Евгений Лукин - Они тебя защитят Страница 4

— Возникли, — сказал внезапно осмелевший Вдовин. — Почему вы в кафе сидите?

— А где я должен сидеть?

— Н-ну… — Вдовин опешил.

Александр рассмеялся, спрятал телефон.

— А поддержим-ка традицию, Никанор Матвеевич, — предложил он. — Что, если по кофейку, а?

И они переместились за стеклянный журнальный столик.

— Значит, интересуетесь, почему в кафе… — задумчиво молвил Александр, пододвигая Вдовину одну из чашек, принесенных все той же снулой девицей. — Как я уже говорил, муниципалитет наш куплен с потрохами, но при этом хочет остаться чистеньким. А кафе принадлежит моему родственнику… Как видите, все просто.

— И полиция, вы говорите, в курсе… А участковый?

— И участковый предупрежден.

— Не проболтается?

— Да хоть бы и проболтался!.. Что вас еще беспокоит?

Никанор Матвеевич осунулся, помолчал.

— Скажите… Вы именно меня выбрали, потому что…

— Нет, — решительно прервал его Александр. — Вы нисколько не трусливее других. Вы даже, если хотите, храбрее. Все хорохорятся, строят из себя смельчаков, а вот честно признать себя трусом… На это, знаете, отвага нужна!

— Как же храбрее… В обморок-то вон…

— Между прочим, в той ситуации — единственно верный поступок. Букашек в детстве ловили? Видели, как они в случае опасности мертвыми прикидываются? Инстинкты — великое дело, Никанор Матвеевич…

— И все-таки — почему?

Александр вздохнул, покосился насмешливо.

— Законопослушный вы, Никанор Матвеевич, — то ли похвалил, то ли посетовал он. — На таких, как вы, мир держится. Вы пустую улицу на красный свет не перейдете…

Вдовин оскорбился.

— Ну почему же… — возразил он. — Переходил, и не раз…

— Два раза, — согласился Александр. — А теперь представьте на секунду, что под охрану взяли… ну, скажем, эту вашу Калерию… как ее?..

Никанор Матвеевич представил — и содрогнулся.

— Геноцид, — подтвердил Александр. — Все бы неотложки с колес послетали… Оно нам надо?

Вдовин ссутулился над чашкой, шевельнул ложечку.

— С ним все благополучно? — глуховато спросил он.

— С кем?

— С мигрантом…

— Вас это так заботит?

— Да.

— Очнулся до приезда «воронка» и скорее всего дал деру, — сообщил Александр. — Видимо, придется усилить заряд…

— Заряд? — всполошился Вдовин.

— Ну да, заряд. Скажем, стрелять дуплетом, двумя стерженьками сразу. А то полиция обижается: приехали, а забирать некого…

— Да, но… ведь это, наверное, может повредить здоровью…

— А нарушение закона вообще вредит здоровью… В ряде случаев.

Никанор Матвеевич помолчал, решаясь.

— Может, другого найдете? — выдавил он наконец.

Изумленно глядя на подопытного, Александр медленно вернул чашку на блюдце.

— Не понял… — с искренним любопытством выговорил он. — Вы хотите разорвать контракт?

— Понимаете, — беспомощно сказал Вдовин. — Мне все время кажется, что это я сам их… своими руками…

— Да-а… — с уважением протянул Александр, откидываясь на спинку стула. — Вас в Красную Книгу заносить надо, Никанор Матвеевич! Я думал, таких уже не осталось…

Одно из двух: либо избегать людей, что невозможно, либо…

Либо перестать их бояться, что тоже невозможно. По телевизору вон передали: девяностые возвращаются, опять стрельба, опять разгул преступности… Буржуи пируют, народ злобствует…

— Матвеич… — нежно позвали из мрака (лампочка над подъездом почему-то опять не горела). Остановился, озабоченно прислушался к собственным ощущениям. Сердцебиение, понятно, слегка участилось, но не более того. Все-таки незримое присутствие беспилотника над головой вселяло какую-никакую, а уверенность.

Тем временем из темноты выступили четыре смущенных орясины с одинаковыми клубными шарфами на склоненных шеях. Не решаясь приблизиться к Вдовину, стояли и кривовато улыбались ему издали.

— Матвеич… — умильно повторил тот, что постарше и по-кряжистей. — Ты на нас, говорят, обижаешься… Мы ж не со зла, Матвеич! Вот извиниться пришли, если что не так…

А участковый-то и впрямь болтун.

Слухи о том, что с Никанором Матвеевичем лучше не связываться, вскоре достигли и домочадцев. В Фёдоре внезапно пробудилась сыновья почтительность, да и Марьяна засуетилась, не знала уже, чем угодить. Подарила майку с девичьей мордашкой на груди и английской надписью на пузе. Избранника своего расхваливала как могла.

— Ты не думай… — щебетала она. — Он не по бакланке, он на себя чужую вину принял — за авторитета срок отбывал… Его теперь знаешь как уважают!..

Любопытная личность был этот Фёдор. Ни за что не подумаешь, что человек явился прямиком из мест не столь отдаленных: ни татуировки, ни мата, ни жаргонных словечек… Завязалась привычка посидеть вечерком на кухне за рюмочкой «Хеннесси». Беседовали на равных.

— Значит, говоришь, батя, — задумчиво гудел кандидат в зятья, — двумя теперь стерженьками отстреливать будут?

— Двумя…

Никакой государственной тайны Вдовин не разглашал. Причастность городских властей к проекту — вот единственное, о чем Александр с Виталием категорически запретили упоминать.

А то бы сам никто не догадался!

— Ну, вот испытают… — мыслил вслух Фёдор. — А в продажу когда?

— Что в продажу? — оторопело переспросил Вдовин.

— Ну… это… — И будущий зять указал сперва на браслет, затем на потолок кухни.

У Никанора Матвеевича остановились глаза — он представил себе небо, черное от роящихся беспилотников. Пришлось даже тряхнуть головой, чтобы видение распалось.

— Да никогда, наверное… — с запинкой предположил он. — Мы ж не для себя, мы для заграницы испытываем…

Нахмурился Фёдор, посопел.

— Ну, ясно… — сказал он. — А вот, скажем, дача у тебя… Он что, за тобой и на дачу полетит?

— Смотря где дача… Если недалеко от города, может, и полетит…

— Слушай, батя! А возьми завтра отгул. На природу съездим, с хорошими людьми познакомлю…

Произнесено это было спроста, добродушно, и все же внезапное предложение показалось Никанору Матвеевичу крайне подозрительным. Ох, что-то затевает зятек… Не дай бог завезет подальше, куда беспилотник не достанет… да и пришибет, глядишь…

Надо бы с Александром посоветоваться.

— Езжайте, — сказал Александр. — Вообще расширяйте территорию присутствия. Не ограничивайтесь своим районом. Во дворе вас теперь наверняка либо за версту обходят, либо в друганы набиваются. Да и шеф ворчит: вон уже сколько времени прошло, а всего два выстрела! Один по домохозяйке, другой по мигранту. Смехота…

— А если далеко заедем…

— Не заедете. Увидим, что удаляетесь от города, — оповестим гаишников: тормознут, вернут… Еще и оштрафуют.

— А вдруг не за что?

— Ну как это не за что! Найдется…

Вдовин взял отгул, принарядился. Подаренная Марьяной маечка пришлась впору.

Хорошие люди прибыли на двух джипах: крупные ребята с суровыми упитанными лицами. Неговорливые, обходительные, дорого и скромно одетые. И опять-таки ни татуировочки ни на ком. Вот ведь времена пошли! Криминалитету особые приметы ни к чему, зато чертова прорва добропорядочных граждан щеголяет в татушках. Скоро встретишь этак кого без наколки и подумаешь: да уж не с зоны ли?

Лагерной фени в их речи также не слышалось. Пока ехали по городу, один лишь раз проскользнуло раздумчиво, с ленцой:

— Не, братва, блокироваться надо с креативными людьми…

И все.

Никанор Матвеевич почти уже освоился в новой для него компании: сидел молчал. Тем более что с разговорами к нему и не лезли.

Замелькали окраины. Хороший человек, восседавший рядом с водителем, опустил стекло, выглянул.

— Висит, — сообщил он. — Как приклеенный.

И одобрительно покосился на Вдовина.

В виду, надо полагать, имелся беспилотник.

На втором километре джипы свернули с трассы на грунтовку и въехали в рощицу, разваленную надвое обширной поляной. Судя по всему, прибыли. Так оно и оказалось. Покинув салон, Никанор Матвеевич первым делом взглянул вверх, убедился, что винтокрылый на страже (висит, как прикленный), и лишь после этого обозрел окрестности. А обозревши, моргнул. Возникло ощущение зеркальности: в противоположном конце поляны стояли два точно таких же джипа, и из них выгружались точно такие же люди.

— Вовремя, — оценил Фёдор. — Ну что, бать? Пойдем поздороваемся…

И дружески подтолкнул в спину.

Приблизились.

— Здравствуйте… — испытывая неловкость, одиноко произнес Никанор Матвеевич.

На него смотрели будто бы в оцепенении — причем не столько в лицо, сколько на маечку с девичьей мордашкой на груди. Наконец громадный, волоокий, тот, что стоял впереди всех, туповато спросил: