Андрей Белянин - Не надо, Азриэлла! Страница 44

За окном была зима, за окном был день. А людей, машин и ворон не было…

— Эта, — задумчиво сказал Вадим Николаевич мёрзлому окну, — не нравится мне оно чего-то… Может, и впрямь эвакуация была? Может, тут нынче Чернобыль случился, а я и не знаю об том?

Обдумал эту мысль и отмёл её как несостоятельную. Потому что ни атомных станций, ни крупных химических предприятий поблизости не имелось.

— Надо попробовать вспомнить, что было-то, — вздохнул Вадим Николаевич. — Может, чего по радио объявляли, да я не понял? — И, чтобы легче вспоминалось, продолжил неспешно потрошить початую упаковку пива.

После второй банки Вадим Николаевич вспомнил, как три дня тому назад пришли Лёха и Кузьмич, принесли бутылку и кулёк свежемороженой рыбы. После третьей банки пива вспомнилось, как Лёха сбегал за добавкой, а Кузьмич жареной рыбки потребовал… После четвёртой и пятой Вадим Николаевич вспомнил, что кинул одну рыбину в таз с водой, оттаивать, а остальные сунул в морозилку… Как Лёха побежал ещё за добавкой, а Вадим Николаевич начал рыбу чистить, а та взмолилась человеческим голосом, обещала три желания исполнить… просила и остальных разморозить, отпустить в реку, мол, тоже откупятся.

Смешно было до упаду: рыба — и говорит! Таких глюков у Вадима Николаевича раньше не было. Чтобы именно — говорящая рыба. Что-то он там желал сдуру… водку-коньяк-вино-пиво-сигареты-закусь до потолка и деньги, полный холодильник, ага! Так-так… а что же было с третьим желанием? Кажись, что-то было. Но что?

У Вадима Николаевича от умственного напряжения разболелась голова: пиво не помогало ни вспомнить, ни снять ту боль. Пришлось идти откупоривать водку — организм уже был не против. Совсем не против!

После половины стакана в голове прояснилось. Воспоминание о третьем желании было нечёткое, тусклое, как кино в соседнем ДК, куда Вадим Николаевич иногда ходил развлечься, самогона с киномехаником выпить. Но — было.

Зашёл, значит, Вадим Николаевич в комнату с говорящей рыбой в руке, похвастаться хотел, ящики с выпивкой да деньги показать, а эти сволочи без него, — оказывается, всю пол-литру усидели! Озлился тогда Вадим Николаевич… ну бывает, ну вспыльчив, когда лишку на грудь возьмёт… и сказал в сердцах: «Чтоб вы все пропали!» А рыба, помнится, ещё уточнила: «Все?» А Вадим Николаевич ответил…

— Чёрт! — крикнул Вадим Николаевич, отбрасывая стакан и кидаясь к холодильнику — может, какая рыбина ещё уцелела, не сдохла… они, рыбы, твари живучие… лёд там на стенках был, толстый-претолстый.

Вадим Николаевич открыл морозилку и отшатнулся: воняло именно оттуда, даже не воняло, а невыносимо смердело гнилью, тухлой речной рыбой; Вадим Николаевич медленно закрыл холодильник и побрёл в спальню поминать безвинно пропавших друзей, дорогих Лёху и Кузьмича.

И всех других заодно поминать… которых было сколько-то там миллиардов. Не считая ворон и прочей бестолковой живности.

Единственное, что утешало Вадима Николаевича, так это то, что запасов на поминки у него вполне хватало. На долгие поминки… очень, очень долгие.

Пожизненные.

Зачёт

В шесть утра, перед тем как собираться на работу, Максимов — в одном лишь спортивном трико и пластиковых тапочках — пошёл вынести мусорное ведро, а заодно покурить на лестничной площадке, на свежем воздухе, так сказать. Дымить в квартире, даже на кухне и даже в форточку, жена запрещала категорически.

Мусоропровод, как назло, был забит доверху, вплоть до девятого этажа, где находилась квартира Максимовых. А лифт ещё позавчера сломался — какую-то медную катушку из него украли, особо важную для лифтовой работы.

Надо было идти вниз, высыпать мусор в уличный бак у соседнего дома, потом возвращаться к себе, пешком. А на дворе осень, холодно и сыро… Максимов закурил сигарету, попинал ведро тапочкой, решил, что мусор и до вечера потерпит; в крайнем случае Клавка, когда проснётся, вынесет. Может быть.

На лестничной площадке, из ниоткуда, вдруг материализовался молодой человек в длинном, до пола, чёрном халате, расшитом серебряными звёздами, и остроконечном колпаке, тоже чёрном и звёздном. Улыбаясь словно коммивояжёр возможному покупателю, молодой человек прочувствованно сказал:

— Здравствуйте, уважаемый! Вам неслыханно повезло! Я — выпускник кафедры доброго волшебства академии чудес, и моя преддипломная практика — осчастливить сегодня первого встречного, выполнив любое его желание. Такое вот у меня задание.

— Очень мило, — флегматично ответил Максимов, который с утра по понедельникам давно уже ничему не удивлялся, поскольку мешало обязательное похмелье, — вот уж свезло мне так свезло! Да.

— Вот вы не верите, — печально заметил молодой человек, — а зря. Того глади, повернётесь и уйдёте, а мне зачёт не поставят… И вы, можно сказать, великий шанс всей своей жизни упустите. Заветную мечту!

— Ну-ну, — неопределённо произнёс Максимов, в задумчивости стряхивая пепел себе на штаны. — Ишь как загнул… Ладно. Давай, студент-маг, организуй мне миллион баксов наличкой, в мелких купюрах. Что, слабо?

— Очень плохое желание, — огорчился выпускник академии чудес— Поймите, если я выполню это требование, то полученные вами деньги у кого-то пропадут, согласно закону перемещения масс. И этот кто-то, возможно, пойдёт под суд… или даже покончит с собой! Нет, доброе волшебство категорически против вредных пожеланий.

— Понятно, — буркнул Максимов. — А превратить мусор в тысячерублёвые купюры можешь? Чтоб полное было, с горкой. — Он снова пнул тапочкой мусорное ведро.

— Ещё более неудачное желание, — вздохнул молодой человек. — Деньги, созданные в обход государственного Монетного двора, по сути являются фальшивыми, невзирая на своё полное соответствие настоящим купюрам. Нет, доброе волшебство категорически против вред…

— Десять ящиков пива! — рубанул воздух ладонью Максимов.

— Вредно для сердца и почек, — быстро ответил выпускник академии чудес.

— Бутылка водки, — атаковал его Максимов.

— Цирроз печени, алкогольный психоз, — парировал студент-маг.

— Пачка сигарет? — предложил Максимов.

— Астма, рак лёгких, — пообещал молодой человек.

— Тьфу ты, — только и сказал Максимов. Выпускник академии чудес выжидательно смотрел

на него.

— Тогда вот чего. — Максимов заплевал окурок, кинул его в ведро. — Желаю, чтоб ты сбегал вниз, мусор выкинул. Контейнер — у соседнего дома. Надеюсь, доброе волшебство не против?

— Вовсе нет, — просветлев лицом, сообщил студент-маг. — Я мигом! — И, подхватив одной рукой ведро, а другой приподняв полы чёрно-звёздного халата, опрометью кинулся вниз по лестнице.

— И ведро, ведро назад принеси! — крикнул Максимов в лестничный пролёт. — А то знаю я вас, скубентов!

— Принесу! — донеслось снизу, и стало тихо — добрый волшебник спешил выполнить заветную мечту первого встречного. То есть отработать свою преддипломную практику.

Максимов достал из пачки сигарету, закурил: домой он уже не торопился. И не потому, что ждал обещанного ведра, нет. А потому что надеялся — вдруг ещё какой выпускник академии чудес сюда вновь пожалует?

С кафедры злого волшебства.

Это было бы хорошо…

Инициация

Иван Петрович, сорока двух лет, холостой, нигде не партийный и никогда не работающий сгорел в один момент, как спичка в доменной печи, — тьфу, и нету.

Кто знает, из-за чего оно всё отчаянное приключилось: то ли наш президент с ихним не договорился, то ли наоборот, но упала на дом Ивана Петровича атомная бомба и сожгла его. Вместе с жителями многоэтажки и всем городом заодно. Ну и с дачными окрестностями, само собой. И с прилегающими деревеньками, где коровки, свинки и пастушата на утренней росе; такая вот неудобная закавыка вышла.

Разумеется, воспарил тогда Иван Петрович в чёрные небеса… вернее, дух его воспарил: и впрямь, какая такая у него теперь была телесность? Вероятностная неопределённость, да и только; одна отрицаемая наукой душа — ныне сонная, в обнимку со сгоревшим одеялом.

Вокруг Ивана суетились ширококрылые потные ангелы, вычерпывая массу прочих душ погибшего города и вмиг улетая к звёздам, как фейерверочные залпы: действовали ангелы весело, споро, с беззлобным матерком и залихватски — работали, в общем. Спасали то, что можно было спасти.

Но во всём этом бедламе Иван как-то в стороне остался, то ли завис поначалу неправильно, то ли с детства ликом не удался — проигнорировали его. Забрали прочих, а Ивана не заметили, остался висеть один-одинёшенек над былым величием города.

Под ногами клубился серый атомный прах, в звёздном небе певуче, летели призраки сожжённых птиц, а Иван продолжал висеть, зябко подёргивая ногами и кутаясь в лохмотья одеяла.