Сергей Шведов - Черный скоморох Страница 40

Достойнейший Пигал был зол на Тимерийского за чрезмерную самонадеянность, за легкомыслие, с каким он поставил под удар жизнь и счастье прекраснейшей из прекрасных, за которую сам магистр отдал бы жизнь. Кто сказал, что кровь в жилах остывает с годами? В это утро Пигал Сиринский чувствовал себя почти молодым. Конечно, кто-то глупо ухмыльнется по случаю того, что серьезный ученый в годах влюбился в девчонку. Но нет возраста, неподвластного любви. И в шестьдесят лет человек способен испытывать фейерверк бурных страстей, одна из которых – ревность. Достойнейший Пигал с самого начала ревновал прекраснейшую Лулу к князю Тимерийскому, но только сегодня нашел силы себе в этом признаться. Как известно, ревность очень нехорошее чувство, способное подтолкнуть даже очень приличного человека на неблаговидные поступки. Тем более что всегда такая чуткая совесть магистра в этот раз застенчиво молчала, поскольку счастливым соперником был Чернопалый. Не человек, а монстр, порождение чудовищного стечения обстоятельств и не менее чудовищной Черной плазмы. В свое время этот вселенский негодяй уже погубил четыре невинные души, и погубил, надо честно и самокритично это признать, при попустительстве Пигала Сиринского. Долг магистра сегодня состоит в том, чтобы в сетях этого отвратительного паука не задохнулось бы пятое, самое хрупкое, самое очаровательное, самое дорогое сердцу Пигала создание. И здесь уже все средства хороши и любая помощь годится. Даже помощь Кибелиуса-Риго, тоже, конечно, фрукта, но хоть не из дьявольского сада.

Разумеется, найдутся и такие, которые назовут достойнейшего Пигала Сиринского предателем, вкравшимся под личиной друга в доверие к молодому человеку, чтобы погубить его. На это магистр ответил бы моралистам следующее: во-первых, он здесь не в качестве друга Тимерийского, а в качестве полномочного представителя члена Высшего Совета просвещеннейшего Семерлинга, а во-вторых, чтобы влезть в душу проклятого князя, надо уж очень сильно намылиться, но и, в-третьих, речь-то идет не только о спасении Лулу, но и о спасении Вселенной, а в этом случае возможны и допустимы издержки по части морали. Нельзя сказать, что Пигал пришел к таким болезненным для своего доброго сердца выводам без нравственных терзаний. Ничего подобного. В скоропалительности выводов магистра обвинить нельзя. Его трудные раздумья горькой солью проступили на темени. Так что желающие вполне могли попробовать эту соль на вкус. Другое дело, что желающих не будет, ибо вышеозначенные моралисты предпочитают проводить время в комфортабельных условиях, а не болтаться черт знает где, спасая добро и разум. Конечно, любовь к Лулу сыграла в размышлениях Пигала Сиринского определенную роль, но отнюдь не решающую.

Как человек не только мудрый, но и деятельный, Пигал немедленно принялся за разложение не слишком стойкого войска Тимерийского. Что противоречило полученным от Кибелиуса-Риго инструкциям. Но тут уж Пигал предпочел положиться на свой разум, а не на инструкции, которых он, кстати говоря, возможно, и не получал вовсе. К сожалению, достойнейший магистр выбрал не слишком удачный объект для диверсии. Капитан Рэм был туповатым служакой, не способным ухватить логические построения сиринца.

– Знаете, чужеземец,– сказал он Пигалу,– когда мы вернемся в замок Араке, я познакомлю вас с канцлером Весулием, вот с ним вы можете говорить о чем угодно, в том числе и о морали. А у меня своих забот по горло.

Некая тучка, возникшая на горизонте, не привлекла поначалу внимания Пигала, хотя, как человек опытный и осторожный, он мог бы, кажется, озаботиться ее появлением. К сожалению, магистр был слишком занят своими мыслями о неудачном разговоре со старым капитаном.

– Лахи,– прошептал враз посеревшими губами капитан Рэм и добавил уже в полный, захлебывающийся от страха голос: – Лахи!

Достойнейший Пигал не успел выяснить у капитана, какую опасность представляют эти загадочные существа. На это ему просто недостало времени. Единственное, что он успел сделать, так это скатиться со спины внезапно взбесившегося лошака в придорожную канаву. Бесился лошак недолго, поскольку в мгновение ока был растерзан на части какими-то чудовищами, которых магистр успел разглядеть лишь частично, настолько стремительным было нападение. Пигал увидел лишь острые когти, рванувшие кровавые лохмотья со спины несчастного лошака, да острые как бритва зубы, клацнувшие едва ли не у самого его лица. Потом в небе полыхнуло огнем, причем такой силы, что магистр едва не истлел от жара, хотя и лежал в довольно глубокой ложбинке под защитой очень солидных на вид камней. После этого все, кажется, стихло. Пигал поднял голову и огляделся. Еще недавно столь роскошно экипированное войско князя Тимерийского представляло собой довольно жалкое зрелище. Хотя жертв было немного, включая лошака достойнейшего сиринца. Из чего Пигал сделал поспешный, как вскоре выяснилось, вывод, что не так черт страшен, как его малюют.

– Что это было?

Вопрос свой магистр задал князю Тимерийскому, который в позе победителя стоял на камне, словно памятник самому себе. Зрелище было бесспорно величественное, особенно для впечатлительных глаз, которые и раньше смотрели на монстра-авантюриста с обожанием и любовью. Что же касается Пигала Сиринского, то он хотел бы знать, где находился князь, когда жалкие хищники терзали несчастного лошака?

– Это не жалкие хищники,– возразила Лулу.– Это же Лахи!

– Допустим,– согласился Пигал.– Но хотелось бы знать, человек молодой, как ты собираешься совладать с Великим Кибелиусом, пастырем Грогуса, если не способен защитить своих людей от местных ощипанных ворон?

Вот что значит удачно сказанное слово! Восхищенный взгляд Лулу переместился на магистра, тем более что князь как раз в этот момент покинул постамент и направился к чернеющему на дороге предмету.

– Он уничтожил трех Лахи.– Ее величество сочла своим долгом защитить нерадивого любовника.

Но достойнейший Пигал был неумолим:

– Мы потеряли десять животных и одного вашего подданного, прекрасная королева. Согласитесь, это большая промашка со стороны князя.

Магистр нисколько не сомневался, что после столь замечательной речи он вырос в глазах Лулу на целый вершок.

– Князь уничтожил их огнем.– В голосе капитана Рэма восхищение мешалось со страхом.– До сих пор еще никому не удавалось убить Лахи.

– Каким огнем, а главное, откуда? – удивился магистр, проглядевший в суете столь интересную подробность.

Не к месту заданный вопрос сильно уронил его в глазах Лулу, но слово не воробей, вылетит – не поймаешь.

– Огонь полыхнул прямо из его правой руки,– снисходительно пояснил капитан смущенному магистру.– До сих пор считалось, что против Лахи любое оружие бессильно.

Видимо, калейдоскоп событий, в которых волей-неволей пришлось участвовать магистру, сильно отразился на его умственных способностях, коли он не сразу додумался до очевидного.

– Слезы Сагкха,– прошептал он наконец.

– Князь Тимерийский – великий воин и маг,– заявила прекрасная Лулу, явно довольная, что ей досталось такое сокровище.

Между прочим, на ее месте достойнейший магистр не очень бы радовался. Хотя ему-то, хвала природе и судьбе, на месте прекрасной Лулу уж точно не бывать.

– Это не огонь,– сказал Пигал подошедшей ведьме Нани.– Это язык Черной плазмы.

Старуху заявление Пигала Сиринского испугало даже больше, чем появление проклятых Лахи. Она была единственной в растревоженном стаде, кто способен был понять магистра и оценить весь ужас происшедшего.

– Надо полагать, милейшая, вы в курсе, с кем имеете дело?

Старуха все понимала, это было написано на ее посеревшем лице. А в глазах, которыми она смотрела на князя Тимерийского, и вовсе был ужас. Такая реакция на монстра не удивила Пигала Сиринского. Хотя сам достойнейший из мудрых князя не боялся, несмотря на его прорезавшееся вдруг могущество. И не боялся, возможно, потому, что не мог взять в толк, как столь невероятное зло может прятаться под столь благообразной личиной? То есть умом-то Пигал понимал, насколько опасен его молодой спутник, но сердце магистра оказалось более легкомысленным и бояться категорически отказывалось. Видимо, поэтому сиринец не испытал при приближении Тимерийского никаких иных чувств, кроме любопытства, которое относилось к изрядному куску чьей-то шкуры, находившемуся в руках монстра.

– Это что такое?

– Шкура Лахи,– довольно улыбнулся Тимерийский.– Ее даже энергетический меч не берет.

– И что ты собираешься делать из чертовой кожи? – поинтересовался Пигал.

– Пошью себе костюм.

Магистр осторожно потрогал шкуру пальцами. Ничего особенного он в ней не обнаружил, скорее даже мягкая, чем жесткая.

– А как ты собираешься раскроить эту материю, если ее даже меч не берет?

– Как стекло – алмазом,– князь показал магистру свои черные камни.