Андрей Белянин - Оборотный город Страница 46

— У Катерины бы совету спросить, — шагая на шаг позади меня, обронил Прохор.

Я отрицательно помотал головой.

— Нешто так уж вусмерть разругались?

Я кивнул. Рявкнуть на него, что ли, как старший по званию, чтоб не лез со своими вопросами, не бередил душу?! Итак хреновее некуда…

— А ежели ты не сам по себе, а исключительно по службе? Не поверю, будто откажет девка в просьбе на благо Родины и Отечества!

Я пожал плечами. Всё равно не пойду. Ну какая ей разница, зачем я заявился, если она вообще не хочет меня видеть. При чём тут служба не служба? Не нужен я ей, напрягаю её без цели. Всё как лучше хочу, а выходит через наоборот да противоестественным местом наперекосяк и того хуже…

— А хошь, я туда наведаюсь? Мне нетрудно, тока чтоб не через трубу ту проклятую. До сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю, как застрял. Вроде прыгнул стараясь, а влип так, что стесняюсь, отрастил пузо, как у арбуза, и такая стыдоба мне теперь до гроба…

— Нет, — без тени сомнений отрезал я. — Тебе в Оборотном городе делать нечего, казакам там не рады. Сейчас доберёмся, отоспимся хотя бы пару-тройку часов, и я обязательно что-нибудь придумаю. Обещаю…

Но спать нам не дали, ни мне, ни ему. Прохор утопал на конюшню, ему там на сеновале спокойнее, а случись что серьёзное, так лошади первее людей разбудят. Мне же пришлось пилить через всё село, со всеми здороваться, пожилым людям кланяться, молодым девкам подмигивать, детишкам шутливо грозить пальцем, то есть максимально проявлять ту степень вежливости, которую местное население логично ожидает от временно пришедших на постой служивых. В свою очередь и меня порадовали свежими новостями:

— А тётка Серафимовна мужа-то нашла! Он и впрямь в толпе позади неё стоял. Уж так благодарна тебе за розыск, что в одно касание пропажу её отыскал!

— Ой, так я замуж таперича не пойду! Вы мне надысь правильно сказали, чё я там не видела? Свекрови злой, свёкра ворчливого, мужа, вечно всем недовольного, детей сопливых — ага, щас, больно надо! И пошла б я ещё в девках походила, да тока чё ж так замуж-то хочеться-а-а…

— И за жену мою спасибо сердечное! Как вы меня надоумили ей в бутыль самогонную, припрятанную, мышь дохлую пихнуть, так она её в тот же вечер и нашла. Сама сначала отхлебнула, а уж потом глянула… Больше не пьёт. Как отрезало! Даже на дух не переносит! Всё на лавке сидит, поджав ноги, за мышами следит молча, тока глаза и бегают. Двоих изловила уже, всё в хозяйстве польза. Я ей в блюдечко молока налил, лакает…

В упор не помню, чтоб я такое советовал, но кто его знает? Этот талант характерника порой весьма своеобразные шутки со мной же и вытворяет, вполне мог и наговорить до кучи, а человек вон принял к сведению, подошёл буквально, исполнил, как велено, и результат налицо. Перестала пить жена? Перестала! Значит, и моя совесть, невзирая на побочные эффекты, может спать спокойно.

К тому же людям просто хотелось высказаться, ответов от меня никто не ждал, что и было безмерно приятно.

Зевая, я добрался до дядиного двора, устало шагнул на крыльцо и вошёл в сени, как раз, чтобы услышать:

— А позвать мне сюда Иловайского!

Рыжий ординарец выскочил из дверей и едва не обалдел, столкнувшись со мной нос к носу. На его лице было написано явное разочарование от того, что я уже здесь и не надо бегать по селу, поднимать меня с матюками, и потеряна возможность лишний раз погнать взашей генеральского племянничка…

— Ух ты ж, чудны дела твои, Господи и Царица Небесная! По первому зову явился, не запылился! — искренне удивился дядюшка Василий Дмитриевич, самолично накладывая себе сахар в кофе. — А чего рожа помятая, опять всю ночь не спал, поди?

— За Родину бился, врагов Отечества уничтожал, славе государства Российского способствовал, — пустился перечислять я, загибая пальцы. — Пока тут некоторые спят…

— Ты мне по делу давай докладывай, свистелка турецкая!

— А вот по делу, увы, у меня были самые невнятные объяснения. Как и предполагалось, рассказы о наших подвигах никакого интереса не вызвали, и, более того, дядя неожиданно потребовал отдать ему старую карту.

— Далеко шумиха пошла, о французском кладе уж почитай вся губерния в курсе. Казаки говорят, учителишка этот ещё вчера к вечеру из села утёк, небось с новым доносом на наш произвол, да и новым письмишком от начальства затариться. А там, наверху, не слову генеральскому верят, а бумаге казённой! Боюсь, как твой Чудасов сюда опять заявится, придётся мне ему карту отдать от греха подальше…

— Да какой же он мой?!

— А чей же? По чью душу он сюда шляется, по мою, что ли?! Вот и слушай последний приказ: ежели до обеда не представишь мне точно место, где эти лягушатники наше достояние зарыли, — вынужден я буду карту отдать! Может, у стрекулиста этого криворотого оно лучше получится? Может, и впрямь у него знания есть, да опыт, да умения поболее твоего. Службу понял?

— Так точно. — Я опустил голову.

— Ну вот и исполняй, с Богом. — Дядюшка отхлебнул кофе и сделал мне ручкой.

— Я чувствовал себя слишком разбитым, чтобы даже спорить.

— Эй, — несколько встревоженно донеслось вслед. — Ты чего такой?

— Какой?

— Ну как не в себе… Повернулся, ушёл, ничего не сказал, не обхамил напоследок, непривычно как-то…

— День тяжёлый, — признался я.

— Ничего не знаю, хами!

— Да в голову ничего не приходит…

— Иловайский, — уже всерьёз занервничал дядя, — ты мне это дело брось, я тебя таким смурным отродясь не видел! А ну сей же час хами!

— Не могу…

— Я те дам «не могу»! Тебе сам генерал хамить приказывает, а ты «не могу»?! Ну ни стыда ни совести, к пожилым людям ни малейшего уважения. Или ты мне сию минуту нахамишь, или тебе за неповиновение десять плетей, как с куста!

— Да чтоб вас за такие слова в сосновом лесу поносом прихватило, а вокруг ни одного листика, — устало сдался я, на большее фантазии не хватило.

— Ну вот, другое дело, — счастливо выдохнул мой именитый родственник. — Теперь всё в порядке, пошёл вон, удачи во всём, более не задерживаю…

Мне и самому, как вы понимаете, ловить здесь больше было нечего. Хорошо ещё, во дворе никто не ждал и этот учительствующий умник с высокими покровителями тоже пока не появлялся. По селу шёл тихо, никуда не спешил, ни на что не нарывался, ни к кому не приставал, как, впрочем, и до меня никто не домогался.

Настроение было… в смысле не было настроения, вообще никакого. Скорбеть о собственных неудачах смысла не имело, долго предаваться унынию я просто не умел. Выход виделся один, который меня не устраивал, потому что к Катерине я больше не пойду, а других вариантов спасения нигде не мельтешило. Оставалось насвистывать строевые казачьи марши, вверить душу Господу и двигаться вперёд, навстречу судьбе…

Прохора на конюшне не было. Я, конечно, мог просто завалиться спать, но истосковавшийся араб с надеждой приветствовал меня весёлым ржанием, а уж ему-то отказать в лишней ласке было бы совсем не по-дружески. Конь ведь не виноват, что у его молодого хозяина столько неотложных дел. Здесь поправочка: араб не мой, а дядин, просто уход за этой домашней скотиной возложен на мои плечи…

— Заскучал без меня? — Я потрепал питомца по холке и распахнул стойло. — Марш во двор, побегай-попрыгай, ничего не сломай, сейчас купаться пойдём!

Счастливый жеребец пулей рванулся наружу, под завистливые взгляды оставшихся лошадей. Я же, лишний раз поплескав себе водичкой из бадейки в лицо, серьёзно задумался о предстоящем мероприятии. Нет, в том, чтобы вывести коня купаться на тихий Дон, никакой особой хитрости нет. Но, учитывая, что там на меня уже дважды производились внеплановые покушения одной озабоченной русалкой и неутомимыми чумчарами, лучше иметь под рукой оружие. А вооружённый казак, едущий к реке, вызывает как минимум подозрительный интерес. За мной запросто увяжутся ещё пять-шесть наших, тоже верхами и под ружьём, мало ли, вдруг защита потребуется, мы ж друг за дружку горой. Но это уже отряд, и такие передвижения провоцируют у населения плохо сдерживаемую панику, а не война ли, часом?

А потому, быстро прикинув причины к следствию, я просто взял обычную нагайку и счёл, что этого по-любому будет вполне достаточно. Ошибся, разумеется. Но мне крупно свезло, что на гвоздике висела не моя нагайка, а Прохора…

— Куда-то спешите, Иловайский? — громко раздалось из-за забора.

Я решил проявить благоразумие и промолчать, что придало господину Чудасову дополнительной наглости.

— Постойте же, право, нам есть о чём побеседовать. Быть может, наше первое знакомство было не совсем удачным, но что нам мешает пообщаться более открыто, без чинов и регалий? У нас много общего, мы близки по возрасту, оба полны честолюбия, оба не мыслим чести своей без славы Отечеству. Вы, как я слышал, Илья? Ну и меня зовите запросто, Митрофан Петрович. Так вот, Илюшенька…