Юлия Федотова - Свет. Испытание Добром? Страница 44

Тогда почему же результат оказался не совсем таким, как было обещано? Насекомые не перестали замечать свои жертвы и тучей над ними не кружили. Они просто пропали, все до единого. Не в том смысле «пропали», что исчезли таинственным образом, а в том, что передохли в один момент и посыпались вниз, покрывая серым налетом головы, плечи путников и темные крупы их лошадей.

– Ой! – сказал Йорген озадаченно. – Я этого не хотел! – Ему вдруг стало не по себе. Он не мог понять, в чем его оплошность. – Легивар, признайся, это точно была эльхаз? Ты не мог спутать?

– Не мог! – решительно отрезал тот. – Ты можешь перепутать буквы «а» и «б»? Нет? А я ни за что не перепутаю руны. Это исключено.

– Тогда я вообще ничего не понимаю, – вздохнул горе-колдун. Но тут же повеселел. – Впрочем, так даже лучше. Не будут зудеть над ухом, я этого терпеть не могу!

Он так и не вспомнил, что, прежде чем приступить к колдовству, отмахнулся от очередного комара, нацелившегося ему прямо в глаз, и бросил в сердцах: «А чтоб вам пропасть!» Друзей же его случившееся вообще не удивило. Они любили и ценили ланцтрегера Эрцхольма во всех его ипостасях, кроме одной: в качестве колдуна он им доверия не внушал. Пожалуй, это было справедливо.

Под вечер они, как водится, вышли к последнему форту. Не сожранные ни комарами, ни той тварью, что вылезала из болота на гать и сидела на бревне, свесив лапы. Ступни у нее были с перепонками, кисти рук – тоже. Рост тварь имела такой, что в положении сидя была как раз вровень с людьми. Тело ее было покрыто пупырчатой кожей нежно-зеленого оттенка, но лицо с выдающейся нижней челюстью и узко посаженными глазками оказалось почти человеческим, только очень противным. Натура, к сожалению, тоже. Увидев приближающихся всадников, она заползла задом подальше на дорогу, перекрыв собой движение. Перемахнуть через преграду с налету не удалось – кони не пожелали, стали на дыбы. Пришлось остановиться.

– Ага, попались! – сказало чудовище, но не на обычном северном наречии, а на благородном силонийском, каковое и в самой Силонии не было в простом обиходе уже много столетий, в наши дни его использовали исключительно для выражения высоких чувств и при молении богам. Кальпурций Тиилл даже вздрогнул, услышав звуки древней возвышенной речи среди глухих моосмоорских трясин. – Кто такие будете?

– А сам кто такой? – Йорген не пожелал отвечать напрямую.

Десять лет назад, когда в перерывах между боями с Тьмой леди Айлели начала учить пасынка древнесилонийскому (потому что всякий благородный человек обязан владеть прекрасным языком мудрецов и поэтов), малолетний фон Раух сопротивлялся страшно, увиливал, как мог, будучи твердо убежден: раз нет у него в голове (или, может, в сердце – кто знает, где они обычно водятся?) возвышенных чувств, то и выражать их не придется. Зачем же забивать несчастную голову тем, что не пригодится никогда в жизни? А вот и пригодилось – кто бы мог подумать?!

– Мое имя ничего вам не скажет, смертные! – гордо заявило чудовище. Но потом все-таки снизошло: – Я – Фалеоаким.

– Очень приятно, – машинально кивнул ланцтрегер, мысли его были заняты важной проблемой.

Он старался решить, подлежит данная тварь обязательному уничтожению или пусть живет. А если все-таки подлежит, то как именно нужно ее убивать, потому что больно уж здорова?.. Ну ладно, это уж как-нибудь справимся, убивали и не таких. Но этот Фалеоаким пока вроде бы ведет себя мирно. Долг обязывает стража уничтожать тварей темных, притом угрожающих людям, а не реликтовых природных. Про таковых в уставе ничего не сказано. Так стоит ли связываться и не проще ли договориться? К тому же она разумна, что само по себе бывает исключительно редко. Жаль губить такую редкость. Попытаемся договориться…

– Очень приятно. Так, может, ты нас пропустишь, Фалеоаким? Мы спешим.

– Нет, – ответило чудище. – Не пропущу. – И уточнило: – Без мзды – не пропущу. Какой мне в том интерес?

«Прямой. Может, жив останешься», – хотел ответить Йорген, но не стал. Сказал совсем другое:

– Какую же ты хочешь мзду?

– Богатую! Зря я, что ли, здесь сижу?

– А что именно и как много? – продолжал переговоры Йорген. Спутники его в ситуацию не вмешивались, справедливо полагая: раз ланцтрегер Эрцхольм – главный по чудовищам в этой стране, так пусть сам с ними и разбирается.

Фалеоаким надолго задумался. Видно, он и сам не знал, чего ему нужно.

– Я хочу… я хочу… О! Золота хочу!.. Нет, не хочу. Вкушать яства хочу, вот что!

Да, так он и сказал – «вкушать яства», потому что более подходящего синонима слову «жрать» в древнесилонийском не имелось. «Интересно, а есть в нем хоть какие-то ругательства? – подумалось Йоргену. – Надо уточнить у Тиилла. Никогда не знаешь, что и когда может пригодиться в жизни…»

– Да! Я голоден, я определенно голоден.

– И каких же тебе надобно яств, любезнейший? – Разговор начинал ланцтрегеру надоедать, и рука непроизвольно тянулась к мечу. Она лучше знала, как нужно поступать с тварями.

– А что у вас найдется при себе? – Похоже, болотный житель боялся прогадать. – А ежели нет ничего – так могу одного из вас или коня… Хотя конина – она жестковата, а мои зубы уж не те, что перед Тьмою…

– Повыпадали за десять лет? – сам не зная зачем, спросил ланцтрегер.

И тут чудище смерило его взглядом, полным презрения:

– Десять лет! Ха! Да разве я вам про последнюю Тьму толкую? Разве это Тьма была? Тьфу, а не Тьма! («О! – отметил про себя Йорген. – «Тьфу» в силонийском имеется!») Думается, и полмира народу не вымерло. Вот тысячу лет назад была Тьма так Тьма! Опустела земля наша матушка – выживших по пальцам считали. Да и сам я тогда здоровье потерял, конину с тех пор уж не ем… Так что у вас при себе из снеди-то? Или вон того, тихого отдадите? – Фалеоаким кивнул на хейлига – интересно, чем-то он его привлек? Вроде бы не толще других… ЧТО?!! Это зеленое страшилище было свидетелем ПРОШЛОЙ ТЬМЫ?!!

– Да подожди ты со снедью! – вскричал ланцтрегер. – Говори! После той Тьмы что было?! Свет был?

– Был, – серьезно кивнул Фалеоаким. – И скажу я вам, смертные, это было пострашнее Тьмы… – Его выпуклые светло-зеленые глаза затуманились. – Солнце белое, такое, что аж с голубизной. Или то не солнце вовсе… Ярко, так ярко, что больно смотреть. Воздух вроде бы непрозрачный от света стал, будто в тумане все. И как тени, как длинные тени ходят ОНИ. Ходят, собирают души… Страшно!

– Кто – они?!

Фалеоаким пожал узкими зелеными плечами:

– Откуда же мне знать, смертные? Меня они не нашли, я их близко не видел. Иначе не разговаривал бы с вами сейчас. Я в болоте лежал, издали подсматривал… А болота, помню, усыхали, усыхали от света небесного… И кто был в них, вместе с болотами своими усыхали, чтоб наружу не вылезать. Говорили, лучше так, чем душу ИМ отдать… Светлым теням… Ну так что? Кормить-то станете сироту? Сколько я в жизни натерпелся, а вам куска жалко для убогого, беззубого!

Накормили. Не хейлигом, конечно. Отдали почти все, что несли с собой: два пирога из Зайца, сколько-то вяленой рыбы. Фалеоаким остался доволен. На том и разошлись и к вечеру благополучно добрались до форта.

Правда, Йорген дорогой не переставал себя ругать. Надо было все-таки убить болотную тварь, а то повадится теперь требовать с проезжающих мзду человечиной, ведь не каждый возит с собой большой запас продовольствия – местным жителям, следующим из одного села в соседнее, это ни к чему… С другой стороны, вдруг они имеют за своих болотных тварей налоговые послабления, как норвальдцы – за горных троллей? В общем, сделаем вид, будто никакой твари не было…

Глава 16,

или Третий сон Йоргена фон Рауха

Нет! сон ему не радость, а мученье…

Третий форт от первых двух отличался заметно. Архитектура была та же, но материалом для его возведения послужил не камень, а бревна – иначе на болоте было нельзя.

Смотрителем здесь состоял некто Капзель, дядька приветливый до болтливости, зато чрезвычайно хозяйственный. Двор у него был ухожен лучше газона в королевском парке. На втором ярусе весь пол был устлан свежим душистым сеном – вались, добрый путник, и спи на здоровьице. Где-то в закутке, честно говоря незаконно пристроенном у задней стены, квохтали куры. А на первом ярусе, в одном из стойл, обнаружилась целая корова, большая, толстая и рыжая, по кличке Кримхильда.

– Так звали мою первую жену, – охотно пояснил Капзель, хоть у него никто и не спрашивал. – Не ту, что покойница, а ту, что за восемь лет до Тьмы сбежала от меня с младшим управляющим богентрегера фон Варда. Тоже в теле женщина была… А я так рассудил: чего месту пустовать? И мне хорошо, и господам проезжающим: всегда молочко свежее имеется, и сливочки, и яички… ой! – Он сообразил, что проболтался о курятнике, который полагал надежно скрытым от посторонних глаз. Туговат на ухо был капрал Капзель и не подозревал, что сами птицы мгновенно выдавали его тайну.