Светлана Багдерина - Похищение Елены Страница 43

Целыми днями, с того самого дня, что они вылетели из Стеллы, Ион ругался из-за нее с Ликандром. Когда, конечно, у него оставалось время, свободное от вздохов, робких, но, к счастью, коротких попыток начать с ней, краснея и бледнея, какой-нибудь невнятный сбивчивый разговор непонятно о чем, чтения заикаясь вслух нелепых стихов, глядя при этом томительно вдаль, и прочей бестолковой деятельности, входящей в программу влюбленных юношей в семнадцать лет.

Естественно, поначалу ей это льстило.

Приблизительно первые двадцать минут.

Потом стало надоедать.

Потом раздражать.

И к концу первого дня путешествия она стала уже серьезно жалеть, что вообще согласилась на его предложение покинуть родину.

Но ей, стеллийке, чью судьбу всегда определял кто-то другой — отец, Меганемнон, Филомея, Париж, Антипод, и чья жизнь проходила в неге, роскоши и комфорте — всегда казалось, что настоящее счастье — это приключения, путешествия и свобода. И когда, наконец, представился шанс воплотить свои грезы в реальность, Елена не колебалась ни минуты, зная, что находись рядом кто-нибудь из тех, кто всегда принимал за нее решения, они бы не одобрили ее поступок ни при каких обстоятельствах. И это принесло ей огромное удовольствие.

Насколько она понимала теперь — это было, пожалуй, единственное удовольствие за шесть дней пути.

Все оказалось совсем не таким, как она себе это представляла.

Приключения были опасными, путешествие — утомительным, еда — непривычной, компания — скучной. Невозможно было не только принять ванну, сделать маникюр или погладить наряды, но и просто нормально причесаться, потому, что свой гребень она потеряла где-то в лесу, а купить новый, настоящий, черепаховый, было негде — где бы они ни пролетали, не было ни одной приличной лавки!.. И погода была то слишком жаркая, то слишком ветреная, то слишком мокрая, а вот сейчас — так и вовсе мороз… Кто же мог подумать, что в горах может быть так холодно!.. Если бы не самоотверженный Ион, так любезно отдавший ей все более или менее теплые вещи, которые были в его распоряжении, можно было бы и насморк подхватить. Страшилище-смешилище — Елена Прекрасная с красным распухшим носом, обветренными губами и обмороженными щеками!.. Хоть людям на глаза не показывайся… Впрочем, вряд ли это было так уж самоотверженно со стороны Иона. Он ведь откуда-то с севера, а всем известно, что северяне на морозе не мерзнут…

«Что там у нас оставалось?» — думала она невесело. — «Свобода в принятии решений? Замечательно. Париж надо мной бы посмеялся… Ха! Елена Прекрасная! Как же!.. Елена Сопливая!.. Елена Лохматая!.. Елена Немытая!.. С меня хватит!!! И я абсолютно свободно принимаю решение, что не надо мне больше никакой свободы! Я люблю, чтобы мне было тепло, мягко, удобно, вкусно и уютно!.. Чтобы моя ванна пахла кипарисовым маслом, а волосы — розовыми лепестками!.. Чтобы меня не донимали своим прилипчивым вниманием юнцы, потерявшие голову вместе с мозгами!.. Чтобы, просыпаясь утром, я знала, где буду ложиться спать вечером!.. Я хочу жить во дворце!.. И чтобы у меня были служанки!.. И кухарки!.. Я хочу замуж за богатого царя!.. А если кто-нибудь еще при мне скажет слово „приключение“ или „путешествие“, то я велю отрубить голову этому человеку!.. Тупым топором!.. О, боги Мирра, что я тут делаю?.. И когда это все кончится?!..»

И Елена тихонько заплакала от жалости к себе.

В очередной раз, разругавшись вдрызг из-за стеллийки, друзья разбежались в разные стороны.

Иван пошел бродить по окрестностям, а Серый, за неимением достаточного количества окрестностей для брожения, до которых можно дойти пешком, на этом плато размером со стол для пиров в Веселом зале мюхенвальдского королевского дворца, и не желая сталкиваться с Иванушкой до того, как оба они поостынут, вынужден был вернуться к лагерю, где их ждал Масдай и не ждала Елена.

Каждый раз после такой размолвки Серого мучила совесть. «Нет, все-таки так дальше нельзя, это не выход — так вот грызться друг с другом из-за какой-то капризной тридцатилетней тетки. Возомнила о себе, что попало… Ах-ах, я красавица… Не пылите… Коза кривоногая. И что в ней Иван нашел? И все остальные?.. Может, когда она всем представляется: „Я — Елена Прекрасная“, они чувствуют себя обязанными восхищаться ею? Из боязни, что если они скажут, что в ней нет ничего особенного, то над ними смеяться начнут, как над невеждами?.. Другого логического объяснения данному феномену, как выразился бы Иван, придумать трудно… М-да… Иван… Чудушко в перышках… А, может, я к ней напрасно так нехорошо отношусь?.. Может, можно еще что-нибудь исправить? Может, с ней поговорить как-нибудь?.. По-человечески так… За жизнь… Поинтересоваться чем… А то ведь вон какая ерунда с Иваном получается… Не нравится мне все это…»

И сейчас, движимый раскаянием, Волк решил осуществить свои давние намерения.

Он подошел вразвалочку к костру, у которого, завернувшись в Масдая, сидела, уткнувшись носом в коленки, невеселая и не такая уже прекрасная Елена, и приземлился рядом — но не очень, чтобы чего не подумала — и задал вопрос, который, по его мнению, должен был помочь разрешить возникшее недопонимание.

— И долго ты еще с нами кататься будешь?

— До первого встречного приличного царя! — выпалила зареванная красавица.

— Чево-ково? — не понял Волк.

Елена смутилась.

— Не подумай, что твое общество мне нравится больше, чем мое — тебе, — немного спокойнее, но намного высокопарнее стала она объяснять свой порыв. — Я жалею о том, что согласилась на великодушное предложение царевича Иона разделить с вами компанию, и я намереваюсь распрощаться с вами сразу же, как только встречу достойного претендента на мою руку и сердце. Я не создана для бродячей жизни, как вы, меня привлекают тихие радости семейной жизни — балы, охоты, пиры, и я не желаю…

— Что… Ты это серьезно?.. Это правда?..

— Да, это правда! Твой белобр… белокурый царевич, безусловно, очень мил, внимателен и красноречив, и я ему многим обязана, но если ты думаешь, что это мой идеал мужчины — ты ошибаешься. Его среди вас нет.

— Ах, нет… — Волк сосредоточенно прищурился и поджал губы. — Значит, даже так…

— Да. Исключительно.

— А знаешь ли ты, боярыня Елена, что слова твои натолкнули меня на одну мысль… В смысле, идею… Правда, она у меня и раньше была… Но сейчас, кажется, из этого может получиться целый план… Только это — секрет!..

— Идею?.. План?.. Секрет?..

— Вот именно. Слушай сюда…

К вечеру следующего дня путешественники уже изнывали от жары.

Открывающийся взорам разморенной компании пейзаж безапелляционно наводил на мысль, что мир — это не блин, не шар и не тарелка, как считали некоторые лишенные воображения географы и астрономы, а большой желто-белый бутерброд: снизу — раскаленный янтарный песок, сверху — выбеленное беспощадным солнцем небо, и ничего более во всем мире.

— Это был первый теплый день? — задумчиво сбрасывая бурку за буркой с Масдая и меланхолично наблюдая за тем, как они планируют на стаю диких верблюдов, спросил Волк.

— Нет. Последний холодный, — удовлетворенно отозвался ковер.

Но, так или иначе, перемена в погоде пришла слишком поздно.

Иванушка успел заболеть.

Он упорно не хотел признаваться в этом и мужественно терпел и бодрился, но когда в сорокаградусное пекло вечером он рассеянно пожаловался на холод, Серый заподозрил неладное. Утром же, когда ночная прохлада не успела еще раствориться под напором обжигающих лучей раскаленного шатт-аль-шейхского солнца, а царевич уже вяло удивлялся, откуда в такую рань такая жара, худшие опасения Волка подтвердились.

Он осторожно приложился губами к огнедышащему лбу друга и констатировал факт:

— В горах ты простудился, обморозился и, скорее всего, у тебя даже пропадет голос.

— Это был твой прощальный поцелуй? — слабо попытался пошутить Иванушка.

— Не говори глупости. Сейчас мы применим мое кольцо, и через пятнадцать минут ты про свою болячку и думать забудешь. А температуру все нормальные люди меряют только губами. Рука обманет, а губы — самое то. Народная мудрость. Куда там, говоришь, нужно руки приложить?..

Но кольцо не помогало.

Сколько Серый ни старался, ни концентрировался, пыхтя и прищуриваясь — ответного импульса от инготского артефакта он не ощущал.

— Тьфу ты, чтоб тебя… — после пятнадцатой попытки со злостью стряхнул он бессильное кольцо с пальца и стал снова привязывать на кожаный шнурок.

— А что это у тебя такое оригинальное? — заинтересованно протянула руку Елена. — Можно посмотреть? Это старинной работы?..

— Это мое, — хмуро буркнул Волк, надевая шнурок себе на шею, как будто это объясняло все. — Ты людей лечить умеешь?

— Вообще-то, я царевна, — презрительно фыркнула Елена, пряча руку за спину.