Алексей Калугин - Мир-на-Оси Страница 47

Вин-Винтовский растерянно приоткрыл рот, пытаясь понять, какие же такие животрепещущие вопросы он успел поднять? И главное – куда и откуда? Интересно, что вопрос о том, имеет ли смысл спорить с Гиньолем, он себе даже не задавал.

– Вот что я вам скажу, доктор. Да, нам действительно пришлось опустить некоторые из приведенных вами доводов. А отдельные факты мы вынуждены были интерпретировать в неожиданном для специалистов ключе. А почему?

– Почему? – растерянно повторил Вин-Винтовский.

– Потому что у нас не было выбора. Чтобы наши идеи овладели массами, мы должны были их драматизировать!

– Массы?

– Нет – идеи! Представьте себе, доктор, человека, который понятия не имеет, что такое огнестрельное оружие. Вернее, он слышал что-то такое, но знать не знает, как все это работает. Как, по-вашему, что он подумает, если показать ему патрон?

Вин-Винтовский недоумевающе пожал плечами.

– Вот именно! – щелкнул пальцами у него перед носом Гиньоль. – Он не знает, что это за штука, и поэтому она ему абсолютно неинтересна! А теперь мы на глазах у него заряжаем патрон в пистолет и делаем выстрел! Нет, мы не просто стреляем! Мы целимся в летящую у нас над головами птицу. И птица камнем падает на землю! Все! Теперь этот тип у нас в руках. Теперь уже ему будет интересно все. И химический состав пороха, и законы физики, выталкивающие пулю из ствола, и баллистика, направляющая ее по строго определенной траектории! – Гиньоль взял со столика чашку и глотнул остывшего чая. – То же самое, господа, проделали и мы с вами. Мы драматизировали ситуацию с инопланетной угрозой, тем самым подготовив массу к восприятию наших основополагающих идей. Теперь это касается всех и каждого. Непосредственно и напрямую. А значит, никто не останется в стороне. И равнодушных тоже не будет!..

В этот момент Гиньоль почувствовал, что его понесло. Такое с ним порой случалось. Но он всегда знал, когда следует остановиться. Ну, или почти всегда. Была пара случаев… Впрочем, Гиньоль не любил о них вспоминать.

Очень вовремя зазвонил телефон.

Извинившись перед гостями, Гиньоль снял трубку.

Звонил Франтишек.

– Остановись. Довольно. Иначе перегнешь палку. Упологи готовы. Сейчас им нужно время, чтобы их мозги перекодировали полученную от тебя информацию. И тогда они будут считать твои идеи своими. Но к прессе их подпускать еще рано. Могут сорваться.

– Да, согласен, – ответил Гиньоль и повесил трубку.

Поскольку крыльцо и его окрестности были оккупированы жаждущей сенсаций братией, Гиньоль попросил Туанону выпустить упологов через находящийся под лестницей черный ход. Пользовались им крайне редко, а потому кусты шиповника столь буйно разрослись на заднем дворике, что с улицы двери не было видно. Открыв дверь, Туанона в ужасе вскрикнула. Прямо перед ней стоял человек. Стоял возле самой двери. Так, будто уже позвонил и ждал, когда ему откроют.

Услышав крик кухарки, Гиньоль кинулся под лестницу, ожидая не то чтобы самого худшего, но чего-нибудь в меру пакостного. Ситуация была такая. Неопределенная. Поэтому Гиньоль прихватил трость со спрятанным в ней клинком. Что было вполне разумной мерой безопасности в любой ситуации.

К тому моменту, когда Гиньоль оказался под лестницей, недоумение разрешилось. Человек, напугавший Туанону, оказался не кем иным, как вернувшимся с прогулки Кимером Фанфановым. Не желая вновь встречаться с оккупировавшей парадный вход публикой, которую он почему-то назвал нездоровой, Кимер обошел дом с тыла и, как и ожидал, нашел дверь черного хода. Самое удивительное, что пришел он не один. Рядом с ним стояла девушка в элегантном светло-сером брючном костюме с серебряной брошью на лацкане. Модельной внешности, но с лицом несчастным, как у брошенной и позабытой хозяйкой куклы.

– Это – Клара, – представил гостью фантаст. – Я встретил ее на бульваре.

Выяснять, стоя в дверях, кто такая Клара, что она делала на бульваре и зачем Кимер привел ее в дом, было просто глупо. К тому же и упологи начали проявлять живейший интерес к происходящему. Хруль даже сказал, что они готовы задержаться, если требуется помощь.

Вот чего Гиньоль хотел меньше всего, так это продолжать лицезреть упологов в своем доме. Поэтому, вежливо поблагодарив ученых за предложенную помощь, Гиньоль не слишком деликатно вытолкал их за порог, захлопнул дверь перед носом обернувшегося, чтобы еще что-то сказать, Вин-Винтовского и запер ее на ключ. Только после этого он почувствовал, что его психическому здоровью ничто не угрожает. По крайней мере, в ближайшие полтора-два часа. Гиньоль очень хотел в это верить.

Препоручив Клару заботам Туаноны, которая с первого же взгляда почувствовала расположение к выглядевшей ужасно несчастной девушке, Гиньоль и Фанфанов прошли в гостиную. Где налили себе по чашке чая. А Кимер еще и пару бутербродов взял, с сыром и ветчиной. Видно, успел нагулять аппетит.

В отличие от своей спутницы Фанфанов выглядел таким счастливым, как будто Национальную литературную премию уже получил. Причем сразу за три года. Прошедший, текущий и будущий. Лицо его будто сияло изнутри, а глаза лучились каким-то странным, очень необычным светом, отчасти смахивающим на инфернальный. Нельзя сказать, что все это внушало Гиньолю опасение или тревогу. Но тем не менее требовало, как минимум, объяснений. Игра пошла по-крупному, и теперь уже нельзя было допускать ни малейших промахов или рисков. Потеря Фанфанова, скорее всего, не стала бы фатальной, но определенные проблемы, конечно, создала бы. Гиньолю проблемы были ни к чему. Поэтому он спросил напрямик:

– Кимер, ты остаешься в команде?

– Конечно! – счастливое лицо Фанфанова сделалось еще и немного удивленным. – Извини, что ушел не предупредив, но эти… – он постучал пальцем о палец, подбирая верное определение. – Ты знаешь, прежде я думал, что самые ужасные и никчемные люди на земле это критики. Теперь я понял, что был не прав. Вернее, не совсем прав. Критики и журналисты – вот кого бы следовало посадить на одну баржу, без руля и ветрил и, самое главное, без провианта, и оттолкнуть посудину в сторону окраинных льдов. Чтобы, еще не добравшись до края, они принялись грызть друг дружку!

Гиньоль улыбнулся. Проект Кимера, несомненно, был слишком экстремальным – на то он и фантаст! – но в целом Гиньоль разделял его мнение. Во всяком случае, в той его части, что касалась журналистов. С критиками же иметь дело ему пока не доводилось. Впрочем, жизнь Гиньоля была насыщена событиями и богата встречами с интереснейшими людьми. И он уже подумывал о том, чтобы когда-нибудь, на склоне лет, засесть за мемуары. Наверное, было бы совсем неплохо, чтобы к тому моменту все критики оказались на барже, придуманной для них Кимером Фанфановым.

– Одним словом, я бежал от этих псов. Да, я проявил слабость. Но я вернулся. И я готов продолжать начатое.

– Я рад, что не ошибся в тебе, Кимер. – Гиньоль отсалютовал фантасту чашкой чая. – А теперь расскажи мне про девушку, с которой ты пришел. Как ее зовут?

На память Гиньоль не жаловался, и он вовсе не забыл имя девушки. Он хотел услышать, как произнесет его Кимер. То, как мужчина произносит имя женщины, говорит очень о многом. Очень!

– Клара, – произнес негромко Фанфанов.

И Гиньолю сразу же стало ясно, что Кимер влюблен. Влюблен, как шестиклассник, – до дрожи в коленках и до конца жизни.

Поначалу, оставшись один в окружении представителей свободной и независимой прессы и такого же самостийного телевидения, Фанфанов пытался общаться с ними, как это принято между интеллигентными людьми. То есть один задает вопрос, другой его выслушивает, обдумывает и дает развернутый и аргументированный ответ. Который, кстати, тоже должен быть внимательно выслушан. Журналистов подобная манера общения явно не устраивала. Они забрасывали Фанфанова вопросами, один глупее и бессмысленнее другого, причем в таком скоростном режиме, как будто ответы их совершенно не интересовали.

– Вы давно знаете Гиньоля?

– Кем он вам приходится?

– Гиньоль злоупотребляет спиртным?

– Он принимает наркотики?

– В ваше меню входит дикий рис?

– Имя Сосо вам о чем-нибудь говорит?

– У него были проблемы с законом?

– Он бьет свою жену?

– Говорят, что он страдает энурезом?

– Вас самого похищали инопланетяне?

– Сколько раз?

– Над вами проделывали жестокие эксперименты?

– Это правда, что вы с Гиньолем жестокие ксенофобы и сексисты?..

Кимер был смущен и подавлен таким напором. Он понял, что ему не остается ничего другого, как только обратиться в бегство. И он побежал. Растолкав плотный строй журналистов, Кимер выбежал на улицу, метнулся влево, перебежал на другую сторону проезжей части и скрылся между домами.

Он пробежал внутренний дворик с детской площадкой, арочный проезд со стоящими вдоль стены вонючими мусорными баками, едва не запутался в вывешенном на просушку постельном белье, пересек огромную лужу, оказавшуюся к тому же еще и на удивление глубокой, такой, что он начерпал полные ботинки воды, протиснулся через невообразимо узкую щель между домами, перебежал еще одну проезжую часть, едва не угодив под трамвай, и оказался на бульваре. Среди зелени, цветов и покоя. По центральной дорожке разгуливали толстые, самодовольные голуби и присматривающие за порядком револьверос. Фанфанову всегда казалось немного странным то, что револьверос непременно присматривали за порядком там, где этого не требовалось. Ну, в самом деле, не думали же они, что угрозу общественному порядку представляют сидящие на скамеечках милые старушки в чепцах и мамаши с колясками? Однажды Фанфанов собирался сделать револьверос главным героем романа. Но, написав с десяток страниц, понял, что не может понять логику своего героя. И бросил эту затею. О героях-револьверос и без того пишут все, кому не лень.