Terry Pratchett - Санта-Хрякус Страница 45

– Привет… – повторила фея уже не так уверенно и подозрительно посмотрела на волшебников. – А вы большие мальчики, – сказала она так, словно бы они выросли специально для того, чтобы еще больше досадить ей. – Но я сумею прогнать вашу печаль, – пообещала она, прищурившись и явно зачитывая некогда выученный текст. Затем, немного повеселев, она продолжила: – А ну-ка выше головы!! Я хочу видеть ваши улыбающиеся лица!!

Тут она встретилась взглядом с главным философом, который вообще никогда не улыбался, поскольку предпочитал носить постные и унылые лица. Но в данный момент он превзошел самого себя.

– Прошу меня извинить, мадам, – сказал Чудакулли. – Но у вас на плече… гм, курица?

– Вообще-то… Это синяя птица счастья, – пояснила фея веселья.

Голос ее немного дрожал, как обычно дрожит голос у человека, который и сам не больно-то верит в свои слова, но продолжает произносить их с надеждой на то, что они окажутся верными лишь благодаря тому, что их произносят.

– Прошу прощения, но это курица. Живая курица, – возразил Чудакулли. – Она только что кудахтала.

– Она же синяя, – беспомощно пролепетала фея.

– Ну, по крайней мере тут вы абсолютно правы, – согласился Чудакулли самым вежливым тоном, на который только был способен. – Честно говоря, я представлял себе синюю птицу счастья более… обтекаемой формы, но я не стану к вам придираться по этому поводу.

Фея веселья нервно закашлялась и принялась крутить одну из пуговиц на своем практичном шерстяном жакете.

– Может, поиграем чуток, чтобы поднять настроение? – предложила она. – Как насчет загадок? Или соревнования: кто лучше всех рисует? Победитель, возможно, получит приз.

– Мадам, мы – волшебники, – чопорно промолвил главный философ. – И не знаем, что есть веселье.

– А как насчет шарад? – не сдавалась фея веселья. – Впрочем, нет, вам их и так хватает. Тогда споем? Кто знает песенку «Плыви, плыви, кораблик»?

Ее широкая улыбка разлетелась на множество осколков, ударившись о хмурые лица волшебников.

– Неужели вам так нравится быть мрачными? – неверяще спросила фея.

– Да, – немедленно сказал главный философ. Тело феи веселья обмякло, она сунула руку в рукав, пошарила там, достала скомканный носовой платочек и вытерла глаза.

– Опять ничего не получается, да? – прошептала она, и ее подбородок задрожал. – Никто не хочет веселиться, хотя я так стараюсь. Я составила книгу шуток, у меня целых три коробки костюмов для маскарада… Но стоит мне попробовать развеселить людей, как они почему-то смущаются… а я действительно стараюсь… изо всех сил…

Фея громко высморкалась.

Даже главный философ дрогнул и смутился.

– Э… – начал было он.

– Ну, кому может повредить чуток веселья? – всхлипнула фея.

– Э… в каком смысле? – уточнил главный философ, чувствуя себя последним негодяем.

– Кругом ведь столько всего хорошего – к чему грустить? – сказала фея и снова высморкалась.

– Гм… капли дождя, последние лучи солнца и все такое? – саркастически хмыкнул главный философ, правда на этот раз сарказм у него как-то не получился. – Э… хотите я дам вам свой платок? Он почти чистый.

– А почему бы нам не угостить даму хересом? – предложил Чудакулли. – А курицу – зерном?

– Но я не пью спиртного, – с ужасом произнесла фея веселья.

– Правда? – удивился Чудакулли. – А мы иногда находим это занятие очень даже веселым. Господин Тупс, будь добр, подойди ко мне.

Он поманил его пальцем.

– Видимо, в воздухе болтается очень много веры, раз появляется вот такое. Полная тупица, насколько я могу судить. Нужно срочно связаться с Санта-Хрякусом. Как это лучше сделать? Написать ему письмо и сунуть в каминную трубу?

– Да, сэр, но сегодня это не получится, – ответил Думминг. – Сегодня он занят доставкой подарков.

– Значит, никак нельзя узнать, где он сейчас находится? Проклятье.

– Впрочем, возможно, к нам он еще не заглядывал, – продолжал Думминг.

– А с чего бы ему сюда заглядывать? – подозрительно осведомился Чудакулли.

Библиотекарь свернулся калачиком и натянул на уши одеяло.

Как всякий орангутан, он тосковал по теплу тропического леса. Проблема заключалась в том, что он никогда не видел тропического леса, потому что превратился в орангутана, будучи уже взрослым мужчиной. Но что-то в его костях имело представление о таком лесе, и поэтому он люто ненавидел зимнюю стужу. Однако он был библиотекарем, и те же самые кости строго-настрого запрещали ему разводить огонь в библиотеке. В результате одеяла и подушки исчезали из всех комнат Университета и собирались в справочном отделе библиотеки, где библиотекарь проводил все самые холодные зимние дни.

Перевернувшись на другой бок, он поплотнее закутался в портьеры казначея.

Но что-то скрипнуло рядом с его логовом, а потом послышался шепот:

– Нет-нет, не зажигайте лампу!

– А я все думал, почему его не видно весь вечер…

– В канун страшдества он рано ложится, сэр. Ага, вот…

Донесся шорох.

– Нам повезло. Тут пусто. Кстати, очень похоже на чулок казначея.

– И он вывешивает его каждый год?

– Очевидно.

– Но он далеко не ребенок. Может, виной всему детское простодушие?

– Возможно, орангутаны мыслят иначе, аркканцлер.

– Как ты думаешь, в джунглях они тоже так поступают?

– Вряд ли, сэр. Во-первых, там нет каминных труб.

– А еще у них очень короткие ноги. В чулочно-носочной области орангутаны явно страдают. Но могли бы додуматься вывешивать перчатки. Санта-Хрякусу пришлось бы работать в две смены, учитывая длину их лапищ.

– Отлично, аркканцлер, теперь нам остается только ждать…

– А что это там стоит? Ничего себе! Бокал хереса! Зачем добру пропадать?

В темноте что-то забулькало.

– Я думаю, он предназначался для Санта-Хрякуса, сэр.

– И банан?

– А бананы – кабанам.

– Кабанам?

– Ну да, Долбиле, Клыкачу, Рывуну и Мордану. – Думминг замолчал, потому что вдруг понял: взрослый человек не должен помнить такие вещи. – Во всяком случае, так считают дети.

– Бананы – кабанам? Некоторое нарушение традиции, не правда ли? Я бы оставил им желуди. Или яблоки, брюкву в конце концов…

– Да, сэр, но библиотекарю нравятся бананы.

– Очень питательный фрукт, господин Тупс.

– Конечно, сэр. Хотя, если говорить честно, это не совсем фрукт, сэр.

– Правда?

– Да, сэр. С точки зрения ботаники это особый вид рыбы. А согласно моей теории, он эволюционно ассоциируется с крулльской морской иглой, которая тоже желтая и плавает гроздьями или косяками.

– И живет на деревьях?

– Обычно нет, сэр. Банан явно захватил новую нишу.

– О боги, неужели? Странно, но я всегда недолюбливал бананы и крайне подозрительно относился к рыбе. Это все объясняет.

– Да, сэр.

– А они нападают на купальщиков?

– Никогда не слышал об этом, сэр. Возможно, они достаточно умны, чтобы нападать только на купальщиков, неосмотрительно удалившихся от берега.

– Ты имеешь в виду… забредших глубоко в леса? И угодивших в заросли банановых деревьев?

– Возможно, сэр.

– Коварные твари.

– Да, сэр.

– Почему бы нам не устроиться поудобнее, господин Тупс?

– Конечно, сэр.

Спичка вспыхнула в темноте, и Чудакулли закурил свою трубку.

Анк-морпоркские сантаславы практиковались несколько недель.

Традицию приписывали Анаглиптс Хаггс, организатору лучшей группы городских певцов, призванных поддерживать в горожанах дух товарищества и сердечности.

Да, кстати, маленькое замечание. Будьте крайне осмотрительны с людьми, которые не стыдятся во всеуслышание твердить о «товариществе и сердечности», как будто это какие-нибудь горчичники, которые можно налепить на спину обществу. Стоит вам проявить излишнюю доверчивость, как они мигом организуют какой-нибудь майский танец, и тогда выход остается только один: попытаться добраться до опушки леса.

Певцы уже одолели половину Паркового переулка и почти допели «Веселую рыжую курицу»[21]. Голоса сливались в полной гармонии. Банки были полны пожертвованиями беднякам города – по крайней мере, той части бедняков, которая, по мнению госпожи Хаггс, была более-менее живописной, не слишком вонючей и обязательно говорила «спасибо». Люди подходили к дверям, чтобы послушать пение. Снег озарялся оранжевым сиянием. Снежинки кружились в свете свечных фонарей. Если поднять нарисованную выше картину, под крышкой непременно обнаружился бы шоколад. Или, по крайней мере, богатый выбор печенюшек.

Но вдруг в слаженное пение начал проникать некий диссонанс.

Еще одна певческая группа маршировала под бой совсем другого барабана. Барабанщик был явно обучен в каком-то другом месте – возможно, другими живыми существами и на другой планете.