Сенкия Сияда - В Школе Магии Зарежья Страница 42

Мысль. Счастье — это когда тебя понимают.

Через десять минут за дверью загремели ключами и засовами, и внутрь вошел Никлий Эрнестович — школьный завуч по силовым структурным предметам. Мы, если честно, ожидали увидеть кого угодно от стражника до палача, но не школьного преподавателя (если, конечно, школьный преподаватель втихомолку не подрабатывал палачом), были немало поражены. Завуч с поджатыми губами презрительно оглядел нашу сбившуюся в две кучки у разных стенок, дрожащую и похмельную компанию и кивнул вошедшему следом Охраннику:

— Наши, — а потом, снова развернувшись к нам, процедил, — голубчики.

И прозвучало это столь многообещающе и страшно, что теперь я бы предпочла согласиться на недавнее предложение Маркуса. Остальные, тоже почуяв угрозу жизни и здоровью, глядели запуганно и мелко тряслись, как большеухие тушроплики во время брачного периода.

Выражение лица директора было богато эмоциями. Все вместе их можно было охарактеризовать как презрительно-удивленную ярость, сдобренную толикой интереса и увенчанную нечеловеческой усталостью в одном глазу и бешенством быка, роющего землю копытом, в другом. Учителя, явившиеся на нашу показательную казнь, решительной толпой стояли возле стола директора, негласно намекая, на чьей они стороне.

Я стояла вместе с остальными провинившимися, отвернув голову вправо и рассматривая бордово-желтую окантовку зеленого ковра, и думала, что хуже похмелья в тюрьме может быть только продолжение похмелья в директорском кабинете, который сегодня, в выходной день, еще и специально из-за нас открыли. Почему-то именно за последнюю подробность было стыдно больше всего.

— ...Наносить ущерб досточтимым горожанам, разжигать расовую неприязнь. И кто? Ладно, еще две малолетние безмозглые пигалицы, — я резко подняла возмущенный взгляд на бушевавшего директора, но, заметив суровых молчаливых учителей по соседству, безропотно проглотила оскорбление и вновь вперилась в ковер. В ковре уже давно должна была протереться дыра от взглядов многих поколений провинившихся учеников, перебывавших в кабинете директора. Но то ли все ученики обсматривали неодинаковые части покрытия, и вследствие этого ковер истирался относительно равномерно и пока держался, а может быть у Тихона Петровича под столом хранилось много одинаковых ковров, и он по ночам на цыпочках пробирался в свой кабинет и менял прохудившийся экземпляр на новый, а старый выносил на помойку, походя завернув в него тело какого-нибудь очередного оболтуса, не перенесшего мук совести прямо в кабинете. — Но от вас, молодые люди, я никак, никак не ожидал. Какой пример вы подаете подрастающему поколению? А? Вы же лицо школы, призеры бомапо! На вас должны равняться! А отличная репутация школы? Незыблемая, формируемая и пестуемая в течение многих веков!... Как вы посмели поставить на ней огромное и уродливое ПЯТНО?!!! — Тихон Петрович временно перестал вскидывать руки и назидательно поднял указательный палец: — Перед Охранным отделением! — и замер, тяжело дыша и разочарованно глядя на нас. В доказательство совершенного нами злодеяния на директорском столе возлежали Сапневы ножницы, которыми оказалось выбито одно из давешних окон. Директор, переведя взгляд, какое-то время отрешенно смотрел на них, а потом убитым тоном поинтересовался: — Зачем вы все-таки это сделали? Или у вас просто хмель в мозгах перебродил? Силушки через край? Так мы это исправим.

— На нас напала толпа гномов..., мы от них еле убежали, а потом... решили отомстить... немного, — полыхая ушами и шеей, запинаясь, Лорг выдавил версию событий, которую мы укоротили и облагородили совместными усилиями, еще пребывая в заключении. Надо сказать, тогда она отчего-то выглядела более веской, чем в настоящий момент.

Директор просто закатил глаза, не в силах сказать что-нибудь на такую несусветную глупость. Некоторые учителя повторили его движение.

— Хоть бы придумали что поправдивее, — шепотом поделился своим мнением с коллегой кто-то из преподавателей. Текли мгновения...

— И вы считаете, это как-то оправдывает ваши хулиганские действия? — расстроено спросил, наконец, Тихон Петрович.

Мы молчали, интуитивно чувствуя, что наш ответ «да» его вряд ли устроит, а попросту врать директору нехорошо.

— Так, — не дождавшись ответа, вздохнул и заговорил Тихон Петрович. — Причиненный вами материальный ущерб школа оплатила. — Мы обрадовано подняли головы. — За счет ваших будущих стипендий, — у меня медленно отвисла челюсть, лица остальных вытянулись, выражая шок и несогласие. Сразу назло захотелось пересдать сессию на тройки, чтобы не из чего было вычитать ущерб. Директор и учителя как-то тотчас взбодрились и явно смаковали и злорадствовали, глядя на наше расстройство. — И в свою очередь мы решили назначить вам наказание за проступок.

Я только открывала и закрывала рот, не в силах сформулировать в одно предложение две разные мысли: разве лишение стипендии уже не достаточное наказание? И как же быть нам с Томкой, ведь мы и так батрачим как окаянные ишачихи в этом подвале?

— Вы, молодые люди, направляетесь на месяц в помощники кочегаров, а вы, барышни, остаетесь в ведении Труля Шлисовича еще на один месяц.

— Но как же наши тренировки? — вскричали в один голос парни.

— И на каникулы тоже? — пролепетала Тамарка, бледнея лицом.

— Не-е-эт! — вскричала я, хватаясь за голову.

— Да-а, — удовлетворенно потерли руки преподаватели.

К Эллириане мы, абсолютно раздавленные обстоятельствами, бессонной ночью и общим плохим самочувствием, отправились как толпа вялых и покачивающихся полутрупов. Знахцентр оказался закрыт, что исторгло из наших глоток апатичные стоны и жалобы на злодейку судьбу, а потом нам пришлось долго передвигаться в направлении лазарета, где точно должен был находиться какой-нибудь дежурный знахарь. В лазарете нас подлечили с помощью травяных настоев, и только отвратительный моральный упадок все еще оставался при нас. Сразу дико захотелось спать. Мы невзначай попытались прилечь на кровати в лазарете, но знахарь нас прогнал, сказав, что потом менять постельное белье из-за лодырей, которым лень дойти до своих кроватей, ему неохота. Пришлось шевелить конечностями. Унылые парни, с трудом поднявшись по лестнице до нашего этажа, изъявили желание отоспаться у нас в комнате и совали нам свои ключи, предлагая мне и Томе волочься до их комнат, но мы, не обращая на них внимания, даже забыв попрощаться, прошли мимо протянутых ключей в свою комнату, в полусне разделись и погрузились в сон еще на излете головы к подушке.

Я проснулась среди ночи. За окном было темно, луна обвернулась в кокон клочковатых черных облаков, у противоположной стены вздымалось и опускалось одеяло, очерчивающее контур спящей Тамарки. Какое-то время я пялилась в потолок, потом полежала с закрытыми глазами, но сон упорно не хотел возвращаться, видимо, в узилище я таки умудрилась отоспаться, а сегодняшнюю порцию снов уже успела отсмотреть. Поворочавшись и посидев на кровати какое-то время, я посетовала, что нельзя вызвать на ночную прогулку Ладмира. Где искать этого артефактора — было абсолютно непонятно, а мысль выискивать его ночью в подвале я запихала поглубже в голову как особо страшную. Спустя минуту я приняла решение скрасить свое времяпрепровождение походом в туалет, а после него подняться на этаж к парням и проверить, вдруг из них тоже кто-нибудь не спит. Школа пугала непривычной днем тишиной и теменью. Но глаза, привыкшие без света, хорошо различали контуры знакомых предметов в полутенях. Накинув на длинную, до пят, белую ночнушку большой теплый платок, я отправилась вверх по лестнице. За первыми двумя дверями, а также за дверью в комнату Никаса, которую он делил со своим одногруппником Рагилем, царила тишина. Я расстроилась, но на обратном пути зачем-то еще раз припала ухом к двери в комнату Лорга и Сапня и, услышав слабый шорох, в надежде замерла у замочной скважины, в которую видно все равно ничего не было.

— Ты что здесь делаешь? — раздался у меня за спиной шепот. Я перепугалась от неожиданности, резко разогнулась и со всей силы звезданулась головой об дверную ручку.

— Уй-й! — зашипела я, стараясь одновременно потереть ушибленную черепушку и схватиться за бешено колотящееся сердце. Развернулась и встала во весь рост. — Ты меня чуть до инфаркта не довел! Чего подкрадываешься? — зашептала я на силуэт Сапня.

— Я подкрадываюсь?! — поразился он. — Уж и в туалет нельзя отойти, возвращаюсь — у нашей двери какое-то привидение блуждает. Вот, думаю, и не верь после этого в страшные школьные легенды! И палочку как назло в комнате оставил, дай, думаю, понаблюдаю. Потом только догадался, когда заметил, что комнаты ты слушаешь выборочные.

Он замолчал, ожидая какой-то моей реплики. Я куталась в платок и тоже молчала, кляня себя за глупость, сейчас затея идти ночью в гости к парням уже казалась мне совершенно бессмысленной.