12-й Псалом сестры Литиции (СИ) - Рудианова Анна Страница 41

Мысль возможности подобного поведения со стороны моего Ордена душит и жжет грудную клетку гневом. Пинаю решетки набережной в дикой злобе. Нырнуть что ли в этот туман, мозги прочистить?

Ненавижу! И эту недореку тоже!

Константин стоит рядом и ждет.

– Мы никого не убьем, – говорит так уверенно, будто может ослушаться приказов епископа. – Всегда есть другой путь. Вам ли не знать, Литиция?

Туман поднимается из вод и ползет ко мне. Ему нравятся боль и терзания. Если полностью отдаться чувствам, он заползет внутрь, забьется в щели, прорастет, расширив недоверие к Ордену и сомнения в Сэмюэле Уилберфорсе. Я знаю об этом не понаслышке. Люди в Лондоне с легкостью сходят с ума и с радостью отдаются самым черным фантазиям, не в силах стряхнуть с себя мрак Темзы. Тут самое главное не поддаваться унынию. А это мне не грозит. Я – говно, всплывающее вне зависимости от жидкости.

– Костик, ты когда-нибудь целовался? – смена темы слишком резкая. Даже хмарь Лондона клубится в недоумении.

Константин давится вечерними сумерками и уточняет:

– Что за вопросы? Помолитесь, сестра Литиция.

– Ого, как заговорил. Давно сестрой меня не называл. Видимо тема наболевшая? – щупальца страха отпускают душу. Больше всего на свете мне страшно осознать, что все мое существование напрасно. Что все, за что мы боремся, может быть ложью. А священники через сотню лет станут толстожопыми обладателями Мерседесов с иконками на лобовом стекле. Будут заботиться о том, чтобы людские слабости не иссякали, и отпускать грехи зекам и проституткам, не выходя из сауны.

– Целовался.

– Понравилось?

Богомол кивает. Не очень уверенно, чуть наклонив голову.

– А с кем?

– Еще до принятия сана. С девушкой.

– Везунчик.

– А вы?

– И я. С девушками. И там были далеко не невинные поцелуи. Но было это давно и не в этом теле.

Воспоминания накатывают волной, выбивают скупую слезу. Нет, мне не жалко себя. Скорее обидно. Я с легкостью приживусь в любом месте, так почему это не мог быть развращенный ад с кучей демониц и осужденных на вечную работу проституток?

– Сожалеешь?

– Нет. Один набожный монах отучил меня лобызать легкодоступных дев.

И левой рукой в перчатке ему салютую.

– Вы до сих пор меня не простили?! – Константин выглядит настолько обиженным, будто это ему полруки оттяпали.

Неожиданно хочется, чтобы он поцеловал меня. Соблазн заставить его сделать это в знак примирения, слишком велик.

Представляю, как касаюсь его рта. Перехватываю язык, сжимаю в руках. Проникаю.

Куда?

Чем?

Что за мысли!?

– Лицития? – ладонь с тонкими пальцами касается плеча.

– Не трогай меня, грязный извращенец! – отмахиваюсь и готовлюсь его убить. Он же меня чуть не изнасиловал в моих собственных мыслях. Или это были мечты?

Летите отсюда такие мечтания.

Я не такая.

Не такой.

О, святые муки пубертатного периода. Откуда ж вы взялись!?

Тайм аут.

Требую перезагрузки.

– Простила. Уже давно, – отмахиваюсь и несусь в казематы Тауэра. Там временно обитает опасный маньяк Джек Потрошитель. Будет на ком выместить злость. Заодно и проверим, так ли он легендарен, как говорят.

10. Отобрал, освятил, вычленил

Джек скалит зубы. Джек показывает язык. На месте глаз его – черный огонь преисподней. Надо бы провести изгнание. Но Константин останавливает меня:

– Пока не выбили из него сведения, нельзя, – подходит ближе к допрашиваемому и корчит из себя злого полицейского. Поведение напарника не сочетается с его внешним видом прыщавого подростка. И выглядит так, будто он актер индийского кино и сейчас петь начнет, потроша противников в танце. – Где они?

Первые аккорды оптимистической мелодии…

– Скажу, если отпустите меня, – лебезит Потрошитель. Марионетка марионеткой, а жить хочет.

Подросток, которого мы притащили вместе с Реймондом уже сутки лежит без сознания в лазарете Святого Павла. Нам нужна информация, ему – отдых. И Пионика не пускает никого к нему, она иногда настоящий Богомол!

Мы давим на единственное оставшееся звено. Время поджимает. Дети меньше других подвержены влиянию демонов. В них меньше грязи и слабостей. Но в то же время, их желания сильнее и искренней. Они непредсказуемы. Что они затеяли?

– Тебе не спрятаться от нас.

– И не собираюсь. Я покажу вам женщин, а вы никогда не будете меня искать. На писании вашем поклянётесь.

Почему-то Константин с Беллом оборачиваются на меня. Ах, ну да, я же – самая беспринципная монашка на районе. Пожимаю плечами:

– Ладно. Клянемся.

Джек смотрит с недоумением. Джек облизывает искусанные губы.

– Тогда развяжите. Можем пойти прямо сейчас.

И опять все глаза на меня.

Я тут главный нарушитель правил? Отлично. Вот с демонами в паре мы давно не работали.

Белл после моего кивка отвязывает мужика от стула и тащит в коридор. Констебли нервничают. Приказа отпускать преступника не было. Но мы не пробиваемы. Рожи кирпичом, в лучших традициях Богомола. Благословляем всех и вся справа налево.

Полицмейстеры растекаются перед нами, будто море. Жаль по ним ступать нельзя.

Собрали свой инкубатор демоны в ночлежке для нищих. Грязь, крысы, антисанитария. И тринадцать беременных женщин вместо бомжей. Они живы, но все в плачевном состоянии. Они никому не нужны, поголовно больны туберкулезом, беззубы и накачены наркотой. Кашель рвет легкие. Проституток никто не ищет, не лечит, не стережет. Половина из них – моргающие трупы. Остальным осталось жить не больше пары дней. Кажется, убить их будет наивысшим благом. Но это не так.

Где грань между состраданием и селекцией?

Почему одни должны выжить, а другие не должны мучиться?

Констебли морщатся и отводят глаза.

Наверняка, это тоже ловушка. Но, даже зная это, мы вытаскиваем женщин из запертых комнат и перевозим в лазарет Святого Павла, где они и будут рожать. Пионика первая бросается к новым пациентам, даже не потрудившись одеть маску.

Врачи Ордена творят чудеса. Оживляют мертвых и поддерживают искру надежды в слабых. Несколько суток пролетают в безостановочной борьбе за тех, кто не должен был выжить.

– Нас вынудили спасти новорожденных, – озвучивает понятную всем истину Белл.

Спасибо, Капитан Очевидность, теперь становиться еще тошнее слушать их крики и гадать кого епископ Кентерберийский оставит в живых, а кого сожжет в угоду Вере. Опять эти сомнения, опять эта борьба. Может не стоило тащить их сюда? Женщинам перестали давать наркотики, и их боль можно ощутить физически. Она плывет по коридорам госпиталя, накрывая людей безысходностью. Какой смысл спасать их, если они все хотят умереть?!

– Не стоит совершать необдуманных действий, – Константин, подходит ближе, берет меня за плечи. Да, он читает мои мысли, даже те, что я прячу от себя под недосягаемой глубиной цинизма.

Зеленые глазища Богомола сосредоточены. Насторожены. Еще немного и он запрет меня в монастыре. Он прекрасно знает степень моей неадекватности и готовится к худшему. Неужели не поможет?

Белл на периферии что-то говорит о возможных вариациях событий, прогнозирует каждый шаг демонов, предостерегает от возможных подручных.

Только все это напрасно, если мы отвернемся от кого-то здесь и сейчас.

Светлый коридор больничного отделения накрывает тенью. Темнота наступает, приближается, затягивает в себя и подавляет. Это было бы похоже на фильм ужасов, если бы вся жизнь в Лондоне не была настоящим сериалом по выживанию среди нечисти. Вместе с десятком людей выбегаем на улицу, чтобы увидеть, как луна накатывает на солнце. И весь город медленно погружается в сумерки.

Затмение.

Возмущенный шепот переходит в крики и панику. Не вижу ничего страшного в спутнике, бросившем тень на звезду. Но народ молится и опускается на колени. Лучше б очки надели, неандертальцы.

Но мой напарник в ужасе, его перекосило так, будто только что током коротнуло, а он в луже увяз по колено.