дверей поменьше, он простирался несколько дальше, прежде чем завернуть за угол. Одна из дверей, может быть, и была туалетом. А остальные? Ну, это она выяснит, когда пойдет искать туалет.

Первые две оказались шкафами. Следующий шкаф, правда, был несколько больше, чем два предыдущих, и там стоял стул, поэтому он, возможно, считался комнатой, так как большинство людей не любят сидеть в шкафах, даже медсестры и няни, которым приходится делать многое из того, что большинству людей не захотелось бы делать. Еще там была куча всяких мензурок, пакетиков с наполовину свернувшимися сливками для кофе и старая-престарая кофеварка — все это находилось на маленьком столике и мрачно просачивалось на номер газеты «Ивнинг стандард».

Кейт взяла газету и попыталась узнать из нее, что же произошло за те дни, когда она была без сознания. Однако из-за собственного шаткого состояния и из-за уныло-слипшегося жалкого состояния газеты Кейт смогла уловить оттуда лишь то, что никто ничего не мог с уверенностью сказать об этом происшествии. Серьезно пострадавших, судя по всему, не было, не хватало лишь одной из служащих одной из авиалиний — ее так и не нашли. Официально инцидент был отнесен к разряду «стихийного бедствия».

«Хорошенькая стихия», — подумала Кейт. Она положила на место газетные останки и закрыла за собой дверь.

За следующей дверью оказалась такая же палата, как у нее. Рядом с кроватью стояла тумбочка, а в вазе болтался один банан.

Совершенно точно на кровати кто-то лежал. Она потянула за дверь, но оказалось, что сделала это недостаточно быстро. К несчастью, что-то странное привлекло ее внимание, но, хоть она заметила это сразу, она не могла сразу определить, что именно. Так она и стояла перед полузакрытой дверью, уставившись в пол, чувствуя, что ей не следует заглядывать еще раз, но знала, что она все же заглянет.

Она попыталась открыть дверь во второй раз.

В комнате царили мрак и холод. Холод вызвал у нее нехорошие мысли относительно лежавшего на постели. Она прислушалась. Тишина тоже не производила особенно приятного впечатления. Это была не та тишина, которая бывает в комнате человека, спящего здоровым, глубоким сном, а та, в которой нельзя различить ничего, кроме отдаленного шума машин.

Довольно долго она не решалась войти, застыв в проеме двери, всматриваясь и прислушиваясь. Ее поразили совершенно необъятные размеры лежащего, и еще она подумала, как ему, должно быть, холодно под тоненьким одеялом, которым он накрыт. Рядом с постелью стоял виниловый стул с ковшеобразным сиденьем и полыми ножками, который утопал в наброшенной на него меховой шубе, и Кейт подумала, что гораздо правильнее было бы, если бы шуба была наброшена на кровать и ее холодного владельца.

Наконец, стараясь ступать как можно тише и осторожнее, она вошла в комнату и подошла к кровати. Там лежал исполинских размеров скандинав. Даже сейчас, холодный и с закрытыми глазами, он не переставал хмуриться, как будто все еще был чем-то обеспокоен. Этот факт поразил Кейт своей безграничной грустью. В жизни у него был вид человека, перед которым без конца возникали огромные, можно сказать, непреодолимые препятствия, но видеть, что и за пределами жизни он столкнулся с вещами, которые его тревожили, было больно.

Ее поразило, что он казался совершенно невредимым. На коже не было ни одной царапины. Она выглядела грубой и здоровой, или, по крайней мере, была здоровой до недавнего времени. При более тщательном исследовании можно было обнаружить сетку очень тонких морщин, из чего следовало, что ему больше, чем тридцать с небольшим, как она предположила при первом знакомстве. Он был похож на мужчину, обладающего прекрасным здоровьем, в прекрасной форме, которому вполне могло быть даже далеко за сорок.

Недалеко от двери, у стены, стояла непонятно откуда взявшаяся здесь вещь. Оказалось, это автомат по продаже кока-колы. Причем было непохоже, что он стоял тут всю жизнь: вилка не была включена в сеть, а аккуратная табличка извещала, что автомат временно неисправен. Было такое впечатление, будто кто-то просто занес его сюда по ошибке, а теперь, наверное, ходит и повсюду разыскивает комнату, в которой он мог его оставить. Его глянцевая красно-белая панель пялилась на комнату, никак не объясняя своего поведения. Единственная информация, которую он сообщал внешнему миру, это то, что в отверстие в нем можно было опускать монеты самого различного достоинства, а в выемке для кружек можно было получить напиток любой емкости, если бы он был исправен, каковым в данный момент он не был.

Рядом с автоматом лежал также кузнечный молот, весьма, в свою очередь, странный.

Кейт почувствовала вдруг, дурноту, комната начала кружиться, а в сундуках ее подсознания послышалось неутомимое, неугомонное шуршание.

Потом она поняла, что эти звуки не были просто частью ее воображения. Шум явственно слышался в комнате — от ударов, царапанья и приглушенного хлопанья крыльев. Шум то нарастал, то стихал — как ветер, но в своем полубессознательном состоянии Кейт не сразу могла определить, откуда он исходит. Наконец взгляд ее упал на шторы. Она смотрела на них с беспокойством и нахмурясь — как пьяный, который силится понять, почему дверь танцует. Шум шел оттуда. Она нерешительно приблизилась к шторам и раздвинула их. В окно бился огромный орел с кругами на крыльях. Он таращился своими огромными желтыми глазами и бешено долбил клювом по стеклу.

Пошатнувшись, Кейт отпрянула и попыталась выбраться из комнаты. Двери в конце коридора с окошками, похожими на иллюминаторы, распахнулись, и оттуда появились две фигуры. Их руки проворно подхватили Кейт как раз в тот момент, когда она, безнадежно запутавшись в трубках от капельницы, начала, описывая круги, медленно сползать на пол.

Когда ее заботливо укладывали снова в постель, она была без сознания. А полчаса спустя появилась фигура поразительно, раздражающе маленького роста в нелепо сидящем, непомерно большом для нее белом халате, увезла на каталке мужчину-великана из палаты, а затем через несколько минут вернулась за автоматом по продаже кока-колы, но Кейт так и не приходила в сознание.

Она пришла в себя через несколько часов вместе с лучами солнца, освещавшими комнату. День казался вполне обычным и спокойным, но Кейт все еще не могла успокоиться.

3

Некоторое время спустя то же самое солнце ворвалось в окна одного из домов в Северном Лондоне, и осветило фигуру безмятежно спящего мужчины.

В комнате, где он спал, царили грязь и беспорядок, и даже внезапное вторжение света не могло ее преобразить. Солнце медленно ползло по одеялу и простыням, словно боясь наткнуться на что-то, крадучись скользнуло к краю постели, быстро пробежало по некоторым предметам, встреченным на полу, робко поиграло с шариками пыли, на мгновение задержалось на чучеле летучей мыши, висевшем в углу, и убежало.

Из всех его посещений это было самым долгим — оно длилось час или около того, и за все это время спящая фигура едва ли пошевелилась.

В 11 часов зазвонил телефон, но и тогда спящий никак не отреагировал, не больше, чем когда он зазвонил без двадцати пяти семь, затем снова без двадцати семь, опять без десяти семь, а потом непрерывно в течение десяти минут, начиная с без пяти семь, после чего погрузился в долгое и полное особого значения молчание, прерванное лишь воем сирены полицейской машины на близлежащей улице около девяти часов, звуками клавесина XIX века около девяти пятнадцати и выносом его же судебными приставами в десять с чем-то. Ни для кого ничего необычного в происходящем не было — люди, которые приходили сюда, привыкли находить ключ под ковриком около двери, а человек, который спал, привык спать, не слыша этого. Выражение «спать сном праведника» к нему, пожалуй, не подходило, если только не имелось в виду, что засыпал он мгновенно, но одно можно было сказать совершенно определенно: он спал как человек, который, стоит ему забраться в постель и выключить свет, не будет растрачивать время попусту, занимаясь всякой ерундой.