Светлана Багдерина - Шесть жизней Анны Карениной Страница 4

«Теперь-то ты, mon cher, никуда от меня не денешься», — шептала она, беззвучно шевеля губами.

У самого входа, в маленькой тесной прихожей, отгороженной от внутренностей машины малиновыми портьерами, ее встретили мужчина и женщина в форме, похожей на военную.

— Где здесь расположились дворянин и две… — заговорила было Анна, но мужчина с легким поклоном протянул ей какой-то мешок, опутанный лямками, словно невиданное морское чудище — щупальцами.

— У меня нет больше денег! — раздраженно отмахнулась Каренина, но он лишь улыбнулся:

— Это входит в цену билета, мадам. И надевается на спину.

— Уберите это от меня сейчас же! — брезгливо отшатнулась она. — Мне не нужны ваши пыльные котомки!

— Извините, мадам, но без этого мы не можем вас впустить, — вежливо, но непреклонно заявила женщина.

— Вы не имеете права! Я заплатила!

— Мы вернем вам деньги.

— Но…

В утробе машины послышался знакомый женский смех, и Анна вздрогнула, словно пронзенная раскаленной спицей.

— Хорошо, надевайте! Только быстрее! Не понимаю, чего вы ждете! — сердито воскликнула она, чувствуя, как каждая проходящая секунда заново выжигает ее изнутри обидой, ревностью и отчаянием.

Через несколько минут, когда странное приспособление было прикреплено к Анне и опутывало ее своими лямками подобно спруту, ее провели в салон и усадили на последнее свободное место рядом с толстым заводчиком и его увешанной драгоценностями супругой.

— Но я не хочу здесь сидеть! — возмущенно прошипела Каренина, опасаясь привлечь к себе внимание Вронского и княгинь до начала поездки, чтобы не вспугнуть.

— Других свободных мест нет, — терпеливо улыбнулся мужчина.

Анна подумала о всех пассажирах машины, с которыми пришлось говорить этому человеку сегодня и вообще, не желающих надевать на спины отвратительную сумку, и ее покоробило его лицемерное терпение.

— …К тому же, путешествие продлится не более получаса, и все это время можно любоваться видами из окна. Вы и не заметите, как пройдет время, мадам.

Каренина сделала вид, что сдалась и демонстративно отвернулась к большому квадратному окошку со скругленными углами, в которое во все глаза уже смотрели ее соседи, словно там можно было увидеть что-то такое, чего они не видели, подходя к машине.

Под окном бегали люди с красными флажками и городовые, отгоняя зевак с широкой, огороженной канатами дороги, на которой их машина стояла. Больше ничего интересного там не происходило, и Анна опустила взгляд на колени, напряженно вслушиваясь в гомон внутри машины.

— Bon voyage, — галантно пожелал мужчина, пристегнул единственную незакрепленную, самую длинную лямку ее нелепой наспинной сумки к струне под потолком и откланялся.

Еще полминуты — и глухо взревели моторы, и едва Анна задумалась, были ли это моторы их машины или другой, каких на выставку привезли со всех концов света в изобилии, как толпа за окном медленно поплыла назад.

«Поехали», — поняла Анна. — «Сейчас наберем скорость, и я выскажу ему все. А потом — в дверь. Конечно же, эта хлипкая веревка вверху не удержит меня — и всё будет кончено. Я отмщена и умру спокойно».

— Дамы и господа, — из-за малиновой портьеры выступила женщина, встретившая Каренину у входа. — Прошу всех оставаться на местах до отдельного разрешения господина Эристова.

«Что за жалкая привычка — силиться казаться важнее, чем ты есть на самом деле!» — досадливо поморщилась в ответ Каренина. — «Так делают люди малозначительные и неуверенные в себе, как этот усатый господин. А эта женщина с ним — его жена или…»

Неожиданно пол машины стал как-то странно наклоняться, тело Карениной вдавило в кресло, а полотняная сумка, примотанная к ней ремнями и лямками женщиной в форме, заставила позвоночник выгнуться неудобно — словно на кочку легла.

«В гору поехали, что ли?» — раздраженно подумала Анна. — «Только откуда они их в Подмосковье нашли? И трясет, как будто по колдобинам от Нижнего на Знаменку едешь. А еще такие деньги с людей берут!»

Каренина сердито оглянулась, отыскивая взглядом Сорокиных и Вронского среди пассажиров, желая, чтобы скорее все было кончено, этот фарс, эти муки, эта недосказанность, что не давала ей уйти и покончить со своими страданиями навсегда, это бесконечное унижение…

Но Вронский увидел ее первым.

Глаза их встретились, Анна начала подниматься, но Алексей опередил ее. Гневно сверкнув глазами, он вскочил и, сдвигая своей длинной лямкой лямки остальных пассажиров и с каждым шагом запутываясь в них все больше, двинулся к ней.

— Господин, пожалуйста, вернитесь на место, — забеспокоилась женщина в форме, но Вронский был слеп и глух ко всему, что не касалось Карениной.

Окончательный затор на потолочной струне случился метрах в полутора от Карениной, и Вронский, будучи не в состоянии сделать больше ни единого шага, остановился и обвиняюще прищурился.

— Ты здесь! — тихо, но возмущенно заговорил он, не сводя с нее взгляда. — Отчего ты нас преследуешь? С какой целью? И к чему эти нелепые представления в ресторане? Мне за тебя стыдно, Анна! Я никогда не ожидал…

— А я никогда не ожидала от тебя такого низкого предательства и трусости! — жарко выпалила в ответ Каренина. — Ты поиграл мной и бросил, как надоевшую куклу, даже побоявшись сказать, что я тебе наскучила! Ты лицемерно продолжал делать вид, что все идет как прежде, что ты любишь меня, и я тебе верила, потому что хотела верить! Да, это неумно и смешно, но тебе, как никому другому, известно, что без тебя моя жизнь теряет смысл! И теперь, когда ты определился, кто тебе дороже, я не мечтаю ни о чем ином, кроме как уйти и избавить тебя от своего надоевшего присутствия. Не хочу быть тебе обузой, не хочу заставлять тебя изворачиваться и лгать, унижая тем себя и меня. И знай, что то, что случится сейчас — твоя вина исключительно, и пусть тебе и твоей новой amour будет стыдно всю оставшуюся жизнь!

— Что ты опять задумала, Анна?! — Вронский потянулся к ней, но она не стала ждать.

С душераздирающим стоном она бросилась к малиновой портьере, скрывающей выход, оттолкнула метнувшуюся ей наперерез женщину в форме, повернула ручку и шагнула наружу, ожидая через долю секунды встретиться с несущейся мимо землей. В то же мгновение за спиной ее что-то щелкнуло, дернулось, хлопнуло — и Анна почувствовала, как неведомая сила прервала ее короткое падение и стала поднимать вверх. Над головой ее, откуда ни возьмись, расцвел огромный белый купол, матово отблескивая красками заката. Из-за ее спины к нему тянулись толстые шелковые шнуры.

«Что это, что?! Где я?!» — хотела выкрикнуть Каренина, но стоило ей приоткрыть рот, как безбрежные массы небесного океана поспешили занять новое пространство, и она закашлялась, задыхаясь воздухом, ставшим вдруг плотным, как картон. Слезы брызнули из ее глаз. Подъюбники и юбка закрыли лицо, приводя в панику — но ненадолго. Сильный порыв ветра надорвал их с треском, а новый, налетевший через несколько секунд, довершил его дело, унося в вечернюю даль длинные широкие лоскуты.

Прикрывая лицо руками, чтобы можно было дышать, она выглянула меж пальцев, словно подсматривая за мирозданием, и дыхание ее перехватило — но уже не от ветра. Вид потрясающей красоты и необычности открылся перед глазами Анны.

Погруженная в теплые вечерние сумерки, плыла далеко под ее ногами земля. Лес, речка, шахматная клетка полей и садов, россыпь кубиков-дач, тонкая ленточка дороги, на которой словно застыли крошечные букашки — возы, экипажи, а то и самодвижущиеся кареты на резиновом ходу — и тишина. Ни шума деревьев, ни скрипа колес, ни рева моторов, ни плеска волн — не было слышно ничего, кроме ее собственного прерывистого дыхания. Людей внизу не было видно тоже, и Анна вдруг подумала с замиранием сердца, что род людской за те минуты, что ее не было внизу, мог прервать свое существование на этой земле, и осталась бы она одна — лететь, подобно сказочной фее, на волнах эфира и взирать на безлюдное, и оттого печальное великолепие. И очутившись лицом к лицу с прекрасным, но одиноким миром, окружавшим ее, с прохладным прозрачным воздухом, с горизонтом, алеющим нежным румянцем заката, с лесом, полями и реками, такими маленькими и беззащитными — и такими вдруг родными, Каренина неожиданно почувствовала себя с ними единым целым. Сладкий прилив умиления и нежности к этому миру нахлынул внезапно, и показались в эту минуту все ее обиды ничтожными, ревность — капризом, страсть к Алексею — одержимостью и эгоизмом, которыми мучила она и его, и себя, а попытки покончить с жизнью — вершиной безрассудства, и она внезапно ощутила себя свободной. Впервые по-настоящему свободной и хозяйкой своей судьбы.

«Теперь я вольна распоряжаться собой и своей жизнью как захочу — и не зависеть от Алексея! Я свободна, свободна, как птица!..»