Наследница Бабы-Яги (СИ) - Вериор Лика Страница 45

Что ж, жизнь покажет.

Сказ двадцать четвёртый. Дорога — от села до села, а по всей земле повела

Первый ночлег помню слабо. Вытащила из рюкзака палатку, отстегнула, как учили, ремешки — она и разложилась. Одноместная, но вполне комфортная — как раз мне по росту. Парням, вот, ноги придётся подгибать.

Развернула коврик, сунула в палатку, кинула спальный мешок — жарко, вряд ли застёгиваться буду, но так комфортнее.

Следом, уже совсем засыпая, кинула плед — на всякий, запрыскала всё средством против разной живности, положила у изголовья алековские амулеты — две штуки, не знаю, для чего конкретно. Села на пенёчек — надо, чтоб проветрилось немного. Зевнула.

Парни там чего-то с огнём решали, они не так устали, как я, о еде ещё могли думать. Я вот, ни о чём, кроме…

Проснулась от ощущения сырости — то ли я вспотела, то ли роса через палатку проникла. Ещё и прохладно утром, прямо мерзенько. Кот сопит под боком, чувствую на коже его чуть влажное дыхание, едва урчит. Умиротворяюще.

Осторожно сдвинув Кота и погладив его хорошенько, чтобы он разомлел и не проснулся, принялась выползать из палатки. Сначала дотянуться до двери и осторожно, едва слышно, открыть молнию. Высунуть ноги, их сразу — в тканевые кроссовко-тапки. Преодолевать такой путь в лаптях, сапогах и что там ещё местные носят, мы не решились.

Уже рассвело. Это и из палатки было понятно, но снаружи солнце так и светит, даже щуриться приходится, и деревья не спасают. Птицы поют, цикады, прямо уши режет, если сосредоточиться на звуке. Впрочем, за делами он быстро превращается в нудный фон, на который почти не обращаешь внимания. Вон, вчера под этот аккомпанемент весь день проходила, даже голова не разболелась.

Оглянулась. Череп воткнут в землю у ближайшего дерева. Парни спят, высунув ноги из палаток — и не страшно им, рисковые. Ладно дома из-под одеяла ногу высунуть — и то это очень смело, — а тут ведь страшилки пострашнее подкроватных монстров, а серенький волчок не только за бочок схватить может.

Ну, вроде ноги четыре, значит, этой ночью без приключений обошлось.

Встала, потянулась, попрыгала. Так хорошо поспала, будто и не на улице, ещё и не болит ничего — и правда в сказку попала. Поесть бы теперь…

Как таковой костёр парни не разжигали. Прорубили пенёк почти до конца на шесть долей, в получившиеся трещины напихали всякого, сверху кастрюльку — чем не плита. Эти двое к походу знатно готовились, кучу видео пересмотрели и в теории, наверное, могли нас и из-под лавины вытащить. Я обычно читала, когда они шарили «Ютуб». Почему у меня дома, когда свой напротив — это у них спросить надо. В любом случае, слушая краем уха, я что-то, да и запомнила. Например, если вас завалило снегом, плюньте — слюна поползёт к земле. Тогда рыть надо в противоположную сторону.

Вся передёрнулась, представив такую ситуацию. К счастью, подобное приключение нам не светит — лето, и мы не на Эверест замахнулись. Так, всего лишь на Тридевятое Царство.

Открыла кастрюльку. Там сиротливо жался ко дну плотный комок макарон с тушёнкой. Есть, не есть? Как-то подогреть надо, что ли. И чайник бы…

Чайник стоял возле пенька, почерневший по бокам и ледяной. Тут же, в контейнере, лежало всё необходимое — сахар, пакетики чая, какие-то печенья.

Заботливые. Всё подготовили.

С благодарностью обернулась на торчащие ноги, вздохнула. Кажется, в данную секунду, несмотря на сырость, житие в лесу и длительный поход впереди, я очень счастлива. Как будто бы даже нравится. Главное, вслух не сказать, а то сглажу.

Зажигалка с длинным носиком и таблетки для розжига, плотно замотанные от сырости, лежали тут же. Чувствуя себя самым настоящим самостоятельным походником, убрала кастрюлю с пенька, поломала через пакет таблетку, засыпала получившиеся куски в середину пня и кое-где по краям. Сверху, во все щели, пропихнула скрученную газету, у нас её целая тонна в бездонной сумке.

Щёлк — и язычок пламени лизнул бумагу. Та тут же вспыхнула, захватывая соседок, поднялся дымок и запах гари. Посидела, последила, чтоб не потухло и жар коснулся сухого горючего.

Вроде разгорелось. Подлила воды в макароны и поставила на огонь. Кушать-кушать-кушать.

Эх, как хорошо было в этим минуты. Потом проснулись остальные, мы поели, умылись, собрались и дальше пошли.

Как уснула снова не помнила. И на третий день. Третий день вообще весь из памяти выпал — деревья, деревья, деревья, тихие разговоры ни о чём и обо всём на свете, переписка с Витой на привале. Ночь без снов. Снова день. Новый, даже как будто полегче предыдущих: и идти было веселее, и дорога ровнее казалась, клубочек никуда не торопился.

Начало темнеть.

— Давайте тут остановимся, — Алек осмотрелся. Небольшое пространство, густо окружённое деревьями, даже полянкой не назвать. Выбирать не приходится, мы в такой глуши, что не всегда между деревьями пройти можно — приходится искать обходные пути или, в крайнем случае, подрезать ветки.

— Фью, — я тут же села на землю. Не страшно, что грязно: к чему только моя попа не прикладывалась за эти дни, и не всегда по плану. Пару раз падала так, будто по гололёду шли, а не по мягкой замшелой земле, и даже Череп в качестве дополнительной опоры не особо помог. — Ща помру.

— Если устала, надо было сказать, — Алек уже осматривал территорию на предмет подходящего для костерка пенька или бревна.

— Ага, если я по каждой усталости буду просить привал, мы до Кощеев никогда не доберёмся. Я надеюсь поскорее всё это закончить.

— Так невтерпёж? — Петя прекратил вытаскивать продукты из бездонной сумки и наградил меня долгим взглядом.

— Хочу уже решить со всем этим. И успокоиться.

— А я вот думаю — подольше бы мы шли. Вот так, пока ты ещё «та самая ведьма», пока никакую левую девицу нам не подсунули, пока ещё всё как раньше.

Промолчала. Интересный он человек, конечно, — хочется ему как раньше! Мне, может, тоже хочется. Чтобы как раньше без шишиг-убийц, без колдовства и инквизиторства, чинно-спокойно, на какой-нибудь работёнке пять через два с сорока часами в неделю.

— Предлагаю два варианта ужина, — словно и не говорили ни о чём до этого, сказал Петя, — гречку-с-тушёнкой или гречку с тушёнкой.

Он вытащил две банки и пакет гречки: одна банка с надписью «гречка с тушёнкой», другая — просто с «тушёнкой». Богатый выбор, однако.

— Поройся, там должно быть сушёное мясо. Тошнит уже от тушёнки, — Алек так и не нашёл нужный пень, достал топор из бездонной сумки и сигареты из своего рюкзака и пошёл вглубь леса.

Его джентельменство радовало — каждый раз, чтобы покурить, он уходил подальше. Мне даже не пришлось просить его об этом, за что большое спасибо. Просить — очень неловко. Для этого нужен особый вид смелости.

— Помочь может? — проследила, как Петя вытаскивает из сумки завёрнутый в пергаментную бумагу кусок мяса, затем чехол с ножами, доску, канистру воды, котелок.

— Сиди уж, болезная.

Уговаривать не стала. Я вообще нынче привыкла на шее сидеть — очень это удобно и приятно. И не надо быть самостоятельной и независимой: Минины сами всё сделают, всё решат.

Кот без слов забрался ко мне на руки и свернулся калачиком, Череп ещё спал, оперевшись о дерево. Он вообще много спит, хотя, казалось бы, в Нави ему должно быть достаточно Силы.

Через час, поев, мы разошлись по палаткам. Я лежала, вглядываясь в темноту над собой и слушая звуки ночной природы. Сон не шёл.

Вот дыхание Пети поменялось — уснул и засопел хрипло, будто бы чуточку храпя. Ветер подул где-то в верхушках деревьев, зашевелил кроны и зашептался. Здесь, внизу, под защитой толстых стволов, мы ветер не чувствовали совершенно.

Теперь Алек уснул. Его дыхание едва слышно, но я уже успела запомнить, что во сне его дыхание замедляется. Каждый раз, засыпая раньше всех, просыпалась я тоже раньше и какое-то время просто слушала природу, прямо как сейчас, вот и привыкла как-то. Спокойнее становится.

Череп, наоборот, проснулся — слышу, как он скачет, иногда задевая ветки. Это у него зарядка такая: «Чтоб не закостенеть,» — как он говорит.