Дмитрий Емец - Великое Нечто Страница 42

— Свадебное платье каждый день не носят. Даже вошедшие во вкус дамы надевают его не чаще пяти-семи раз за жизнь. Так что переодевайся без разговоров.

И он решительно увлек за собой Лирду в ООО «Сельпо». Никите тоже наскучило ждать, и, протолкнув в дверь чемоданы, он заглянул в поселковый магазинчик.

Несмотря на все веяния времени и даже на то, что не первый год на дворе тикал уже двадцать первый век, магазинчик с новомодным названием «ООО «Сельпо» оставался все таким же, каким был в 1955 году, когда по типовому плану архитектора Б. Григорьянца перестроили стоявшую на том же месте бывшую лавку купца Горошникова. С тех пор во внутреннем оформлении магазинчика мало что изменилось. Тот же длинный деревянный прилавок со стеклянной витриной, тот же запах стирального порошка и лаврового листа, долетавший из разных отделов и смешивающийся где-то в районе двери, такие же кирпичики хлеба в ящиках и висевшая на лампе липкая лента, к которой должны были прилипать и действительно прилипали мухи.

Продавщицы, работавшие в захарьинском сельпо, были как на подбор мощные, румяные и, несомненно, состояли в родстве с легендарной тетей Дашей, выбросившей однажды через окно двух налетчиков.

Да и набор товаров, которые можно было приобрести в поселковом магазинчике, не менялся, кажется, не только с 1955 года, но даже и со времен самого купца Горошникова. И дело было вовсе не в том, что в сельпо ничего другого не завозили, а в том, что захарьинцы ничего другого покупать не желали, отлично зная, что такое вечные непреходящие ценности. Жители поселка были патриотичны, глубоко презирали иностранные финтифлюшки, вроде фигурного майонеза или обезжиренных йогуртов, и брезговали расходовать свои трудовые рубли на что-нибудь, кроме хлеба, круп, вермишели, масла, конфет, атлантической сельди и водки. Даже одинокие старушки, получив пенсию, тащились в сельпо покупать все ту же крупу и водку.

Когда хлопнула дверь, продавщица, разумеется мощная и румяная, не глядя на вошедших, машинально протянула руку к полке, на которой у нее стояли бутылки и сельдь, и вздрогнула, когда ее попросили показать женскую одежду сорок шестого — сорок восьмого размера. Впрочем, она быстро пришла в себя и, признав в покупателях горожан, попыталась навязать им вместо одежды семиструнную гитару, справедливо полагая, что если у человека ум зашел за разум, то он купит все, что угодно.

Но от гитары горожане вежливо отказались. Лирда, немного уже присмотревшаяся к одежде, которую сейчас носят, выбрала широкую летнюю юбку из марлевки и легкую хлопчатобумажную блузку на пуговках.

— Примерить можно? — попросила она.

— Угу! Там вон, за шторой, — басом сказала продавщица.

Лирда заглянула и испуганно отшатнулась:

— Там кто-то есть!

Продавщица подошла и рывком отдернула занавеску.

— Вась, а ну выходь! Не видишь, девушка примеряться хочет!

Из-за занавески показался тощий грузчик с мохнатыми бровями и одичало посмотрел на посетителей.

— Пойду муки принесу, — хрипло сказал он и, ступая как по минному полю, скрылся на складе.

Никита потрогал рыбу, лежавшую на прилавке, понюхал палец и поморщился.

— Кажись, она нуждается в погребении, — сказал он.

— А я виновата? — возмутилась продавщица. — С утра электричества нет. Во всем Пскове и в пригороде. Какая-то серьезная авария на станции.

Потомок двух ханов и одного эмира неожиданно хихикнул, а когда все на него посмотрели, Чингиз Тамерланович сделал вид, что закашлялся.

— Ему тоже надо чего-то найти. А то решат еще, что началось новое татаромонгольское нашествие. Как вас зовут? — спросил Никита, адресуясь к продавщице.

— Люся.

— Люсенька, на вас вся надежда. Подберите нам что-нибудь солидное для пожилого человека.

— А размер какой?

— Вот размер стоит. — Бурьин показал на Чингиза Тамерлановича.

Продавщица, скрестив на груди руки, окинула щуплую фигуру критическим взглядом.

— На такой рост у нас только спортивные костюмы для мальчиков.

— И на том спасибо. Будем брать, — решительно заявил Никита.

Вскоре обнаружилось, что на пути к переоблачению аксакала есть одно серьезное препятствие. Оказалось, Чингиз Тамерланович завязал пояс халата узлом такой сложности, что пришлось пойти по пути, впервые проложенному Александром Македонским, и перерезать пояс ножницами.

Батыев вздохнул и отправился примерять свой костюмчик.

Пестрая, в синий и желтый цветочек, занавеска подсобки отъехала, и показалась Лирда в новом наряде.

— Ну как? — спросила Лирда нерешительно. — Я прическу тоже изменила. Ничего?

— Класс! Вылитая студентка, едущая на фольклорную практику! — одобрил Алексей.

Вскоре из-за той же волшебной занавесочки показался Чингиз Тамерланович. В своем мальчуковом спортивном костюмчике он смахивал на академика на утренней пробежке.

— Для пожилого человека нет ничего полезнее занятий спортом, — одобрительно сказал Никита.

Тем временем Алексей занялся вещами более практическими.

— Не знаете, кто бы мог нас подвезти до Грачьева? — спросил он у продавщицы.

Та сердито уставилась на него и задвигала губами. Приятели забеспокоились, не обидели ли они чем-нибудь Люсю. Но оказалось, что продавщица просто так думает.

Закончив думать, она вышла из-за прилавка и закричала в занавеску:

— Вась, Генка машину-то свою починил? Из подсобки выглянул грузчик.

— Починил? — задумчиво протянул он. — Не-а, не починил.

— Как не починил? — поразилась продавщица.

— Чего ж Генке ее чинить? Она у него и не ломалась.

— Он же ей мотор менял? — усомнилась Люся.

— То не он менял, то Толя менял. И не мотор, а этот, как его, маятник… Так их че, к Толе отвести?

— Сказано тебе — к Генке! Вася важно зашевелил бровями.

— Почему не отвести? Можно, — согласился он и, покачиваясь, вышел из магазина.

Кроме медлительности, у Васи оказалась еще одна досадная черта. Он принадлежал к тому типу общительных молчунов, встречающемуся иногда на Руси, которые, заприметив какого-нибудь знакомого, непременно подходят к нему, трясут руку, прикуривают, а потом чуть ли не целый час, не произнося ни слова, стоят напротив, переминаясь с ноги на ногу и изредка дружелюбно поплевывая куда-нибудь в сторону. Потом так же, не сказав ни слова, поворачиваются и уходят.

В результате, когда они наконец пришли к Генке, тот уже уехал. Грузчик Вася вызвался идти куда-то его искать, но Бурьину с Корсаковым это уже надоело, и, вознаградив безуспешные Васины усилия, приятели отправили его обратно в магазин. В тех же гаражах Корсаков обнаружил водителя грузовика Константина Афанасьича, который согласился довезти их до Грачьева всего за бутылку плюс «полтинник».

Правда, бутылку он требовал вперед, называя это то авансовым платежом, то предоплатой, то почему-то банковской проводкой — сразу видно, был человек образованный.

Получив бутылку, Константин Афанасьич положил ее в старое ведро, замаскировал промасленной тряпкой и запер в гараже.

— Ну так че? Едем или стоим? — нетерпеливо спросил он.

Дальше дело продвигалось быстрее. Лида и потомок двух ханов и эмира забрались в кабину, а Корсаков с Бурьиным вскарабкались в кузов, предварительно забросив туда чемоданы. После получасовой тряски по узкой бетонной Волосе за изгибом свекольного поля на холме показались избы.

— Грачьево! — крикнул Константин Афанасьич. У первого же забора он высадил их и, развернув машину, умчался.

— И какой болван впихнул сюда мягкий знак? Может, ты, приятель, знаешь? — полюбопытствовал Никита, уставившись на указатель с названием населенного пункта, к которому был привязан козленок.

Грачьево оказалось совсем маленькой деревенькой. Они пас читали всего восемь дворов с этой стороны пригорка и шесть в низине. Правда, в конце улицы виднелось еще странноекирпичное строение с двумя оштукатуренными колоннами.

Грзенк испытывал сильную тревогу. Близость Великого Нечто здесь ощущалась сильнее, чем везде, но откуда она исходила, определить было невозможно.

— Так и будем у забора стоять? — нетерпеливо спросил Алексей, подхватывая с земли чемодан. Он подошел к первой же калитке, приоткрыл ее и крикнул:

— Эге-гей! Есть здесь кто-нибудь?

Но никто не отозвался. В выходившем на улицу окне дома, затянутом капроновой сеткой от мух, появился толстый бесхвостый кот, но почти сразу спрыгнул й исчез.

— Эй, кого орете-то? — раздался чей-то голос.

На другой стороне улицы, отделенный от них большой лужей, стоял мужчина средних лет в кургузом пиджачке и высоких резиновых сапогах и с подозрением разглядывал их. Видно, сделав какие-то выводы, он решительно направился к ним через лужу, замутив сапогами отражение неба с тучками.