Андрей Белянин - Ржавый меч царя Гороха Страница 41

- А-а-а, твою же мать в юриспруденцию-у!!! Митя хотел ответить чем-то ободряющим и уже

заново макнул веник в кипяток, но тут в двери по­стучали. Он стыдливо прикрылся шайкой и осто­рожно распахнул дверь. В тот же миг к нам был безжалостно втолкнут бунтарский дьяк Филимон Груздев. Абсолютно голый, с крестиком на шее и в той же многострадальной скуфейке на голове.

- Христу Господу в молениях припадаю, ибо не сам в сие чистилище ступил, но был ввергнут про­тив воли прекраснодушной бабушкой Ягою! Дай ей Бог долгих лет жизни и всяческого благополучия! А ты, ирод стоеросовый, дверь прикрой, я ж мате­риться буду, дак, не ровён час, услышит. Ну её, ми­лейшую, от искушений греховных подальше...

Мой младший сотрудник послушно сделал, что велено, и вопросительно уставился на меня.

- А ты подвинься-ка давай, сыскной воево­да, - нагло прикрикнул дьяк. - Небось в бане-то генералов нет!

- С удовольствием уступлю место,   - легко встал я и подмигнул. - Митя, мочи арестованного.

- Дозволяете?

- Прошу, - от всего сердца подтвердил я. -Уж расстарайся, пропарь нашего дорогого гостя как следует. Я пока в предбаннике с квасом от­дохну.

- Вот энто правильные слова, - важно дёрнул куцей бородёнкой дьяк.  -За то, может, я вам и арест прощу, и плаху смертную заменю монастыр­ским покаянием. Чай, уж царский-то зять всякое себе позволить могёт. Небось уже и не хвост соба­чий, а...

Я вышел, чтобы не слушать продолжение. Ди­кий вопль гражданина Груздева напомнил мне собственные испытания, но, учитывая, что я лич­но попросил Митю поусердствовать, спасения пылкому женишку не было. Мне оставалось лишь наслаждаться холодным кваском в предбаннике и пропускать мимо ушей все крики, вопли, визги, всхлипы, мольбы, проклятия, мат, уговоры, клят­вы, угрозы, обещания и всё такое прочее, доносив­шееся из парной. Хотя вскоре именно угрозы наве­ли меня на хорошую мысль...

- Откуда у вас меч? - на минуту приоткрыв дверь, проорал я.

- Не скажу, сатрапы, палачи, Навуходоносоры сопливые-е!

- Митя, продолжай...

Через пару минут «белорусский партизан» в скуфейке сдал первые позиции.

- Да нашёл я его, нашёл! Пустите на волю, фа­раоны египетские, я уже намылся-а...

- Где нашли?

- Не скажу! Непочтительно просишь у царско­го-то зятю-у... уй-юй! Горячо-о!!! И листик прилип куда не надобно-о-о...

Ну вот примерно в таком ключе мы пообщались минут пятнадцать - двадцать. На моей памяти это был один из самых эффективных допросов при полном содействии задержанного. Что, согласи­тесь, весьма приятно...

Не буду никого грузить специфичной дьяков­ской манерой речи (это самая вежливая формулирована для обозначения его поганого языка), но в общем и целом он рассказал вполне достаточно. В тот день, когда бесы собирались красть меч, гражданин Груздев, как вы понимаете, традици­онно сшивался за дверями.

Возможно, Горох слишком эмоционально орал на сестру Марьяну, потому что какие-то обрывки чутким слухом Филимон Митрофанович уловил, сообразив, что больше всего царевна хочет замуж, но так, чтоб по-книжному и романтично. А глав­ную роль сыграл копчёный угорь...

- Да не украл я его, не украл, ироды семипала­тинские! Взял на пробу! Государя-батюшку охра­нить, вдруг в том угре яд был, а?! А вы сразу вени­ком бить... Нету в вас понимания деликатности моменту... волки вы все... Аи!!!

Короче, этот аферист, критикан и мелкий жу­лик в наглую спёр с царской кухни здоровущего копчёного угря, завернул его в мешковину и спря­тал под бревном у ворот. В ночь кражи меча он, ес­тественно, попёрся краденое доставать, а на обрат­ном пути столкнулся нос к носу с тремя низеньки­ми незнакомцами, несущими свёрток в лапах...

Взаимный испуг, короткая свалка, все бросают награбленное и бегут, но шустрый дьяк опомнился первым, схватил свой свёрток и удрал через тай­ную калиточку. А на трёх «мужичков» напали дворовые псы, и, что там было дальше, гражданин Груздев «знать не знает, ведать не ведает»... Хотя, прижми мы его покрепче, так этот гад сознался бы, что он же и спустил собак.

- А дома, в келье своей убогой, разворачиваю свёрточек тяжёлый, возжелав оскоромиться рыб­кою на нервной почве, а там...

Ну, дальше можно не разжёвывать. Первое, что осознал хитромордый дьяк думского приказу, это то, что он и есть «прекрасный принц с волшебным мечом» и рыжеволосая красавица царских кровей на коленях умоляет его взять её под венец. С этими мыслями он крепко выпил, наутро протрезвел, раскаялся и, по его словам...

- Да я уж и пошёл вернуть кормильцу меч эн-тот проклятущий! Уж и в холстинку завернул да понёс! А тут слышу - участковый помер... Вот, ду­маю, горе великое, сердце ретивое защемило, по­догнулись ножки резвые, думаю, ох, не дойду... Вернул меч домой, а сам в каб... в храм, свечи зау­покойные ставить да молитвы по душу твою возно­сить! А ты, стервец, чтоб тебя черти в аду по-содом­ски приняли...

- Митя, где мочалка?

- Не надо мочалку-у-у!!!

Когда я вышел из бани, чистый и про­светлённый, все показания дьяка чётко довершали картину преступления и гарантированно достраи­вали кусочки мозаики, полностью совпадая с по­казаниями пленных бесов. Держать его и дальше в отделении не имело никакого смысла.

Тем более что бесы в порубе слёзно умоляли сот­ника Еремеева болтливого гражданина Груздева к ним больше не подсаживать, ибо ноет он без меры, матерится, аж уши полыхают, и склоняет сока­мерников принять его вину на себя, в чём покаять­ся публично, а уж он потом на всенощной отмо­лит...

- Спасибо, что загнали меня в баню, - вернув­шись в горницу, искренне поблагодарил я мою смущённую домохозяйку, расставляющую тарел­ки на столе.

- Да не за что, касатик... Баня, она от всего ле­чит и душу, и тело. Без баньки на Руси никак нель­зя...

- Вот тут согласен,   - серьёзно подтвердил я. - И даже более того! От лица всего отделения выражаю вам отдельную благодарность за то, что сунули под Митькину руку дьяка Груздева!

- Не выдержал допроса? - понятливо подмиг­нула Яга, разрезая свежайший пирог с капустой и грибами.

- Раскололся, как орех Кракатук, при первом же лёгком постукивании по дряблым ягодицам берёзовым веничком.

Бабка хихикнула про себя и положила мне са­мый большой кусок, типа заслужил.

Я сел за стол и отвёл душу, поскольку только сейчас ощутил совершенно зверский голод! Да и неудивительно, если вспомнить, сколько времени мы мотались по всем служебным надобностям. Фактически с утра в желудке был лишь лёгкий завтрак, обеда не было вообще, а ужин такой позд­ний, что все петухи в Лукошкине уже давно проку­карекали отбой и преспокойно спали, сунув голову под крыло. За окошком стояла ночь. Это когда же солнце-то сесть успело? Хотя если моё воскреше­ние происходило на фоне тонкого предзакатного золота, то... или...

- Никитушка, да ты ж спишь за столом, - раз­будил меня голос бабки. - А ну марш к себе на­верх, в постелю тёплую!

- А-а? Да, простите, действительно устал. Но сейчас царь придёт, мы его вызывали.

- Это ты поторопился, соколик, - укоризнен­но протянула моя домохозяйка. - Но что сделано, то сделано. Давай-ка я тебе чайку бодрящего налью да и подождём' государя ещё часок. Ужо вдвоём-то небось продержимся...

Я вызвал Еремеева, уточнил у него распорядок дежурств и передал короткие указания на зав­трашний день. Кроме Митиных походов и бунта, больше ничего криминального не произошло. Лично меня немного напрягали его разборки с тёткой Матрёной. Просто потому, что рано или поздно всё действительно придёт к серьёзному кон­фликту.

Почему эта бодрая торговка квашеной капустой являлась, наверное, единственным классовым врагом нашего сотрудника? Чего они так сцепи­лись, ума не приложу... Тем более что сама тётка Матрёна, как я понимаю, была хорошей приятель­ницей нашей Яги, а Митя бабку уважает. Как не­много высвобожусь от рутинных дел, непременно вызову всех виновников бытового конфликта на капустной почве в отделение и, устроив очную ставку, посажу за стол переговоров.

К тому моменту доклада Фомы, когда он объяс­нял, как они пытались утихомирить дьяка, бивше­го в набат, у ворот замелькали огни, раздался кон­ский топот, и стрельцы впустили на милицейский двор встревоженного царя Гороха. Свиту из шести приближённых бояр, демонстративно одетых в бо­евые доспехи, он одним жестом оставил у крыль­ца. Молча пожал мне руку, кивнул Еремееву и, тихо пройдя через сени мимо душевно храпящего Митяя, сел за стол у нас в горнице.

- Доброй ночи, бабушка Яга! Не гневайтесь, что седин ваших вопросом о здоровье не уважил. Не до вежливых манер сейчас, что с сестрицей моею?

- Дурында она, - без обиняков объявила бабка и, невзирая на красные щёки царя, продолжи­ла: - Из терему своей волей сбежала, плохим людям поверила, они ей головёнку глупую и за­дурили.

- Моя вина... Не объяснил, не уберёг, строг был без меры... А ныне где ж она?